Вот уже больше тысячи дней наше Отечество сражается. Сражается почти всем, чем может, — 21 ноября впервые в истории человечества при помощи ракеты средней дальности состоялась орбитальная бомбардировка цели в Днепропетровске. Это был наш ответ на удары по Брянской и Курской областям баллистическими и крылатыми ракетами производства стран НАТО. Могли кто-то представить себе подобное перед войной или в её начале? Были те, кто мог и даже представлял в силу своей профессии, но для большинства подобные события скорее относились к жанру альтернативной истории.
Я как сейчас помню тот день 23 февраля и утро 24-го, когда всё началось. После эвакуации нашего посольства из Киева стало ясно, что счёт пошел на часы, — как только последний дипломат перешагнёт границу Украины, взлетят бомбардировщики, ракетные войска и артиллерия нанесут первые удары. В ночь с 23 на 24 февраля по неким телеграм-каналам прошло непроверенное сообщение, что взлетели наши постановшики помех, самолёты РЭБ. Я включил «флайтрадар» – сервис, который отслеживает транспондеры всех самолётов, включая даже стратегические американские БПЛА. Небо над Украиной стало почти пусто, — какие-то бизнес-джеты спешно покидали Украину, на Борисполь шли два турецких военно-транспортных самолёта, (которые потом там застрянут до конца года!), а американский беспилотник «Глобал Хоук» висел над контролируемой Украиной частью Донбасса, нарезая круги диаметром километров так двести пятьдесят. В 5.30 начал выступать Президент России. Вначале он рассказал, что настойчивые и длительные попытки устранить угрозу со стороны НАТО и Запада мирным путём не привели к успеху. Фактически он прочитал целую лекцию о взаимоотношениях с Западом по украинскому вопросу. И только в конце своей речи он объявил о начале Специальной Военной Операции. Я бросил взгляд на флайтрадар. После слов Верховного Главнокомандующего американский беспилотный разведчик резко повернул на юг, отправился на свою базу на Крит, свернув выполнение боевого задания. К тому моменту первый турецкий транспортник уже приземлился в Борисполе, а второй тут же отключил транспондер и пропал с экранов. Небо над Украиной на мониторе было пусто. Уже через пару десятков минут начали поступать первые сообщения о наших массированных ракетно-бомбовых ударах со всей территории Украины. Война началась.
Скоро стало ясно, что первоначальный план принуждения Украины к миру провалился. Наша политическая разведка или те, кто использовал её данные, недооценили степень враждебности украинского общества, — они верили, что атмосфера Русской Весны ещё не окончательно развеялась, что нас будут встречать цветами. Думаю, в этой недостоверной картинке были виноваты и те силы, предводитель которых впоследствии был выкуплен за огромную цену. Когда наша армия не смогла с ходу взять Харьков, город, который считался самым русским, это подняло боевой дух гарнизонов Сум, Чернигова и Киева, которые первые двое суток сидели довольно смирно. Это произошло ещё и потому, что за несколько недель до начала СВО в Харьков было отправлено несколько тысяч правосеков* и прочих отпетых нацистов для повышения боевой устойчивости гарнизона. А ведь всё могло быть и по-другому. Как мне рассказали наши люди, с величайшими трудами и потерями вырвавшиеся из города, гарнизон был готов отказаться от сопротивления. Мы все помним, что было потом.
