Вспомним знаменитое – на Втором съезде Советов рабочих и солдатских депутатов: «Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, свершилась». (Владимир Ленин)
Любопытно, что рабоче-крестьянскую революцию провозгласили без решения крестьянских депутатов, они её поддержат позже – с большим скрипом. Ну да ладно.
Обратим внимание на то, что революция названа «рабоче-крестьянской», а вовсе никакой не «социалистической».
Потом возникнет определения «Великая Октябрьская революция» - её огласят на заседании Учредительного собрания – от фракции большевиков.
Будет также использоваться термин «Октябрьский переворот». Многим нынешним симпатизантам большевиков он кажется обидным, но ведь его употреблял даже и Ленин (кроме него - также Лев Троцкий, Иосиф Сталин, Николай Бухарин, Александр Луначарский) - на заседании ВЦИК 24 февраля 1918 года: «Конечно, приятно и легко бывает говорить рабочим, крестьянам и солдатам, приятно и легко бывало наблюдать, как после Октябрьского переворота революция шла вперёд…».
А вот здесь весьма интересно. Получается, что Октябрьские события двигали революцию вперёд, а, в принципе, отдельной революцией и не были. То есть, Октябрьская революция есть революция в том плане, что она есть часть некоей, более Великой, революции.
Можно также говорить и том, что большевики имели ввиду и некую социалистическую революцию, которая только начинается в Октябре, и которую ждут такие же поворотные «эпизоды», как и Октябрьский. Сам же процесс состоял, как представляется из нескольких революций.
1. Октябрьская революция 1917 года: управление, прагматизм и компромисс.
После Октября 1917 года начался первый период социалистической революции, который, несмотря на всю «бравурность» («триумфальное шествие Советской власти» и т. д.), отличался относительной умеренностью. В данном плане стоит обратиться к известной программной работе Ленина «Очередные задачи Советской власти» (март-апрель 1918 года), которая имеет характерный подзаголовок – «Международное положение Советской республики и основные задачи социалистической революции».
Здесь Ленин указывает на то, что социалистическая революция началась 25 октября 1917 году. Он определяет задачи, которые приходится решать на момент весны года 1918 года. Владимир Ильич пишет: «На очередь выдвигается теперь, как очередная и составляющая своеобразие переживаемого момента...задача — организовать управление Россией. Разумеется, эта задача ставилась и решалась нами на другой же день после 25 октября 1917 года, но до сих пор, пока сопротивление эксплуататоров принимало еще форму открытой гражданской войны, до сих пор задача управления не могла стать главной, центральной».
Как видим, речь идёт не о каком-то важном изменении в системе общественных отношений. Ленин выступает в качестве государственника, думающего о том, как бы сделать эффективным управление государственной машиной.
Показательно, что в указанной работе Владимир Ильич оправдывает вождизм как таковой: «...Надо сказать, что всякая крупная машинная индустрия — т. е. именно материальный, производственный источник и фундамент социализма — требует безусловного и строжайшего единства воли, направляющей совместную работу сотен, тысяч и десятков тысяч людей. И технически, и экономически, и исторически необходимость эта очевидна, всеми думавшими о социализме всегда признавалась как его условие. Но как может быть обеспечено строжайшее единство воли? — Подчинением воли тысяч воле одного.
Это подчинение может, при идеальной сознательности и дисциплинированности участников общей работы, напоминать больше мягкое руководство дирижера. Оно может принимать резкие формы диктаторства, — если нет идеальной дисциплинированности и сознательности. Но, так или иначе, беспрекословное подчинение единой воле для успеха процессов работы, организованной по типу крупной машинной индустрии, безусловно необходимо».
Ленин ставит во главу угла государственный прагматизм, в связи с чем готов пойти на компромисс, отказавшись от «красногвардейской атаки на капитал»: «…Нельзя было бы определить задачу настоящего момента простой формулой: продолжать наступление на капитал… в интересах успешности дальнейшего наступления надо «приостановить» сейчас наступление».
На первый план выдвигается следующее: «Решающим является организация строжайшего и всенародного учета и контроля за производством и распределением продуктов. Между тем, в тех предприятиях, в тех отраслях и сторонах хозяйства, которые мы отняли у буржуазии, учет и контроль нами еще не достигнут, а без этого не может быть и речи о втором, столь же существенном, материальном условии введения социализма, именно: о повышении, в общенациональном масштабе, производительности труда».
