«Им очень нравилось всё русское»
Александр Вертинский. Мемуары.
Всякими либералами считается, что русские всё крадут или тихонечко заимствуют. Бездумно приводится реплика Чацкого: «Такой же толк у дам, такие же наряды» и - о французике из Бордо, который ощущал себя, как дома среди снегов и медведей. Правда, сам Александр Андреевич (я о Чацком) зашёл не в кафтане с воротником-«козырем» и не в ферязи, а в наилучшем фраке, да ещё облил грязью почтенных людей, вроде Фамусова. На самом деле, все заимствуют у всех, а Синдикат Haute Couture основал британец Чарльз Фредерик Уорт, не говоря уже об итальянских корнях французской моды XV-XVII столетий. Поэтому «французик из Бордо» мог бы точно так же истерить в том самом Bordeaux на тему: «Галлы и франки всё спёрли!»
В реальной, а не придуманной истории костюма были периоды, когда заимствовали именно у русских. Это произошло от соприкосновения с дягилевским балетом, прежде всего. Неслучайно ревнивый к чужому успеху Поль Пуаре – этот капризный диктатор моды! – писал: «Многие клиентки приходили ко мне с красивой акварелью, купленной у Бакста за большие деньги, но всякий раз их ждало разочарование: я отказывался воплотить в жизнь чужую идею». И далее месье Поль раскрывает себя полностью: «Люди считали это проявлением зависти, но они заблуждались. У меня не было причин завидовать Баксту, напротив, я считал, что не все его идеи можно принимать безоговорочно: стремясь найти собственный, неповторимый стиль, он слишком часто забывал о чувстве меры». Всё проще – кутюрье, считавший даже своих ближайших коллег – пустышками, по-детски пасовал перед русским талантом. Пуаре всё-таки побывал в России и его ошеломила красота соборов, народных гуляний, платков, шапок… А не фраков, которые в Москве и Питере были не хуже и не лучше, чем в Париже и вышеуказанном Бордо.
Модельер взял в качестве гида придворную портниху – Надежду Ламанову. Она «…открыла всю фантасмагорию Москвы, этого преддверия Востока. Как сейчас я вижу иконы, Кремль, миниатюрные колокольни Василия Блаженного, извозчиков, гигантских осетров, икру на льду, чудесную коллекцию современной живописи господина Щукина и вечера в «Яре». В 1910-х – начале 1920-х годов Пуаре часто использовал русскую тему в своём творчестве, создав изумительную серию женских пальто, напоминающих кафтаны, а некоторые его платья – это мысли о «Петрушке» и «Весне священной». Клиенткам он предлагал русские шали с бахромой – как их носили московские купчихи ещё перед Революцией.
В 1920-х годах в бальную, вечернюю и свадебную моду вошёл стилизованный кокошник. Это было связано с тем, что в Европу и на Восток хлынула русская эмиграция, а чем было ещё заняться вчерашним гимназисткам, кроме как петь в варьете русские песни? Увы!
Развлекательные заведения «а-ля рюсс» пользовались громадной популярностью, и девушки в жемчужно-парчовых головных уборах казались волшебными павами. Кокошник быстро перекочевал на страницы дамской прессы, сделавшись одним из символов эстетики Ар Деко. Скупость прямоугольного покроя 1920-х требовала дивных украшений – им и стал кокошник, а голливудская звезда Мэри Пикфорд позировала в «русской короне» для почтовых открыток. Параллельно с этим всех волновал советский футуро-эксперимент, шагнувший значительно дальше, чем французский или, например, итальянский, и на Expo 1925 года Надежда Ламанова, ставшая (после сидения в каземате чрезвычайки) «красной портнихой», продемонстрировала изысканные платья, сочиненные ею из владимирских рушников.
Новый всплеск интереса – эра Оттепели, когда Советский Союз пел о «яблонях на Марсе», казавшихся близкими и реальными. В 1960-х годах за границу ездили русские манекенщицы, и самая эффектная из них Регина Збарская вышла на подиум в меховой шапке и высоких сапожках. Потом явилось фантастическое платье «Россия» художницы Татьяны Осьмёркиной, которое носила «берёзка» Мила Романовская – ещё одна русская модель, вызвавшая восторг. Но это был штучный товар, тогда как «боярские» шапки и сапожки из той советской коллекции затем повторялись у многих модельеров.
Ив Сен-Лоран – искренний поклонник русской старины и «левых» течений – заимствовал бакстовско-дягилевскую манеру для своей Opéras-Ballets russes 1976 года. Впрочем, шапки и славянская вышивка попадались в парижских журналах и до сен-лорановской феерии – ещё с конца 1960-х годов. Нарисовалась этническая линия, отрицавшая холодный модернизм.
В моём детстве был разухабистый "Rasputin", ставший диско-символом 1970-х и нежелательный в Советском Союзе, но оттого не менее крутой. Boney M на гастролях 1978 года исполнил все хиты, кроме "Распутина", но все дискотеки дрожали от ритмов непристойной песенки, где не было русофобии, но прослеживалась обывательская страсть к полузакрытому русскому миру. На другой кассете - Адриано Челентано весело пел о некоей блондинке, похожей на дочь казачьего атамана, ибо у неё «stivali e colbacco» – меховая шапка и сапожки-казаки.
Тоже итальянец Джанни Версаче – король роскоши и китча, в 1980-х разрабатывал костюмы для балета Мориса Бежара "Воспоминание о Ленинграде". Модельеру предстояло выдумать образы русских матрёшек. «Я хотел создать солнечный образ России», - констатировал мэтр. Солнечная Россия – это немножечко оксюморон, как и всё, что делал Версаче. Его матрёшки оказались наряжены в кринолины 1850-х годов, сочетаемые с платками и кокошниками. В костюмах – немало от Бакста и "Петрушки". Фанат беспрецедентной яркости уловил свежую ноту русского Ар Нуво.
«Так упрятан зелёный пламень в изумруде, так заточено в муравчатом холме солнце. Только снаружи была ясность – в глубине блуждали огненные языки. Вот загорелись – вот загасли: никогда не сияла Саша ровными лучами, как английские женщины», - описывала Вирджиния Вульф русскую девушку, возлюбленную Орландо, и западные художники, писатели, модельеры хотели разглядеть тот пламень. У гениев – получалось.
двойной клик - редактировать галерею