Потом были Стамбульские переговоры о мире, которые многие не принимали (и я в том числе), был уход из-под Киева. Я знаю участников Гостомельского десанта, включая командный состав, знаю танкистов, кто штурмовал запасной командный пункт под Киевом, эти люди с горечью вспоминают это отступление, — они были готовы сражаться дальше, они держали Киев за глотку, хотя ситуация для наших передовых частей действительно была сложная с точки зрения снабжения. Артиллерия противника (и даже иногда авиация!) порой работали просто опустошительно по нашим колоннам. Вскоре по настоянию Бориса Джонсона разработанные соглашения были выброшены Киевом в мусор: «А мы будем воюваты!» Безумный энтузиазм жителей Украины в деле разгрома России производил большое впечатление. На соседнее государство, осознавшее высший смысл своего существования в уничтожении России, буквально обрушились колоссальные западные деньги и чудовищные арсеналы. Украинский истеблишмент да и добрая часть простых граждан буквально посходили с ума от неслыханных перспектив. Они массово поверили в скорый разгром России, в получении доли от её разграбления. Под Харьковом местные жители верили, что к концу весны ВСУ взяли Белгород, Курск и штурмуют Воронеж. Наша армия ещё упиралась в Харьков под Циркунами, а они верили в подобный вздор, который им внушали нацистские замполиты. Об этом мне рассказали наши разведчики, когда я посетил Харьковский фронт. Это стало закономерным результатом пропаганды «европейской мрии», веры, что западная цивилизация есть рай на Земле и несравненная, почти всесильная военная мощь. Специальная военная операция действительно стала приобретать другой, угрожающий для России оборот. Уже летом многим на фронте стало ясно, что без мобилизации нам войну не выиграть.
Да, мы выиграли приграничное сражение, нанеся 24 февраля упреждающий удар, не допустили повторения трагедии 22 июня 1941 года. Мы защитили Донбасс, которому морально обязаны, — в противном случае его разгром и оккупация были бы неминуемы. Продвижение наших войск было стремительным, это была подлинная глубокая операция, — даже фашисты в своих блицкригах не наступали настолько быстро. Но нам не хватило сил закрепить успех, в итоге пришлось отойти с правобережья Днепра, — в одном Антоновском мосту было 600 дырок от ракет «хаймарс».
Помню пригожинский мятеж, раздувший через свои медиа объективные проблемы нащей армии. Мы оказались подвешены на волоске, когда предводитель мятежников потребовал выдать ему начальника Генштаба и министра обороны. Зачем? В заложники или на расправу? Иных объяснений у меня нет. Я выступил против мятежников в первый день, поддержав в прессе верные Президенту силы. Многие видели в мятеже некую иезуитскую по своему замыслу оперативную комбинацию высшего руководства, но я исходил из того, что имитации мятежей не бывает, — если нечто выглядит как мятеж, это и есть мятеж. Управление вооружёнными силами и страной удалось сохранить.
Признаюсь, я ждал эту войну. Сначала ждал с момента гибели Советского Союза. В 15 лет я написал стихотворение про будущую оборону Крыма во время войны с НАТО. В тех стихах всё мрачно, — Севастополь объят пожарами, гарнизон обороняется безнадёжно. Моему яркому воображению живо представлялись эти картины. Когда противник поразил наши склады с боеприпасами в Крыму, я увидел это в реальности. Мой отец сказал мне в 1991 году, что война за Донбасс неизбежна. Но война не начиналась. Была шла мирная жизнь и это была жизнь взаймы.
Примерно за полгода до начала, обсуждая унизительное состояние отечественной науки и образования, её колониальное положение, я рассказал другу, как на заседании кафедры пожилой профессор, узнав требования по очередному усилению западных наукометрических требований, зарыдала и твердила: «Фашисты! Фашисты!» Её основной работой было преподавание истории, иногда, когда появлялось свободное время и идеи, она писала статьи. Но, в руководство образования пришли откровенные коллаборанты, сторонники академической унии с Западом, и заставили её минимум два раза в год ложиться в «братскую могилу» — писать бессмысленные коллективные статьи и скидываться деньгами для того, чтобы перевести их на английский язык и опубликовать в т.н. «мусорных» журналах. А некоторые её коллеги в братскую могилу ложиться отказывались и публиковали русофобские статьи в «приличных» журналах, потому что иначе тебя западные и даже отечественные издания не опубликуют. Последние задирали нос и делали вид, что они интеллектуально честные профессионалы, а такие как она, — бессовестные дилетанты, хотя дело обстояло строго наоборот.