При этом, особенное внимание Владимир Ильич уделяет задействованию «буржуазных специалистов». К слову, вопрос этот был достаточно острым. Так, «левые коммунисты» (Бухарин, Феликс Дзержинский и др.) вообще выступали против привлечения буржуазных специалистов. И очень показательно, что по данному вопросу они были заодно с «умеренными» эсерами и меньшевиками
«Левые» жёстко критиковали Ленина за «государственный капитализм». Сам же Владимир Ильич при этом иронизировал: «Если бы, примерно, через полгода у нас установился государственный капитализм, это было бы громадным успехом». («О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности», май 1918 года). Вообще, в плане отношений с городской буржуазией многие большевики выражали готовность идти на весьма существенный компромисс. Типичным представителем «комромиссного» течения был временно исполняющий обязанности председателя Высшего совета народного хозяйства ВСНХ) Владимир Милютин, призывавший строить социализм в союзе с капиталистическими монополиями (предполагалось постепенное обобществление последних). Он выступал за то, чтобы произвести акционирование уже национализированных предприятий, оставив 50% в руках государства, а остальное — вернуть капиталистам.
Ленин выдвинул свою собственную версию компромисса. Он считал, что промышленные предприятия должны находиться под рабочим контролем, а непосредственное управление ими осуществляться бывшими владельцами и их специалистами. (Показательно, что к этому плану сразу же встали в оппозицию левые коммунисты и левые же эсеры). В марте-апреле 1918 года велись переговоры с крупным капиталистом Мещерским, которому предлагали выгоднейшее дело - создание крупного металлургического треста с 300 тыс. рабочих. А вот промышленник Стахеев, контролировавший 150 предприятий Урала, сам обратился к государству с аналогичным проектом, причём его предложение серьезно рассматривалось.
2. Мартовская революция 1919 года: военный коммунизм.
Однако, через несколько месяцев ситуация меняется кардинально, начинается новый этап социалистической революции, на котором происходит утверждение «военного коммунизма». В советской историографии оно объясняется обстоятельствами Гражданской войны, которая требовала чрезвычайных и мобилизационных мер. Находятся сторонники подобного оправдания и сегодня. Между тем, факты свидетельствуют об ином. Уже на VIII съезде РКП (б) в марте 1919 года во II Программе было внесено положение о немедленном построении именно бестоварного социализма. Его предполагалось осуществить путём замены рыночной торговли планомерным и организованным (сразу в общегосударственном масштабе) распределением продуктов.
Сам Ленин на IX съезде партии (март-апрель 1920 год) говорил о том, что система руководства, сложившаяся при военном коммунизме, должна быть применена и к «мирным задачам хозяйственного строительства», для чего нужен «железный строй». В 1921 году, уже в период НЭПа, Ленин признавал: «Мы рассчитывали… непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку». («К четырёхлетней годовщине Октябрьской революции»)
Победа над Петром Врангелем означала полную ликвидацию угрозы Советской власти – со стороны белых. Казалось бы – самое время пойти на существенные послабления. Однако, большевики, напротив, стали закручивать гайки ещё более круто. Так, ВСНХ национализировал остатки мелких предприятий. В конце 1920 – начале 1921 года предпринимались меры по окончательному свёртыванию товарно-денежной системы, практически означавшие отмену денег. Городское население «освобождалось» от оплаты услуг по снабжению продовольствием и ширпотребом, пользованию транспортом, топливом, медикаментами и жильем. Вместо заработной платы теперь вводилось натуральное распределение. Продразверстка только ужесточилась, более того её предлагалось дополнить развёрстками новыми – посевной и семенной. Как результат всего этого «коммунистического строительства» в стране начался мощнейший транспортный и продовольственный кризис.
Очевидно, что на определённом этапе гражданского противостояния у большевиков возник сильнейший соблазн использовать рычаги мобилизационной политики военного времени в целях перехода к развернутому строительству основ коммунизма. Отчасти военный коммунизм был действительно вызван необходимостью, но очень и очень скоро эту необходимость стали воспринимать как возможность осуществления широкомасштабных преобразований.
Таким образом, март 1919 года можно считать месяцем, когда в России победила вторая большевистская революция, ориентированная уже на строительство коммунизма.
3. Мартовская революция 1921 года.
Российское крестьянское большинство выступило против Белого движения (в первую очередь, в связи с аграрным вопросом) или же проявило к нему равнодушие. Однако крестьянство категорически отказалось принять военный коммунизм – как политико-экономический строй.
