В этом мире с дождями и вёснами,
В этом мире, где солнце и мгла,
Всё всегда создавалось и создано
Для того, чтоб цепочка была.
Из песни первой половины 1980-х годов
Сегодня имеет смысл поговорить об одном краеугольном для современной цивилизации документе, тридцатилетие которого будет отмечаться на днях. 20 ноября 1989 года Генеральная Ассамблея ООН своей резолюцией 44/25 утвердила текст Конвенции о правах ребёнка и открыла этот международный договор для подписания, ратификации и присоединения.
Завершение десятилетней работы над текстом Конвенции под руководством польского профессора Адама Лопатки вызвало неподдельный энтузиазм международного сообщества. 61 государство (рекордное число!), в том числе и Советский Союз, подписало Конвенцию в первый же день, когда это стало возможным. На сегодняшний день обязательствами по Конвенции связаны (в полном объёме или с оговорками) 196 государств — это все члены ООН, за исключением США, а также Палестина, Святейший Престол (Ватикан), Ниуэ и Острова Кука. Не знаю, было ли отмечено это достижение в книге рекордов Гиннесса, но на земном шаре не существует другого международного договора с таким же или бо́льшим числом участников.
Через тридцать лет после принятия Конвенции мы, однако, начинаем осознавать, в том числе и на примере собственных детей, какая бомба замедленного действия была заложена в ноябре 1989 года под всё человечество. Сегодня очевидно, что Конвенция обеспечила юридическую основу для перехода к детоцентричному миру, в котором взрослые — лишь «обслуживающий персонал» по отношению к детям и в лучшем случае вправе «должным образом управлять и руководить ребёнком (в английском оригинале — to provide appropriate direction and guidance) в осуществлении им признанных Конвенцией прав».
И ведь что показательно: при чтении текста Конвенции у здравомыслящего человека, к какой бы нации он ни принадлежал, вряд ли возникнут принципиальные возражения как по отдельным статьям, так и по Конвенции в целом. Обладает ли ребёнок неотъемлемыми правами? Безусловно. Нуждается ли он в особой защите? Несомненно. Вправе ли родители или другие лица, несущие по закону ответственность за ребёнка (в том числе школьные учителя), должным образом управлять и руководить ребёнком в осуществлении им признанных Конвенцией прав в соответствии с развивающимися способностями ребёнка? Не только вправе, но и обязаны, кто ж будет спорить. Возможно, именно по этой причине Верховный Совет СССР ратифицировал 13 июня 1990 года Конвенцию, не вникая в детали, не заслушивая доклад и даже не ставя вопрос на обсуждение. Посвящённый Конвенции фрагмент стенограммы заседания занимает всего два десятка строк, почти половина из которых — протокол голосования. Судя по всему, многие страны мира присоединились к Конвенции примерно таким же образом. Кстати, и Генеральная Ассамблея ООН приняла Конвенцию без голосования, на основе консенсуса.
двойной клик - редактировать изображение
Однако факт остаётся фактом: при всей внешней правильности (если не сказать, очевидности) и привлекательности норм Конвенции результат её претворения в жизнь выглядит совершенно чудовищным.
Что же в, на первый взгляд, «белой и пушистой», умиляющей, как панда, Конвенции не так? Ответить на этот вопрос нам мешает укоренившаяся привычка при анализе юридических документов обращать внимание лишь на явно зафиксированные в них нормы, упуская из вида то, что случайно или намеренно оказалось вне рассмотрения. Но попробуем поставить проблему иначе: на какую из основ нашего существования Конвенция принципиально не опирается? Ответить на этот вопрос сложно, так как в традиционных, не основанных на верховенстве права обществах далеко не все принципы жизнеустройства формулируются в явном виде. Тем не менее я пришёл к выводу: в тексте Конвенции ни слова не говорится об иерархии поколений.
Почему этот принцип так важен? Почему среди нас есть младшие и старшие? Потому, что человек появляется на свет не в пустом пространстве, а в реальном мире, где очень многое создано до нас. Можно быть верующим или неверующим, можно по-разному отвечать самому себе на вопрос, как и когда зародилась жизнь на Земле, однако история человечества в любом случае насчитывает сотни поколений, и все они так или иначе формировали мир вещей, образов и отношений, в который каждый из нас вошёл в день своего рождения. С первого же мгновения, когда мы прикасаемся губами к материнскому соску или бутылочной соске, мы становимся обязанными перед старшими (в том числе — перед давно умершими), и естественным ответом на это у любого совестливого человека будет любовь к людям и благодарность.
