Время неравномерно. Его неторопливое течение подчас становится стремительным взвихренным потоком, где отдельные всплески не слышны в общем рёве водопада. Этот многое вобравший в себя год оказался в том числе и концом эры постперестройки. Один за другим ушли в мир иной вдохновители и организаторы Беловежских соглашений: Станислав Шушкевич, Леонид Кравчук, Геннадий Бурбулис… Пришёл черёд и главного инициатора перемен, человека, чьё имя когда-то стало для многих символом огромных надежд, а теперь связывается с катастрофой разрушения уклада жизни и гибелью миллионов людей в течение целых десятилетий. Михаил Горбачёв. Или, как говорили в эпоху его прихода к власти, Михаил Сергеевич Горбачёв. Последний Генеральный секретарь ЦК КПСС, первый и единственный Президент Советского Союза.
К Горбачёву я испытываю сложные чувства (в своей перестроечной юности я верил ему, его портрет висел у меня в комнате) и не буду присоединяться к хору уже зазвучавших проклятий в его адрес. Это не только неэтично, но и не имеет смысла. Сваливая всю вину на кого бы то ни было, мы никогда не разберёмся, что же произошло в действительности с нашей страной и, главное, как выработать противоядие от повторения подобного в будущем. А противоядие нашей стране потребуется и, более того, необходимо уже сейчас.
Что же привело к распаду Советского Союза в 1991 году? На мой взгляд, причиной стало обострение социального конфликта между двумя типами личности: общинным большинством и индивидуалистским меньшинством. Проще говоря, конфликта между теми, кто привык оставлять после еды пустую тарелку, и теми, кто не видит ничего зазорного в том, чтобы съедать ровно столько, сколько считаешь нужным. Это очень давний конфликт, он вызревал в нашей стране минимум двести лет, а возможно, и больше. Пришедшие к нам с Запада идеи самодостаточности личности, её первичности и самоценности по отношению к обществу проникали в российскую научную терминологию и ключевые научные концепции уже в первой половине XIX века. В совокупности с атеистической идеей господства человека над обстоятельствами и стремлением максимально рационализировать жизнь западные представления о личности стали базой, формирующей сознание образованного слоя, и обеспечили себе таким образом самовоспроизведение на поколения вперёд. Со временем это не могло не породить стремления выделиться, подняться над большинством, а для этого превратить жизнь во всеобщее соревнование частных интересов на основе чётких нерушимых правил.
В то же время общинное большинство сохранило в России традиционные представления о личности, когда каждый пользуется плодами труда, опытом и идеями всех остальных, в том числе давно умерших, и потому каждый «прорастает» в каждом. Эта часть общества не разбивается на «индивидов» (напомню, что это слово означает по-латыни «неделимый», как и «атом» по-гречески), она существует как единый огромный организм, для которого конкуренция губительна — и который поэтому подавляет всякую возможность создания конкурентной среды в самом зародыше. Те, кто воспитан в подобном духе, высоко ставят верность, не стремятся выделиться, не красуются на трибунах, да и не владеют риторическими приёмами, часто предпочитают рациональному языку «индивидуалистов» язык образов и аналогий — и вообще, по выражению А. В. Чаянова, «далеки от самопознания».
Восстание декабристов, отмена крепостного права, столыпинская реформа, февральский этап Великой русской революции — всё это попытки индивидуалистского меньшинства разрушить в России общинные структуры и перейти к конкурентному укладу. Все они одна за другой потерпели поражение — в последней из них большевики, осознав, что общинное большинство не имеет шансов на выживание в условиях конкуренции и уклоняется от неё при любой возможности, перевели стрелки с западнического Февральского на Октябрьский, некапиталистический и неконкурентный путь. Однако на этом пути нашу страну подстерегала опасность: обеспечив общинному большинству гарантии права на образование, советское общество не ставило задачи критически пересмотреть индивидуалистические представления, термины и концепции, на которых базируется современная наука, и при необходимости выработать новые подходы. Таким образом, образование, сохранив ядро индивидуалистской картины мира под тонким слоем «советского коллективизма», резко расширило социальную базу для формирования будущих «прорабов перестройки», в том числе и Горбачёва.