Россия оказалась объята пожаром многочисленных крестьянских восстаний. Наиболее известным из них считают Тамбовское, но серьезное сопротивление было оказано и во многих других регионах. В повстанческих отрядах Западной Сибири воевало 100 тысяч человек, и здесь число повстанцев даже превысило число красноармейцев. Делегаты X съезда были вынуждены добираться из Сибири в Москву с боями — железнодорожное сообщение было просто-напросто прервано на несколько недель.
А ведь была еще и поволжская «Красная армия правды» А. Сапожкова (25 тысяч бойцов), были также крупные повстанческие отряды на Кубани, в Карелии и т. д., и т. п. Вот до чего довела «вынужденная» политика военного коммунизма.
В результате большевики были именно вынуждены отказать от «военного коммунизма» и объявить Новую экономическую политику (НЭП). Она была своеобразным возвращением к реалиям весны 1918 года – точнее, к той перспективе, которую они открывали. И не случайно сам Ленин и его соратники апеллировали в то время к упомянутым выше «Очередным задачам Советской власти». Начался третий период социалистической революции, который должен был привести к установлению некоего политико-экономического строя. В перестройку преобладала точка зрения, согласно которой сам Ленин выступал за некий «строй цивилизованных кооператоров» – этакий оптимизированный НЭП. Это вполне соответствовало устремлениям тогдашнего руководства, какое-то время уповавшего на «рыночный социализм». На самом деле, сказать здесь что-то определённое просто невозможно – Ленин не успел толком разработать положения, которые содержатся в его последних работах.
Хотя, конечно, какие-то подвижки он готовил. Так, обращает внимание его «Письмо к съезду» (декабрь 1922 года). Красной нитью через весь указанный текст проходит идея увеличения численности ЦК за счёт рабочих. Ленин неоднократно и настойчиво повторяет это неожиданное требование.
«В первую голову я ставлю увеличение числа членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни. Мне думается, что нашему аппарату грозили бы большие опасности на случай, если бы течение событий не было бы вполне благоприятно для нас (а на это мы рассчитывать не можем), — если бы мы не предприняли такой реформы».
«Мне думается, что 50−100 членов ЦК наша партия вправе требовать от рабочего класса и может получить от него без чрезмерного напряжения его сил».
«Увеличение числа членов ЦК до количества 50 или даже 100 человек должно служить, по-моему, двоякой или даже троякой цели, чем больше будет членов ЦК, тем больше будет обучение цекистской работе и тем меньше будет опасности раскола от какой-нибудь неосторожности. Привлечение многих рабочих в ЦК будет помогать рабочим улучшить наш аппарат, который из рук вон плох. Он у нас, в сущности, унаследован от старого режима, ибо переделать его в такой короткий срок, особенно при войне, при голоде, было совершенно невозможно».
А вот тут основной упор надо делать на категоричное ленинское определение аппарата, который, оказывается «из рук вон плох». То есть, налицо какая-то совершенно уже радикальная и даже «нигилистическая» характеристика. Если аппарат так плох, то его надо ломать – какими-то революционными методами.
В перестройку было принято говорить о том, что Ленин хотел расширить состав ЦК за счёт рабочих – якобы с целью демократизации. Но это, конечно же, весьма смехотворно. Какой тут вообще мог быть демократизм, когда рядовые члены партии использовали простенькую технологию «Голосуй всегда с Ильичем!» И можно только согласиться с выводом Александра Шубина: «Ленин не был настолько наивен, чтобы считать, что новички-рабочие начнут одергивать Сталина и Троцкого. Они должны были служить надежной опорой Ленина в ЦК». («Вожди и заговорщики». - М., Вече2000, 2004)
Безусловно, Ленин думал о создании когорты своих, безусловно и абсолютно преданных, сторонников, которые и должны были контролировать ЦК, составляя его твёрдое проленинское большинство. Кроме того, он возлагал серьезные надежды на Центральную контрольную комиссии (ЦКК), где также планировал задействовать верных рабочих. В статье «Как нам реорганизовать Рабкрин» (январь 1923 года) читаем: «Члены ЦКК, обязанные присутствовать в известном числе на каждом заседании Политбюро, должны составить сплоченную группу, которая, «невзирая на лица», должна будет следить за тем, чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-нибудь из других членов ЦК, не мог помешать им сделать запрос, проверить документы и вообще добиться безусловной осведомленности и строжайшей правильности дел».