Тогда я сказал, что только война может исправить эту ситуацию. Признаюсь, тогда я возжелал этой войны всей своей душой, возжелал не просто операции по принуждению к миру, а войны настоящей, полномасштабной, тяжёлой, - чтобы наше общество проснулось от чудовищного морока. И, одновременно с желанием самой войны, я возжелал принять в ней участие как личное избавление от участия в бессмысленном спектакле предоставления образовательных услуг и формирования компетенций, как способ обрести полноту смысла своей деятельности. Мною было даже сказано, что война начнётся скоро и всю эту наукометрическую цензуру непременно отменят. Я оказался прав и ошибся одновременно. Война действительно началась, и даже отменили западную наукометрию, но пятая колонна саботировала решение Правительства и продолжает саботировать до сих пор, заставляя во многих ВУЗах публиковать статьи в рекомендованных Западом журналах.
Наверняка многие осудят меня и скажут, что война есть абсолютное зло и желать войны может только сумасшедший романтик, не нюхавший пороха или абсолютно циничный мерзавец; что кровь десятков тысяч погибших и искалеченных в том числе и на моей совести. Однако, я глубоко убеждён, что только война была способна разрешить те внешние и внутренние противоречия, которые разрывают наше государство, наше общество на кровоточащие, мечущиеся в безрассудстве куски, извращают нашу национальную и даже саму человеческую природу. В конце концов, это моя философская работа, — быть способным приходить в том числе к подобным выводам и доносить их. Мне стало очевидно, что мы последнее поколение, которое способно начать освободительную войну и победить в ней, поскольку понимает её смысл. Вы наверняка помните слова Гераклита о том, что война есть начало. Но не все знают окончание его слов: «Одних война делает богами, других людьми; одни становятся рабами, другие – свободными людьми». По результатам этой войны с Западом, впервые в истории объявивший порок добродетелью, мы или останемся свободными людьми, или потеряем человечность. В этом смысле наша война и есть величайшее сражение за саму человечность.
Мне удалось не остаться в стороне от эпохальных событий и заслужить право на собственное обоснованное суждение. В августе 22-го, наконец, оказался на войне, чтобы увидеть всё своими глазами и принять посильное участие как военкор и политработник. Сразу же попал в разрушенные города и села в Харьковской области, увидел кошмарные последствия целенаправленных террористических обстрелов ВСУ собственного мирного населения ради нужд психологической войны, которую они ведут под американским руководством. В селе Казачья Лопань ВСУ из «Урагана» нанесли удар ракетами с кассетными боевыми частями по людям, которые у здания сельсовета пекли хлеб и стояли в очереди. Было много погибших и раненых. Когда мы ушли из села, нацисты демонтировали памятную табличку, которую установили селяне. Все эти подробности я выслушивал, сидя в подвале сельсовета под ударами крупнокалиберной артиллерии. Учитель попросил меня передать, что нужны учебники русского языка. Что сейчас с ним? Мне рассказывали, как иностранные наёмники (поляки и румыны) казнили под Херсоном тех, кто по показаниям стукачей просто давал попить воды нашим солдатам.
Не сказать, что я видел какие-то особенные ужасы войны и моя душа очерствела, как это порой принято говорить. Я всё-таки не комбатант. Однако получить великое множество свидетельств из первых уст мне удалось. В первый год много бывал в госпиталях, ходил по палатам и не стеснялся самым подробным образом расспрашивать раненых об обстоятельствах их ранений, включая увечья. Опросил сотни человек. Помню, как два бойца с травмами ступней показали мне, что осталось от их КАМАЗа после подрыва на противотанковой мине. Посмотрите на фото — не кабина, а консервная банка! А они отделались травмами ступней. Чудо. Эти посещения госпиталей убедили меня, что эта война тяжёлая и затяжная, хотя понимал, что может быть и много хуже.