Вот как выражена эта мысль в составленном Михаилом Гуттом «Самоучителе, или Полной российской азбуке» 1826 года:
Нужды, всем людям общие, суть пища, одежда и жилище.
Множество людей трудится каждый день для того, чтобы доставить мне сии потребности. Например, для моей пищи трудятся: земледелец, мельник, пекарь, садовник, пивовар, охотник, пастух, мясник и проч.
Для моей одежды работать должны: суконщик, ткач, сыромятник, скорняк, портной, башмачник, шляпник, чулочник, булавочник, прозуменщик, пуговичник, швея, прачка, мыловар, щёточник, гребенщик, прядильщик.
Для моего жилища трудятся: работники, ломающие камни, известники, кирпичники, кровельщики, кузнецы, слесари, стекольщики, столяры, трубочисты. — Кроме того, в домашнем быту нужна помощь гончара, медника, железника, жестянника, бочара, токаря, колёсника, верёвочника, шорника, седельника, бумажника, переплётчика, дровосека, подёнщика.
Сверх того, учители стараются о моём обучении, правительство и войско блюдёт мою безопасность, врач и аптекарь моё здоровье.
Итак, когда я знаю, что столько человек трудятся для меня и заботятся о моём благосостоянии, то справедливость требует, чтобы я всех людей любил, как моих братьев и друзей. Но теперь всего больше я обязан моим родителям, ибо они только дают мне и пищу, и одежду, и жилище. Они пекутся о сохранении меня от всякого зла, ибо знают лучше меня, что полезно мне или вредно. Они также дают мне добрые наставления и меня обучают, ибо желают, чтобы я был со временем умён, способен, богобоязлив и, следовательно, счастлив. Во всю мою жизнь я буду иметь живейшую признательность к бесчисленным благодеяниям, оказываемым мне моими родителями, и должен стараться сие доказать, сделавши себя полезным своему ближнему, сколько в силах моих состоит.
Конвенция о правах ребёнка радикально не соответствует подобному взгляду на жизнь. С её точки зрения, ребёнок никому ничем не обязан. Он личностно самодостаточен и строит свою жизнь, исходя из собственных желаний, а не из необходимости занять место в цепочке поколений. Роль родителей сведена к «фасилитаторству», к мягкому содействию «в осуществлении ребёнком признанных Конвенцией прав», при этом о презумпции родительского авторитета («знают лучше меня, что полезно мне или вредно»), иными словами — об иерархии поколений, речи нет.
С подходом, заложенным в Конвенцию, тесно связан и вопрос о самооценке. Мы ещё не осознали по-настоящему, что это такое, поскольку даже моё поколение долгие десятилетия оценивалось со стороны. Нам уже не писали характеристики в вуз, но писали в военкомат, кому-то — в лагерь актива. Мы не склонны к фрилансу, а значит, устраиваемся на работу, где оценка нашей деятельности старшими по должности (а часто и по возрасту) играет значительную роль. Наша самооценка во многом зависит от того, как нас оценивают значимые для нас люди. Но уже наши дети показывают нам, что такое подлинная самооценка — не основанная по большому счёту вообще ни на чём. Она возникает лишь тогда, когда авторитетов нет и каждый «сам себе мера» — что, конечно же, невозможно: ведь измерить — это сравнить с неким эталоном. При таком понимании самооценки она неизбежно будет тяготеть к завышенности.
И здесь мне вспоминается Александра Пахмутова, чей юбилей мы только что отметили. У меня неоднократно возникало впечатление, что Александра Николаевна недооценивает сделанное ею и по большому счёту не считает своё творчество чем-то серьёзным и значимым, особенно в сравнении с другими. Её знают и любят по всему бывшему СССР и за его пределами, её чествуют, как мало кого в истории нашей страны, однако при всём этом её самооценка — заниженная! Этот поразительный, на первый взгляд, факт свидетельствует о том, что сама по себе самооценка мало что значит в отрыве от системы ценностей — сформированной обществом, то есть воспитанной в ребёнке.