Такая «независимая» ЦКК, в планах Ленина, должна была работать в самой тесной спайке с наркоматом Рабоче-крестьянской инспекции (РКИ, Рабкрин), составляя некое уникальное надпартийное и надгосударственное образование.
Судя по всему, новая революция должна была направить партию на решительный штурм западного капитализма – с целью создания всемирного советского государства.
Отсюда, собственно говоря, и полемика со Сталиным (и большинством советских руководителей) по поводу плана «автономизации», предполагавшего создание унитарного Российского социалистического государства – с национальными автономиями.
Вначале, Ленин ничего не имел против автономизации, то есть, включения национальных республик в состав РСФСР – без права выхода. И если бы Сталин не попросил руководство немного помедлить (в целях доработки), то его проект был бы реализован, как говорится, без сучка и задоринки. Мнение Ленина изменилось практически внезапно. И произошло это после неудачи проекта создания единого фронта с европейской социал-демократией.
А Ленин рассчитывал на данный глобальный проект вполне серьёзно. Он даже выступал против советизации меньшевистской Грузии – в надежде на благосклонность зарубежных эсдеков. («Ленинский «либерализм», советизация Грузии и социал-демократия»)
Одновременно им был взят курс на сближение с Великобританией. Так, 16 марта 1921 году был, к удивлению многих, подписан советско-британский торговый договор. Весьма любопытно, что всего двумя днями ранее была провозглашена НЭП. Очевидно, два события каким-то образом обуславливали друг друга.
Судя по всему, Ленин рассчитывал на приход к власти лейбористов, которые очень усилились к тому времени. Отчасти, его расчёты оправдались - 22 января 1924 года, на следующий день после смерти «вождя мирового пролетариата», премьер-министром Великобритании стал лейборист Джеймс Рамсей Макдональд. И при нём произошло почти молниеносное признание СССР – соответствующую ноту англичане направили уже 1 февраля.
На III конгрессе Коминтерна (июнь-июль 1921 года) был выдвинут проект создания «единого рабочего фронта», призванного воссоединить недавно расколотое социалистическое движение. Ленин надеялся, что социал-демократия «вступится» за Советскую Россию перед мировым (западным) сообществом и поможет ей восстановить экономику. И тогда было бы вполне логичным проводить внутри страны социал-демократическую политику, что соответствовала бы реалиям НЭП. Социал-демократы откликнулись на предложение большевиков, и в апреле 1922 года Берлине даже прошла конференция представителей всех трех Интернационалов. (Помимо II Социалистического и III Коммунистического в то время функционировал еще и т. н. «Двухсполовинный Интернационал», объединяющих левых социалистов.) Там обсуждался вопрос о подготовке всемирного рабочего конгресса. Казалось бы, создание единого фронта – дело уже вполне решённое, но в самый последний момент лидеры II и II 1/2 Интернационалов решили проводить рабочий конгресс без коммунистов. Вот это, как можно предположить, и побудило Ленина совершить очередной политический поворот. Он приходит к мысли о том, что советское государство должно строиться в качестве некоего наднационального образования, приемлемого для европейского и мирового пролетариата, который якобы пожелает вступить в союз – прообраз некоей мировой коммунистической республики. В Россию европейцы не вступили бы никогда и ни за что, а вот в конфедерацию социалистических стран – тут еще можно было и подумать.
Итак, Ленин снова делает ставку на мировую революцию, для чего им и был буквально «протащен» (помимо воли большинства руководителей), проект создания Союза республик. Несомненно, он рассматривался «вождём мирового пролетариата» в качестве базы для социалистических «Соединенных штатов мира». Об их необходимости Ленин писал ещё в 1915 году в своей статье «О лозунге Соединенных штатов Европы». И очень показательно, что в первой Конституции СССР (1924 год) содержалось положение о «Мировой Советской Социалистической Республике».
При этом, Ленин задумывал осуществление своеобразной революции внутри самого СССР. Ему стало предельно ясно, что его соратники, в большинстве своём, не думают серьезно о какой-то там мировой революции, а считают необходимым укреплять созданное в 1917 году новое государство.
Для того, чтобы преодолеть их «консерватизм» Ленин и предложил самую настоящую программу кардинальных политических политических преобразований, известную как «Письмо к съезду».
4. «Левые» и «правые» проекты новой революции.