Участие в мобилизационных мероприятиях привнесло ощущение атмосферы 41-года. Помню, как 99-летний ветеран Великой Отечественной войны, генерал-полковник Борис Уткин 40 минут, стоя как солдат кремлёвского полка, чеканным голосом без малейших запинок наставлял мобилизованных на свой «категорический императив» — всегда помнить, что ты защитник своего Отечества. В происходящем было нечто ноуминозное.
Общался с майором, командиром танкового батальона, который в боях под Херсоном за лето 22-го потерял почти все старенькие танки Т-64, остался один танк. Я помню, как в лесу под Кременной, осенью того же года, во время чаепития командир мотострелков весьма обыденно сообщил мне о понесённых на днях потерях в количестве 17 убитых и 4 пропавших без вести. Беседа и последующее выступление перед личным составом на лесной опушке проходила под рёв реактивной артиллерии, уханья наших гаубиц и вой проносящихся над головами «грачей». Ощущение войны было абсолютное.
Потом я не раз бывал в подразделениях, которые потеряли до половины личного состава только погибшими. Это было обыденностью. Я знаю командира роты, у которых потери убитыми за пару месяцев боев достигли 90 %. А ведь есть и подразделения, которые несколько раз обновили свой личный состав, подобно тому, как это было в годы Великой Отечественной войны. Скажем прямо, — некоторые прославленные дивизии были фактически разгромлены. Людей из подобных подразделений мне приходилось убеждать сражаться дальше. Бывал в современных штрафбатах — подразделениях «шторм Z» и «V», состоящих из заключённых. Некоторые из бывших заключённых обрели смысл жизни в деле защиты Родины и почувствовали себя полноценными людьми. Встречал я и пожилых зеков, которые не рассчитывали вернуться назад, предпочтя унылой отсидке срока смерть на поле брани ради Родины. Один попросил меня сфотографировать его и прислать фотографию матери, когда я попросил его улыбнуться, он отказался: «Какие уж тут улыбки? Я не вернусь с войны».
Довелось провожать в боевые вылеты вертолёты и штурмовики и встречать их, беседовать с пилотами, которые жгли танки, которых сбивали. Одному пилоту СУ-34 пожелал "равного количества взлётов и посадок", а он усмехнулся и сказал, что поздно, — его сбивали два раза! Я видел на видео, как его сбили второй раз под Балаклеей. Немало общался с артиллеристами, впечатляли их рассказы о том, как «хаймарсы» уничтожали наши самоходки прямыми попаданиями. Один майор потерял сразу три самоходки. И это видео я тоже видел. А лейтенанту, что был у него в подчинении, беженцы из Лисичанска со слезами целовали ноги, когда общаясь с ним как с гражданским, вдруг узнали, что он военный и освобождал их город. Это потрясло лейтенанта, невысокого и даже щуплого молодого человека в очках, который оказался мастером расчётов стрельбы «врукопашную».
Бывал на аэродромах, закопавшихся под землю после очень чувствительных ударов крылатыми и баллистическими ракетами. В одном месте не было ни одного целого здания — целый день его обстреливали «хаймарсами», — оно приняло не менее 6 «пакетов» по 6 ракет. Бывал в укрпрайонах, в весьма заглублённых бункерах. Однажды два таких импровизированных бункера из железнодорожных контейнеров враг поразил ракетой Storm Shadow, она попала между ними, — противники думали, что там командный пункт. Разрушений от стрельбы англо-французскими крылатыми ракетами, не говоря уже о хаймарсах, я видел немало. Опрашивал свидетелей. Это интересные и полезные наблюдения. Особенно из наших укрепрайнов мне запомнился Перекоп и Турецкий вал. Никто не знает, кто его построил в глубокой древности, но он вновь в деле, ощетинившись ДОТами! Встречал и ДОТ-«миллионник» времён ВОВ, – получше будет современных консервных банок, я вам скажу! Этот ДОТ был откопан и вновь взят на вооружение.