Кстати говоря, в тексте Конвенции, как и во многих российских документах 90-х годов, касающихся образовательной политики, почти не используется слово «воспитание». И пусть не обманывает читателя русский текст Конвенции: как показывает практика, переводчики ООН сильны в международно-правовой терминологии, однако плохо разбираются в не свойственных им областях знаний. В оригинальном, английском тексте Конвенции слово upbringing встречается 3 раза, в русском «воспитание» и однокоренные ему — 13 раз. При этом, насколько мне известно, upbringing используется главным образом в документах международных конференций, но никакой педагогической концепции за этим словом не стоит, профессиональные образовательные сообщества англоязычных стран таким термином не оперируют. С точки зрения перевода это вовсе не единственная ошибка: например, в статье 12 утверждается, что «государства-участники обеспечивают ребёнку, способному сформулировать свои собственные взгляды, право свободно выражать эти взгляды…». Но это по-русски, а в английском оригинале та же мысль выражена иначе: States Parties shall assure to the child who is capable of forming his or her own views the right to express those views freely. «Формировать» и «формулировать» — не одно и то же!
Так или иначе, Конвенция о правах ребёнка разъедает поколенческую вертикаль, отменяет историю, лишает прошлое смысла и ценности. Заложенный в неё идеал — жизнь без преемственности, «с чистого листа», с полем возможностей каждого в 360 градусов. Такой подход может казаться заманчивым, но на деле быстро превращает нацию в пыль из индивидов, ибо нация — это организм, существующий во времени. Нам нужно выбрать: либо «Бессмертный полк» и сохранение России — либо Конвенция о правах ребёнка и крах России, причём очень скорый. Это не значит, что я призываю отказаться от прав ребёнка вообще. Но нужна другая их концепция, основанная на других представлениях о личности, в том числе о личности ребёнка. Если России удастся выступить с конкретными предложениями на этот счёт, думаю, такую инициативу поддержит и исламский мир, и Юго-Восточная Азия.
…Позволю себе напоследок воспоминание из собственной биографии. В дни, когда в далёком Нью-Йорке Конвенция о правах ребёнка была открыта для подписания, нашему десятому классу задали на дом сочинение по роману Тургенева «Отцы и дети». Незадолго до этого в журнале «Новое время», который был очень популярен среди настроенной на перестройку интеллигенции, мне попалась статья на тему эксплуатации властью образа отца. Её смысл: царь — батюшка, священник — батюшка, Сталин — «отец народов», не лучше ли вообще отказаться от заповеди «Почитай отца и мать»? Идея меня увлекла, и я написал о ней в сочинении. Когда нам раздали проверенные работы, весь мой текст был испещрён красными пометками «Как ты можешь так писать!» — однако в итоге стояло 5/5. Это сочинение хранится у меня до сих пор.
Наш классный руководитель, учительница русского языка и литературы, проявила тогда порядочность и уважение к чужому мнению. Этими качествами обладали многие учителя нашей школы, я ценил это в то время и ценю сейчас. Однако с возрастом приходит понимание, что для учителя, как и для родителя, одних только порядочности и способности уважать чужое мнение совершенно недостаточно. Ведь можно было после этого сочинения оставить меня, например, после уроков и спросить: Рома, ты помнишь, как открывали эту школу? Сколько лет было тогда тебе, а сколько — её строителям? А вот, через квартал, больница: ты лежал здесь пару лет назад. Тебе тогда было тринадцать, а сколько лет было тем, кто тебя лечил? А тем, кто выпускал для тебя лекарства? Ты по большому счёту ещё не сделал ничего, а вот для тебя уже сделано и делается каждый день очень многое. И делают это старшие. Оттого-то и заложено в нашу культуру почитание отца и матери, а в широком смысле — старших поколений. Запомни: сделанное до тебя важнее сделанного тобой, покуда не доказано обратное. Беда в том, что учителей, способных доступно объяснять детям эти истины, судя по всему, не оказалось тогда не только в нашей школе, но и во всём Советском Союзе. Хуже того: мы и сами многое поняли только сейчас, когда наши дети уже выросли. Что ж, мы оказались никудышными родителями, но, может быть, у нас появится шанс стать прекрасными бабушками и дедушками.
Очень хотелось бы, чтобы к этому моменту наша страна вышла из Конвенции о правах ребёнка, предложив взамен миру что-то иное.