Мог ли Михаил, в начале пятидесятых окончивший советскую школу с серебряной медалью, а юридический факультет МГУ, на кафедры которого в первые послевоенные годы вернулись многие преподаватели дореволюционной эпохи, с красным дипломом, не сформироваться как индивидуалист? Сильно сомневаюсь. Загнивающая, пресыщенная индивидуализмом атмосфера культурного слоя последних лет Российской Империи перенеслась в послепобедный Советский Союз, наложилась на шаблоны из школьных учебников и вузовских конспектов и вынесла ему отложенный на десятилетия приговор. Два типа личности всё сильнее отдалялись и всё хуже понимали друг друга. Огромный массив знаний о человеке, зафиксированный общинной средой в виде пословиц, сказок, песен, шаблонов поведения, интегрировавший в себя суть православной культуры, оказался невостребованным наукой и, следовательно, прошёл мимо сознания будущих разрушителей СССР. С другой стороны, учились все по-разному, не каждый, вспоминая слова Евгения Шварца из пьесы о Драконе, «становился первым учеником», и рост численности получивших образование не вёл автоматически к такому же росту численности индивидуалистов: на примере Горбачёва и Путина, в разные годы получивших однотипное юридическое образование, мы знаем, что страну ведут к разрушению «заточенные» под личный успех медалисты, а воссоздают хорошо понимающие людей троечники.
Принадлежность Горбачёва к индивидуалистскому меньшинству проявилась хотя бы в том, что, поднимаясь по карьерной лестнице всё выше и выше, ни на одной её ступеньке он не сумел сформировать управленческую команду, где каждый способен умерить собственное «я» ради общего дела. Горбачёв последовательно расставлял на должности таких же, как он, индивидуалистов, и в этом — основная причина неработоспособности Политбюро в эпоху перестройки.
В западной картине мира принято чрезмерно преувеличивать роль личности: за счёт этого там поддерживается жизненно важный для конкурентного общества миф о возможности достичь успеха собственными силами. Для Запада Горбачёв — классический, почти кинематографический герой-одиночка, преодолевший все препятствия и добившийся своего. Но мы с вами понимаем, что личность формируется главным образом средой, а значит, не окажись на высшем посту именно Горбачёва, Советский Союз ждала бы та же самая судьба с поправкой лишь на «эксцесс исполнителя». Альтернатив не существовало, ибо дело не в чьей-то злой воле, а в глубоком ценностном кризисе: непонимании жизни у меньшей, но чрезвычайно активной части общества и одновременной неспособности большинства чётко и рационально изложить свои представления о жизнеустройстве.
Сейчас самое время — не винить Горбачёва, а сформулировать основы жизни, с которыми нам дальше жить после него. Специальная военная операция сделала очевидным тот факт, что большинство нашего общества не принимает конкурентный уклад даже после тридцати с лишним лет его агрессивного навязывания «сверху». Это значит, что у нынешних «индивидуалистов» здесь нет и на обозримый срок не просматривается перспективы подниматься по жизни, как по лесенке, всё выше и выше (а как и, главное, зачем жить по-другому, такие люди не понимают): общинное большинство, как и прежде, без лишних слов неизбежно будет перемалывать в пыль все эти попытки. Представьте себе сегодняшние крайне болезненные ощущения индивидуалистского меньшинства: несколько лучших десятилетий жизни, потраченных на попытку трансформации общества из солидарного в конкурентное если не ради самих себя, то ради собственных детей, оказались выброшенными в пустоту, пошли прахом. Но даже если все без исключения «индивидуалисты» уедут (чего, безусловно, не случится), наши учебники, наши бизнес-тренинги, наша реклама, наша поп-культура — насквозь индивидуалистские по своему ценностному ядру. Всё это нужно менять, и менять в срочном порядке. Не ясно лишь одно: кто в состоянии явным образом сформулировать ту систему ценностей, в которой нам теперь предстоит жить.