Лето 23-го прошло очень напряжённо. Я работал на Запорожском фронте перед наступлением врага и во время него, столкнулся с проявлением высочайшего героизма на Времьевском выступе, под Левадным, который достоен внесения в учебники военной истории. Это большая честь столкнуться с такими людьми и рассказать нашему народу об их подвигах, тем более, что больше рассказать оказалось некому.
Обстановка в тылу меня удручала. Но удручала она меня не мирной жизнью, а отношением моих либеральных коллег по академическом сообществу. Скажу так: моя прежняя довоенная жизнь оказалась почти полностью разрушена, — единицы из прежних коллег были готовы поддерживать со мной отношения, здороваться, ставить лайки в социальных сетях. Не сказать, что это меня морально травмировало, — перешагнул трусов и изменников и пошёл дальше, но я был потрясён масштабами предательства собственного народа и своего государства со стороны своего сословия. Убеждён, что такое поведение заслуживает справедливого возмездия.
Ни одно государство не может и не должно такое терпеть! Да, враг просчитался с планами устроить нам «оранжевую» революцию, но пятую колонну в нашем тылу он оставил могущественную. Почему не кончаются шпионы и диверсанты? В том числе и поэтому, — создана обширная социальная и материальная база их поддержки в культурной, академической и бизнес-среде.
Мы ведём войну на истощение противника, войну на измор. Почему? Есть мнение, что в глобальном масштабе время работает на нас и, я его разделяю. После провала стратегии принуждения Украины к миру военно-политическими средствами стало ясно, что население Украины относится к нам в своей массе враждебно. И пока это так, у нас нет большого политического смысла нести значительные военные потери ради глубоких прорывов фронта, охватов. Да, мы могли бы мобилизовать 3 миллиона человек и прорвать фронт, разгромить Укрорейх на корню, но делать с враждебным населением что потом? Нет, это не наш путь. Во-первых, нам нужны резервы на случай войны с НАТО. Во-вторых, сначала нужно довести жителей Укрорейха до кондиции, до полного отчаяния, до крушения в их сознании проклятой «европейской мрии» — мечты о рае на Земле, возможности жить почти на халяву, оплачивая «кофе в Вене» и «кружевные трусики» лютой ненавистью к России и всему русскому. Когда европейская мрия окончательно издохнет (а этот день близок), когда они от отчаяния обратят свой взор в сторону матушки России, тогда будет политический смысл идти вперед. Но если фронт рухнет раньше, то всё равно пойдем. Фактически мы ведём растянутое во времени генеральное сражение, ибо декларируемая руководством цель СВО на настоящий момент — разгром украинской армии, нанесение ей максимальных потерь. А также мы крушим её экономику стратегическими ударами по инфраструктуре. Мы не бомбим мосты через Днепр, не громим ракетами правительственные здания в Киеве. Почему? Приднестровье с сотнями тысячами наших граждан фактически в заложниках у Запада и Украины. Мы не сможем защитить их, будем помнить об этом. Высадить десант под Одессой и Николаевом мы не в состоянии, — на данный момент это самоубийство. Не стоит забывать, что мы потеряли три БДК, крейсер и немало других кораблей. Ударами ракет и БЭКов Одессу противник деблокировал и вытеснил часть флота из Севастополя. Про зерновую сделку забыли. Взять Бессарабию с моря мы можем, только разгромив украинскую армию и изолировав регион ударами с воздуха, чтобы нельзя было прислать подмогу. Сделать это необходимо. Досадно, что возвращение Одессы официально не объявлено целью СВО. Наш Президент не раз предупреждал, что предельно враждебное поведение Украины может фатально обернуться для её государственности. Быть может, в условиях эскалации наступает момент прямо заявить, что это не просто возможность, а именно насущная необходимость?
В Первую мировую войну страны Антанты стратегией истощения противника победили центральные державы: немцы и австрияки уверенно сидели в своих окопах и были готовы сражаться дальше, но их правительства поняли, что экономические и человеческие резервы на исходе. Видимо, мы рассчитываем на нечто подобное: или мы постепенно уничтожаем ВСУ и далее берем всё, что нам нужно голыми руками, или руководство Украины идёт на заключение мира на наших условиях.
