«Стой! Сенсация в Константинополе! Тараканьи бега!»
Михаил Булгаков "Бег"
Эта выставка вызывает сложные чувства – тоску, восторг, интерес и некоторую брезгливость. Такое случается редко, поэтому сей проект достоин того, чтобы с ним ознакомиться. Речь идёт о выставке "Русский Константинополь", открывшейся в Музее Востока на Никитском бульваре. Если не вдаваться в подробности и разглядывать богатый антураж, предоставленный магистром стиля Александром Васильевым, то откроется дивное – сверкнут пайетки и бусины, а под шелест коротких – по моде Art Deco – платьев раздастся томный голос русского Пьеро и гомон турецкого базара. Наряды забытых оттенков - saumon, écru и bleu de roi – возле них меньше всего хочется думать о нищете и обречённости. О продаже себя. Нет, Васильев ничуть не легкомыслен – его фундаментальный труд "Красота в изгнании" (волнующий бестселлер конца 90-х!) наполнен не только роскошными фото, но и печальными рассказами. Их надо держать в голове, дабы не соскользнуть в благодушие.
Для нас эта история связана с именами Александра Вертинского и Михаила Булгакова, метко и хлёстко нарисовавших портреты константинопольского «бомонда». Жестокая обездоленность под ярким небом. Скудость – материальная и духовная. Блеск диадем – подлинных и поддельных. «Я сошел с парохода. В Константинополь. В эмиграцию. В двадцатилетнее добровольное изгнание. В долгую и горькую тоску», - напишет впоследствии Александр Вертинский. Тем не менее, он же отметит притягательность этого мира: «Нашим глазам предстала панорама из тысячи и одной ночи. Залитый огнями Золотой Рог. Сахарно-белые дворцы султанов со ступенями, сходящими прямо в воду. Море огней. Тонкие иглы минаретов. Башня, с которой сбрасывали в Босфор неверных жен. Маленькие лодочки — канки. Красные фески. Люди в белом. Гортанный говор. И флаги, флаги, флаги! Без конца. Как на параде!»
Центральным экспонатом является акварель загадочного художника J. Pavlikevitch. О нём известно так мало, что он кажется мифом – некий безымянный (в прямом смысле этого слова) мастер, писавший турецкие виды. Неясно, кто он – русский, поляк или серб, но, скорее всего, даже не белоэмигрант, ибо его работы датируются 1893-1936 годами. Перед нами солнечная улица и пёстрая толпа. Стамбул-Константинополь 1921 года был подобен Вавилону древности. Многоязыкий и многослойный. Коварный. Резная шкатулка с двойным или нет, с тройным дном. «Странная симфония. Поют турецкие напевы, в них вплетается русская шарманочная «Разлука», стоны уличных торговцев, гудение трамваев. И вдруг загорается Константинополь в предвечернем солнце», - строки Михаила Булгакова сходны с той акварелью.
Экспозиция подобрана так, что зритель не успевает опомниться – его влечёт от стенда к стенду, от артефакта – к обыденной вещице, и далее по кругу. Феерия красок - Турция на стыке Европы и Азии. Всё лучшее и худшее, чем жил Старый Свет, находило отображение в турецкой повседневности. Восточная посуда и характерная резная мебель соседствуют с русскими вышивками и портретами. Нас погружают в атмосферу космополитичного Стамбула. Интерьеры чайных и кофейных домов разной степени респектабельности, закулисье варьете, пляж и витрины модных лавок.
Особое внимание уделено русским увеселительным заведениям, в том числе «Чёрной розе», где пел Александр Вертинский. Гигантское фото в костюме Пьеро и – узнаваемый театральный реквизит. Не только хламида ярмарочного героя, отвергнутого Коломбиной – здесь эффектные уборы а-ля рюсс и юбочки для хореографических номеров. Ноты, программки, фотографии, открытки. Афиши! Мы знакомимся с песенно-танцевальным репертуаром: "Где ты, Родина-мать", "Волга", танго ‘Balalaika’. Под стеклом – декоративные кокошники для выступлений.
Пафос, круто застоянный на унижении – белокурые девушки, часто с гимназическим образованием, выступали в кабаре. Мотали ножками. Зазывно пели о Волге - матери. Плыли в хороводе. Денежные тузы высоко ценили северных красавиц, недавно зубривших латынь и па контрдансов. В турецких газетах мелькали карикатуры: «Почему авария? Русская женщина переходила дорогу». На рисунке – дама в лёгоньком платьице с развевающимся подолом. Все видят её тонкие, сильные ноги. Автомобилисты в шоке, граничащим с вожделением. Это зрелище пикантно и таит опасность на дороге! Грустная констатация – чтобы выжить, юные девицы шли на содержание к местным богачам, вовсе необязательно к туркам. Англичане и французы тоже не прочь – город был наводнён коммерсантами, чья мораль не отличалась кристальностью.