После смерти Ленина в партии образовалось два течения – «левое» ( Троцкий, Григорий Зиновьев, Лев Каменев) и «правое» (Бухарин, Алексей Рыков, Михаил Томский). Отдельную позицию занимал Сталин, позиционирующий себя в качестве некоего «центриста», часто «сглаживающего» противоречия. В дальнейшем эта его позиция выльется в особую доктрину, но это будет значительно позже – поэтому и разговор о ней будет ниже.
Левые связывали строительство социализма, в первую очередь, с внешними факторами. Они считали, что у России-СССР нет ресурсов, необходимых для построения социализма собственными силами. Они подчёркивали, что страна может строить социализм, но не сможет его построить. А сама советская экономика виделась «левыми» как составная часть мирового хозяйства, которое, на тот момент было исключительно капиталистическим.
Наиболее ярко и последовательно такую позицию выражал Троцкий. Он был против экономической независимости: «Импортный товар в один червонец может вывести из мертвого состояния отечественную продукцию на сотни и на тысячи червонцев. Общий рост хозяйства, с одной стороны, возникновение новых потребностей и новых диспропорций, с другой, неизменно повышают нужду в связях с мировым хозяйством. Программа «независимости», т. е. самодовлеющего характера советского хозяйства, все больше раскрывает свой реакционно-утопический характер. Автаркия - идеал Гитлера, не Маркса и не Ленина». («Советское хозяйство в опасности»)
В 1925 году Троцкий предложил свой план индустриализации страны. Согласно ему, промышленная модернизация СССР должна была основываться на долгосрочном импорте западного оборудования, составляющем от 40 до 50% всех мощностей. Указанный импорт следовало осуществлять за счет экспорта сельскохозяйственной продукции. Кроме того, предполагалось активнейшим образом задействовать иностранные кредиты.
«Левые» выступали за активнейшее использование иностранного (западного) капитала, которое открывало путь для установления контроля на советской экономикой. «В апреле 1924 года выступавший в Бакинском совете Троцкий заявил, что техническо-экономический прыжок невозможно осуществить без помощи иностранного капитала; надо лишь сократить его присутствие по сравнению с довоенным уровнем, - пишет Александр Пыжиков. - Будучи в оппозиции, Троцкий продолжал настаивать на расширении иностранных концессий, даже предлагал допустить для работы в СССР зарубежные банки. Тех же мыслей придерживался и Зиновьев. Вот отрывок из одного его выступления: «Ошибается трижды тот…, который думает, что мы от серьезных сделок с иностранным капиталом отвернемся только потому, что мы – коммунисты. Мы не отказываемся торговать, давать концессии, мы не отказываемся от известных обязательств».
На XIII съезде РКП(б) Зиновьев сказал, что концессионные договоры подтягивают работу наших хозяйственных органов. Он призвал лучше работать и привел в пример успешные концессии, выданные зарубежным фирмам. К. Б. Радек тоже излучал энтузиазм по поводу иностранного капитала. Находясь в Берлине, он назвал курс советского руководства логичным продолжением политики царских министров финансов И. А. Вышнеградского и С. Ю. Витте». («Корни сталинского большевизма». - М., Array Литагент «Аргументы недели», 2015)
Показательно, что после своего устранения с поста наркомвоенмора Троцкий стал председателем Главного концессионного комитета. И тот факт, что на такую должность поставили такую мощную фигуру, как Троцкий, говорит о многом. Как и то, что эта фигура придерживалась вполне себе «интегралистских» взглядов в отношении мирового (капиталистического) хозяйства.
Для «левых» была характерна абсолютизация интернационального фактор. Крестьянскую Россию они считали слишком «архаичной» для того, чтобы самостоятельно осуществить промышленную модернизацию и построить социализм. Они думали, что это будет по силам только при условии соединения сил России и передового Запада. От последнего они ждали мощных социалистических подвижек, но даже без них Россия-СССРдолжна была отказаться от «национальной ограниченности».