Скажу прямо, наши заверения, что мы всегда готовы к переговорам, меня раздражали и раздражают. Да, дипломатическая последовательность, спокойствие и здравомыслие нашего руководства заслуживают всяческого уважения, но души людей, переживших крупнейшее геополитическое поражение и величайшее в истории человечества предательство со стороны собственных правителей, просят войны до победного конца, до полного разгрома врага без дипломатии и сантиментов — «нельзя воевать с фашистами наполовину!» В самом деле, почему не сказать нашим людям: «Наш священный долг уничтожать фашистов подобно нашим предкам, и мы будем это делать, пока не изведём последнего ублюдка на Украине, на святых исторических землях!» На днях я вернулся из очередной командировки, — наши солдаты нервничали, спрашивали про слухи о переговорах о «заморозке» боевых действий. Эти слухи имеют своим источником западные публикации. Пришлось дезавуировать их. Но страх предательства армии в умах остался. Наша армия до сих пор ещё живет под деморализующим гнётом Хасавюртовского проклятия. Она помнит и Минск, и несостоявшийся Стамбул. Наша старая армия буквально с отчаянием обречённого ждет, когда же её предадут политически. Избавить её от этого отчаяния может только Победа, чистая и совершенно бесспорная: будут созданы условия, при которых станет невозможно отрицать нашу историческую правоту и нашу справедливость.
За эту тысячу дней мне довелось принять участие более чем в трёх десятках боевых командировок, побывав на всех на всех фронтах, начиная от Херсонского и заканчивая Брянским. Некоторые из них были боевые не только номинально, — приходилось работать под ударами артиллерии, «хаймарсов» и дронов. Увы, часть из тех, с кем я работал и кого знал лично, погибли. Это не добавляло оптимизма, я даже для собственного понимания посчитал наши общие потери. Однако, в этом году я с великим облегчением узнал, что мои оценки оказались намного завышенными: я исходил из посылок, которые оказались не верными. Если в первой половине 2022 года было немало тех, кто не понимал смысла нашей святой освободительной войны, то к началу украинского «контрнаступа» их уже не осталось совсем. Когда наши бойцы увидели немецкие танки с крестами на броне, они почувствовали себя уже почти былинными героями Великой Отечественной, — детские игры в войну с фашистами обрели явь. Наши люли столкнулись со нечеловеческой жестокостью, садизмом укронацистов, вопросы о смысле войны пропали полностью. Уже давно объяснять политработникам, за что мы воюем, не нужно. Мобилизованные очень хотят домой, но они вовсе не хотят мира любой ценой, — слишком велика оказалась цена.
Сейчас враг хочет обмануть нас, — убедить Украину заключить номинальный мир, признать нейтралитет, но не соблюдать его подобно Швеции во времена Холодной войны. Как обеспечить этот нейтралитет с нашей стороны? Только военным присутствием. Тогда зачем нам вообще государство Украина?
Важно помнить, что СВО это ещё и война против нового мирового порядка. Столкнувшись с угрозой внешнеполитчиеской изоляции, мы расчехлили некогда спрятанное знамя антиколониальной борьбы, отправили в бой Африканский корпус, вернули жителям стран Западной Африки урановые копи, помогли людям в тапках прервать безопасное сообщение через Красное море, вооружили Иран, Китай и Северную Корею, получили ответную военную и экономическую помощь. Многие не верили, но мы имели и имеем успех.