Требуют должного анализа — исходя из интересов будущего — и технологии воздействия на массовое сознание в ходе перестройки. Вот мои личные подростковые впечатления того времени. В начале восьмидесятых было распространено мнение, что ничего значимого новым поколениям сделать уже не предстоит. Даже сочинили песню для детей «на грани нервного срыва»: «Революцию делали без меня, без меня, и расправились с белыми без меня, без меня, и сражались с фашистами без меня, без меня, Сталинград в битве выстоял без меня, без меня… У меня хватит смелости, хватит в сердце огня, я прошу вас: не делайте ничего без меня!» И тут вдруг появляется выступающий без бумажки Горбачёв, который не слишком часто, но последовательно апеллирует к нравственности и называет только что завершившийся XXVII съезд КПСС «уроком правды». При этом то тут, то там вроде бы нескоординированно, но, опять же, последовательно появляются газетные заголовки "На пути к правде" или что-то вроде этого — то есть формируется впечатление, что этот путь выбран сознательно и мы по нему, пусть и не без сложностей, но целенаправленно движемся. Когда я перелистываю в крупных библиотеках газеты эпохи перестройки и то и дело попадаю на подобные заголовки, меня охватывает тоска: ведь этот сигнал однозначно считывался огромным количеством людей как намерение построить честную страну, страну, где никто никогда никому не будет врать — тут ещё и Солженицын со своим давнишним эссе «Жить не по лжи!» оказался очень к месту. И не существовало в Советском Союзе ни одного мудреца, который мог бы убедительно объяснить нам, тогдашним подросткам, что это в принципе невозможно, а для нас построение такого общества стало мечтой и миссией, за которую не жаль было отдать и жизнь. Кто тогда видел в этом манипуляцию, побудившую нас с горящими глазами разрушать собственную страну? В том же контексте — и вроде бы «необъяснимые» с позиций перестройки кампании по борьбе с пьянством и алкоголизмом, а затем с нетрудовыми доходами: лично мне казалось, что сочетать государственную монополию на производство алкоголя и одновременно бороться с пьянством как-то нечестно (не сомневаюсь, что такие инфантильные представления о жизни были не у одного меня), и Горбачёв, поставив целью постепенное прекращение производства алкоголя, дал таким образом ещё один сигнал: отныне мы поставим честность во главу угла. Разве подобная технология не может быть использована против нас и в дальнейшем? Аналогично: резкий рост международной напряжённости в начале восьмидесятых, несколько лет массированной накачки советского общества антивоенной пропагандой с подтекстом «все люди и все народы по большому счёту одинаковы и хотят мира» — а потом резкий спуск напряжённости на тормозах уже при Горбачёве и ориентация на единый глобализированный мир. Не была ли та советская пропаганда сознательной артподготовкой будущих перемен в международной политике СССР? И главное, не может ли повториться эта ситуация в ближайшие годы?
Подобных вопросов набирается очень много. Моё поколение «детей перестройки» способно внести неоценимый вклад в пополнение свидетельств об этом периоде. Сбором таких материалов мог бы заниматься Горбачёв-Фонд, однако он давно превратился в фан-клуб своего создателя и скорее всего его судьба окажется незавидной. Необходимо проследить за тем, чтобы в случае ликвидации Горбачёв-Фонда его интереснейший архив не потерялся и был передан государству. Отдельная тема — прерванное на 29 томе издание собрания сочинений Горбачёва, которое, убеждён, нужно довести до конца (впрочем, на сайте издательства "Весь мир" вчера появилось сообщение, что до конца года выйдет в свет тридцатый том, завершающий подборку документов советского периода, на чём издание и будет окончено). Я сторонник того, чтобы изучение деятельности каждого руководителя нашей страны имело организационное оформление на государственном уровне, несмотря на неоднозначный опыт Ельцин-Центра, который, верю, однажды избавится от присущей ему сейчас идеологической нагрузки и станет местом встречи всех, у кого есть что добавить в общую копилку знаний о девяностых годах.
…Прощаясь с Горбачёвым, мы подводим черту под этапом собственной жизни. Мы многое поняли. Мы заплатили и каждый день продолжаем платить невероятную, чудовищную цену за приобретённый опыт разрушения Родины, и наша задача — не допустить его повторения. Своим стремлением к личному успеху мы лишили смысла жизни, а часто и самой возможности физического существования миллионы чудесных, добрых людей, которые оказались «виноватыми» перед нами лишь в том, что не ставили себя выше других. Придёт пора — и каждый из нас, оказавшись по ту сторону финишной ленточки, ответит за это. Но это будет потом, а сегодня нужно двигаться дальше, преодолевая прежние заблуждения, исправляя катастрофические «ошибки молодости», объясняя новым поколениям главное из того, что мы осознали за эти несколько десятилетий. Именно это может в конечном итоге стать оправданием нашей жизни и придать смысл трагической эпохе Горбачёва, в которой теперь поставлена точка.