Казалось бы, «правые» должны были представлять собой противоположность «левым». Однако, Бухарин и его единомышленники приходили, по сути, к тем же выводам, что Троцкий и Ко. Так, Бухарин недооценивал роль именно производственной кооперации. Главный идеолог партии ставил во главу угла кооперацию кредитную, сбытовую и закупочную. «В отличие от В. И. Ленина он считал, что роль производственной кооперации в процессе социалистического преобразования советского общества переоценена, – отмечает Валентин Сахаров. - Возражая несогласным с ним, он говорил: «Многие товарищи и посейчас склонны по военно-коммунистическому переоценивать роль коллективных производственных объединений в деле приобщения крестьянства к социализму. Что мы должны всячески пропагандировать среди крестьянства объединения в коллективные хозяйства, это – верно, но неверно, когда утверждают, что это есть столбовая дорога для продвижения массы крестьянства по пути социализма». К. Маркс, в отличие от Бухарина, отводил производственной кооперации в российской социалистической революции важнейшую роль, а Ленин, анализируя возможность разных форм кооперации обеспечить социалистическое преобразование сельского хозяйства и изменение социальной природы крестьян, выделял производственную кооперацию». («На распутье». – М., Array Литагент «Аква-Терм», 2012)
Таким образом, бухаринская модель кооперации предполагала чрезмерно длительный этап. В лучшем случае индустриализация завершилась бы где-нибудь в конце 1940-х годов. Понятно, что внешние силы столь долго ждать бы не стали и нанесли бы по СССР мощный военно-политический удар – губительный в условиях отсутствия индустриальной базы, необходимой для обороны. Вряд ли Бухарин был настолько наивен, чтобы не понимать этого (успешная политическая карьера, вообще, несовместима с наивностью). Очевидно, он был готов вписать СССР в мировое капиталистическое хозяйство, отказавшись от какой-либо альтернативности и экономической суверенности. (Тогда отпала бы и «нужда» в военной агрессии.)
Тут стоит вспомнить о том, что Бухарин был автором ряда работ, в которых всестороннее исследовался империализм. («К теории империалистического государства», «Мировое хозяйство и империализм», «Империализм и накопление капитала (теоретический этюд)»). Из данных трудов следовало, что крупные монополии якобы ликвидируют анархию производства и конкуренцию, практически устраняя все противоречия внутри капиталистических государств. Вопросы цен, рынка, конкуренции теперь являются проблемами уже всего мирового хозяйства. А внутри каждой отдельной страны они решаются посредством правильно налаженной организации.
По Бухарину получалось, что капитализм в эпоху империализма становится чем-то совсем иным. Возникает этакий «чистый империализм», по сути дела, «отменяющий» домонополистические формы капитализма. Вольно или невольно, но Бухарин апологетизировал сам империализм, подчеркивал его прогрессивный характер и выделял в нечто отдельное. Безусловно, он об этом прямо не писал и не говорил, но сие буквально следовало из его построений. А вывод напрашивался сам собой – в такой вот обновлённый мировой капитализм не грех бы и вписаться. Таким образом, Бухарин выходил на дорожку глобализма справа, в то время как «троцкисты-бухаринцы» выходили на неё «слева».
Также необходимо вспомнить, что Бухарин, в своё время, прославился посмертной критикой Сергея Есенина в своих «Злых заметках», опубликованных в «Правде». Там он вдоволь поиздевался над всей русской культурой и историей. Даже в 1934 году, когда волна революционного нигилизма явно пошла на спад, Бухарин все равно продолжал «бдительно» критиковать русских поэтов. На I съезде советских писателей (август-сентябрь 1934 год) он обрушился с резкой критикой на Александра Блока и Сергея Есенина, инкриминировав им в вину попытку создания некоей особой версии социализма, соединенного с национальными и религиозными ценностями. Мы снова видим родство «правого» Бухарина с «левыми» – на почве отрицания «отсталой» и «реакционной» России.
5. Майская революция 1929 года: индустриализм и автаркия.
«Левые» и «правые» проиграли, так и не сумев реализовать свои проекты новой революции. Первые были разгромлены в ноябре 1927 года, вторые - апреле 1929-го, когда объединенный пленум ЦК и ЦКК снял Бухарина с его постов. В том же месяце XVI конференции ВКП(б) одобрила первый пятилетний план, а в мае он был утверждён V съездом Советов СССР. Началась форсированная индустриализация, которая и сделала Советский Союз тем, чем он был до самого своего конца – мощной индустриальной державой. Победил Сталин, который сумел «конвертировать» свой «центризм» в национал-государственный проект форсированной индустриализации.
Сталин стремился подчинить экономику - политике, и главной политической целью он считал укрепление национально-государственного суверенитета. Характерно его выступление на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности в феврале 1931 года, когда он сказал: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».