Мы сражаемся тяжело, местами чертовски тяжело и ожесточённо, а иногда даже отчаянно. Но Победа уже зрима. Не стоит бояться войны с НАТО, они к ней не готовы ни военно-экономически, ни морально-политически. Запад слабеет. Россия вместе с союзниками, напротив, восстанавливается. Несмотря на страшный погром после гибели СССР, наша страна всё-таки совершила технологический прорыв в атомной отрасли и обеспечила себе прочный задел для достижения в обозримом будущем просто немыслимого превосходства в самом важном, — в энергии. Именно по причине того, что время работает на нас, мы воюем как воюем, — медленно, но верно. Нам просто достаточно дотянуть до нашей неизбежной геополитической победы. Но на этом пути есть величайшие опасности — накопившаяся несправедливость, бюрократический паразитизм и пятая колонна. Это явления одного порядка. Наш народ должен понимать не только против чего он сражается, но и ради чего, ради какого будущего? Наблюдая саботаж и предательство, коррупцию в армии и прочих ведомствах, управленческий идиотизм, упаднический цинизм и бюрократический абсурд, которые даже война до сих пор не сумела победить, наши люди перестают понимать, ради какого будущего они гибнут, — неужели, чтобы в условиях нового мира все эти пороки расцвели заново?!
Нам исключительно важно увидеть будущее, будущее новой России без Запада, без навязанного нам индивидуализма, морального и эстетического релятивизма, без людоедского капитализма, без феминисток, веганов, наркоманов и небинарных личностей. Мною видится будущее консервативного социализма — синтез традиционных моральных устоев и плановой экономики с государственной собственностью на инфраструктуру и капиталоёмкие средства производства. Трудно совместить консервативную мораль и дерзкую научно-конструкторскую мысль, но сделать это необходимо, тем более, что примеры азиатских стран, да и самого СССР, демонстрируют, что это возможно. Посмотрите на спартанское северо-корейское государство, — каких потрясающих высот оно добились в своей атомной и ракетно-космической программе. При населении всего-то 26 миллионов человек! Это чрезвычайно образованное общество, интеллектуально насыщенное и умственно-напряжённое. Иначе бы оно не справилось со столь амбициозными проектами, не смогло бы заставить себя уважать. При всей своей экзотичности и крайней самобытности оно имеет будущее. Нашему неуёмному и романтическому по своей натуре народу нужна мечта и точка самопожертвования, место для подвигов и самого возвышенного творчества. Нам даровано право быть первыми в космосе. Не стоит забывать об этом. Русский народ, — народ космический. Наша цивилизация — атомная и космическая цивилизация. Некоторые смеются над нашей самобытной концепцией атомного православия, но смеяться не стоит, — предпочитаю, если на Луне и Марсе первыми будут стоять именно наши православные часовни, наши мечети и дацаны.
Думаю, в общей сложности война продлиться не менее трёх лет. Мы победим, разгромим укровермахт, вернём под своё управление города, которые посчитаем своими, но, думаю, будем вынуждены оставить часть территорий на растерзание Западу, или в серой «нейтральной» Украине под нашим военным наблюдением. Успешно переварить Украину с таким измученным тридцатилетием криптоколониализма обществом и государством, какие у нас есть, мы, боюсь, пока не в состоянии. Скорее всего мир действительно будет промежуточным, но это не трагедия, — если действовать правильно и очень активно, мы доведём людей на этой проклятой земле до нужной нам кондиции весьма и весьма быстро. Это кондиция мыслей о России с горькими слезами на глазах. На смену войне на истощение скорее всего придёт мир на истощение. Если этот мир сопровождать с нашей стороны профилактическими силовыми мероприятиями против нацистов, то истощение можно ускорить. Но! Стоит помнить, что помимо всего левобержья Днепра нам нужны Харьков, Киев, Чернигов, Сумы, Николаев и Одесса. И Приднестровье. Что бы не верещал Запад на публику, он на самом деле отменно знает, что это Наша земля, и атомную войну из-за этого начинать не намерен. Быть может, стоит просто объявить раздел СССР нелегитимным, а Украину преступным несостоявшимся государством, пиратской республикой, которая должна быть уничтожена?
Фото: Сергей Булкин/ТАСС. Посетитель на выставке трофейной техники из стран НАТО, где представлены 32 образца различной бронетехники перед Музеем Победы на Поклонной горе.
*Правый сектор, запрещённая в РФ террористическая организация
