«- Чему обучаюсь? - переспросил Макар и захлопнул книжку. - Английскому языку.
- Че-му-у-у?»
Михаил Шолохов "Поднятая целина"
По Интернету ходит картиночка-демотиватор с подписью: «Вы не успели выучить английский? Не расстраивайтесь – он вам больше не нужен!» Шутки – шутками, но получается, что English был надобен только для работы в фирмах, путешествий, продвижения в карьере и …всё. То есть для образа жизни, который сделался невозможен после начала спецоперации. Нет travelling-a – нет English-a.
Также был замечен спад обращений к репетиторам по иностранным языкам – деловитые мамы решили, что незачем тратить детское время и тающие деньги на обретение «мёртвых» знаний. Конечно, можно соорудить пафосное: «Хватит говорить на чужом наречии! Это удел рабов, тогда как хозяева говорят на своём-родном». Определённая логика в этом есть – всё те же англичане плохо знают европейские языки, а в XVIII столетии над этой их особенностью смеялся весь образованный бомонд. Типовой лондонец, прибывая в Италию слушать оперу, возмущался, что «непонятно поют».
Вспоминается и другой – близкий пример. В Советском Союзе к ин-язу относились как к необязательному предмету, а углублённо изучали в специальных школах. СССР был индустриальной сверхдержавой, имевшей такой вес в политической игре, что мог себе позволить некоторую «замкнутость» и невосприимчивость к чужому «звуку». Кроме того (я снова подчеркну) – Советский Союз был промышленно-инженерной цивилизацией, и нас хорошо дрессировали в области физмата, всё же остальное – по остаточному принципу.
Правда, в 1920-1930-х годах господствовала иная парадигма – считалось, что Мировая Революция немыслима без овладения «буржуйскими» языками, и потому Шолохов заставил своего героя – Макара Нагульнова по ночам штудировать инглиш: «Я ночи насквозь спать не буду, последнего здоровья лишуся, но язык этот выучу! На английском языке буду без нежностев гутарить с мировой контрой! Пущай гады трепещут заране!» Надо сказать, что в предвоенную эпоху иностранным языкам уделялось гораздо больше внимания, чем после войны и далее, вплоть до начала 1990-х, когда повсюду стали открываться школы-курсы-тренинги. Долгие тридцать лет ин-язы были неким пропуском и допуском, а поездки за рубеж лихо подкрепляли эту мысль, ставшую аксиоматичной. Инглиш давал возможность работать в Европе и Азии, путешествовать, общаться со всей «галактикой» и ощущать себя global citizen.
Но всё поменялось и кому-то кажется, что английский (этот язык врага) нам не надобен, равно как немецкий или французский. Всё круче и шибче. Именно сейчас языки важны – даже сильнее, чем в 1990-х. Это – отмычка к культурным кодам деградирующего Запада. Он (Запад) уже поставили крест на своей же истории-живописи литературе, устраивая суды Линча над произведениями классики, вымарывая тему чернокожих рабов, ища в романах XIX столетия «токсичный абьюз», убирая из школьных программ книги, написанные «расистами» и «гомофобами». Может статься, что Россия сохранит волшебные дары, кидаемые на свалку.
Читать в подлиннике – это прикасаться к истокам. Если вы, например, возьметесь за Оскара Уайльда, самый лучший перевод не даст вам игру слов. Допустим, "The importance of being earnest" – это не лишь "Как важно быть серьёзным", ибо earnest созвучно с именем Эрнест, фигурирующим в пьесе. "Орландо" Вирджинии Вулф на русском – очаровательно-витиеватое повествование с не менее дивной фабулой, а по-английски – это своеобразный путеводитель по литературным вехам, и каждая из эпох описывается в том стиле, какой был принят на тот момент. Мы видим, как красно-золотой маньеризм обращается в барочные завитки, переходит в лёгкий фарс Галантного века и затем всё трансформируется в викторианский роман, чтобы закончиться Модерном. Но Вульф – чтение сложное. Что там полегче?
"Великий Гэтсби" Френсиса Скотта Фицджеральда! По-русски – тождество блеска, джаза, доллара и жестокий финал, однако, не всё можно перевести – тоска пронизывает при чтении этой вещи по-английски. Становится жаль всех – даже глупейшую Дейзи и её подругу – эталонную дылду-спортсменку. Фицджеральд – мастер печали, но это заметно, когда мы всматриваемся в его личные слово-построения.
В конце-то концов, Фёдор Михайлович Достоевский для Запада – что-то вроде интеллектуального Стивена Кинга; виртуоз психо-триллеров, а толстовская "Война и мир" - аналог романов Джейн Остин плюс с батальные сцены. Это не потому, что британцы или французы – дураки, не усматривающие глубин. Перевод – всегда игра в испорченный телефон, а на выходе имеем плюс-минус-приблизительную конструкцию. В данный момент нам необходимы все языки, дабы не растерять всё то, что преступно выкидывается их носителями.