«Нас сомнут» – именно такую «альтернатив»у форсированной индустриализации видел Сталин. И здесь суть его оборонческого прагматизма. (Вспомним, что для ленина какое-то время был присущ прагматизм управленческий.) Лидер болгарских коммунистов и глава Коминтерна Георгий Димитров в своих дневниках вспоминает, что вождь СССР ставил вопрос именно так — «через социальное освобождение к национальной независимости».
По мысли Сталина, социализм призван ликвидировать стихийность в экономической жизни, сделав возможным планомерное развитие народного хозяйства. На встрече с авторским коллективом нового учебника политэкономии (29 января 1941 года) Сталин дал следующее определение: «Первая задача состоит в том, чтобы обеспечить самостоятельность народного хозяйства страны от капиталистического окружения, чтобы хозяйство не превратилось в придаток капиталистических стран. Если бы у нас не было планирующего центра, обеспечивающего самостоятельность народного хозяйства, промышленность развивалась бы совсем иным путем, все начиналось бы с легкой промышленности, а не с тяжелой промышленности. Мы же перевернули законы капиталистического хозяйства, поставили их с ног на голову, вернее, с головы на ноги... На первых порах приходится не считаться с принципом рентабельности предприятий. Дело рентабельности подчинено у нас строительству, прежде всего, тяжелой промышленности».
Анализируя эти слова, исследователь Пётр Краснов обратил особое внимание на столь «низкую» оценку фактора рентабельности. Согласно ему, в большой системе есть разные уровни оптимизации. От их успешного функционирования зависит судьба отдельных элементов, но не всей системы. При капитализме оптимизация происходит, в основном, на уровне предприятия/корпорации. И если, например, одному предприятию удалось разорить другое, то это означает оптимизацию одного из уровней. Но вся система при этом не оптимизируется. «СССР же предлагал свою, невиданную ранее модель – оптимизация на уровне всего общества, включая воспитание, образование, медицинское обслуживание, безопасность и многое другое, - пишет Павел Краснов. - Эта система была исходно спланирована как интегральная, то есть неделимая на части, как неделим на жизнеспособные части человеческий организм. Обратим внимание на слова о том, что рентабельности не придавалось большого значения только «на первых порах», следовательно механизм рентабельности предприятий исходно планировался, но должен был быть запущен в положенное ему время, когда более высокий уровень общественной оптимизации уже был предварительно настроен». «Как Сталин предотвратил «перестройку». – М., «Алгоритм», 2011)
Вот именно такая интегральная система, вкупе с политическим (национально-государственным) «детерминизмом», позволила Союзу сохранить независимость даже в условиях жуткой послевоенной разрухи. Итак, важнейший аспект сталинизма – это преобладание политики над экономикой.
Сталин реализовал альтернативную модель строительства социализма, вырвав СССР-Россию из мирового (капиталистического) хозяйства. Эта модель была автаркийной – конечно, не полностью (полная автаркия – абсурд). Он активно использовал западные ресурсы, но не пустил в страну иностранный (западный) капитал, к чему прямо или косвенно вели «левый» и «правый» проекты.
В заключение стоит коснуться того, с чего и начался этот разговор – со словосочетания «Великая Октябрьская социалистическая революция». Впервые его употребили 7 ноября 1927 года, во время празднования 10-летнего юбилея. И в тот же самый день была пресечена попытка «левого», троцкистско-зиновьевского выступления, ставившего целью захват власть. Решающую роль здесь сыграли молодёжные формирования, созданные под руководством Георгия Маленкова, а также команды броневиков, выведенные на улицы столицы командующим Московского военного округа Борисом Шапошниковым. Это был триумф Сталина, при котором, в 1930-е годы указанное сочетание утверждается как в историографии, так и в обиходе.
Октябрьская революция здесь чётко и однозначно определяется именно как социалистическая. Тем самым указывалось на то, что взявшие власть большевики, уже с самого начала своего правления ориентировались на быстрое и победоносное строительство социализма – своими силами, силами своей страны.
«Левый уклон и западный капитал».
«Странный триумвират: Савинков, Красин и Рейли».
«Левые евразийцы и «троцкисты-бухаринцы».
«Сталин и территориальные нарезки».
«Сталин – творец советских русских мемов».
«Рапалльский договор 1922 года и английская игра».
«Германо-большевистский альянс и путч против Ленина».
«Троцкий и западные демократии».
«Большевики и судьбы мировой революции».
«Особенности сталинского марксизма».
«Большевики против ВЧК. Подковёрная борьба «вождей».