Сама русская тема - на пике популярности – самобытная и, в то же время, понятная Востоку, и Западу. "Чёрная роза" и прочие варьете а-ля рюсс не пустовали. «Русские необыкновенно легко осваиваются повсюду, - писал Вертинский, - У них какое-то исключительное умение «обживать» чужие страны. Ибо куда бы мы ни приехали,— к мысу ль Радости, к Скалам печали ли, к островам ли Сиреневых птиц, все равно, где бы мы ни причалили всюду мы приносим много своего, русского, только нам одним свойственного, так разукрашиваем своим бытом быт чужой, что часто кажется, будто не мы приехали к ним, а они — к нам». Русский мир, несмотря на умение заимствовать и препарировать любые формы и линии, почти не растворяется в чужой среде, но и не замыкается внутри диаспоры. Понять, как мыслит русский – вот задача!
Мы и теперь изумляемся, глядя на те журнальные развороты и рекламные объявления – весь мир летел под откос, а эти люди, потерявшие всё, цеплялись за обломки радости. Быть в меланхолии, но веселиться. Продать последние часы и – устроить званый ужин, как там, в оставленном городе Н., в прошлой жизни. Находясь на грани голодной смерти или – колоссального позора эмигранты продолжали спорить о политике и будущем России.
Основа экспозиции, конечно же, платья «ревущих-двадцатых». Мода благоволила к стройным, коротко стриженым богиням с мундштуками в тончайших пальцах. Победительный геометризм: самое шикарное облачение –прямоугольник без вытачек и намёков на талию. Главное – широкие обнажённые плечи и длинные ноги, способные танцевать до упаду. Дансингов в Константинополе не водилось, но молодость всегда найдёт место для фокстрота. Лаконичность покроя искупалась волшебством отделки – вышивка, рюши, фестоны, цветы из бисера и фонтаны стекляруса. На ознакомительном стенде – небольшой экскурс в историю мод, а заодно – расшифровка термина Art Deco. Русские мастерицы открывали пошивочные мастерские! Манто, шляпки toque и cloche, туфли на точёных и устойчивых каблуках, сумочки, штучки, вещички. Тут же – мужские фраки и цилиндры, поодаль – турецкая одежда. Всё это смешивалось, как в причудливом калейдоскопе, когда не знаешь, какой узор будет следующим.
Важнейшая точка сборки – пляж, куда восточным девушкам ходить не полагалось, а вот европейки загорали с бешеным энтузиазмом. Гелиотерапия была чем-то, вроде светского моциона, и гладкий загар, воспетый Фрэнсисом Скоттом Фицджеральдом, считался признаком здоровья, красоты и материальной состоятельности. Аристократкам и куртизанкам не хотелось быть томными да бледными. Корсеты выброшены «с парохода современности». Бодрая телесность сделалась визитной карточкой эпохи, названной «интербеллум». На манекенах – трикотажные купальники, столь закрытые, что даже …смешные. Помимо шортиков – ещё и юбочка, но фигура уже выпукло-обрисована. Рисунок, изображающий пляжный отдых – по-видимому, карикатура. Дамы явлены гротескно – они малопривлекательны и немолоды, но тоже в купальниках, с разрезом и шнуровкой по бокам.
Вообще, экспозиция – это контраст света и мглы. Игривый мотивчик – сквозь рыдания. Что-то пошлое, но достойное сострадания. Вертинский вспоминал: «У меня, в кабаре «Черная роза», на вешалке стоял швейцаром бывший сенатор. Я никогда не видел швейцара, который был бы более удачен на своем месте, чем он. Он был услужлив, любезен, сообразителен и умел угодить публике, как никто. Он занимался всем, вплоть до сводничества. И зарабатывал великолепно. Очень многие, весьма щекотливые дела устраивались через него. И самое главное — он был вполне счастлив». В этом – ужас. И в этом жизнь. Был ли тот швейцар сенатором – Бог весть. Тогда свободно врали, подымая себе цену – горничные прикидывались графинями, а жулики – что-то плели об орловских рысаках и бриллиантах. Оставленных где-то там. Свериться – невозможно. Константинополь принял и перемолол всех.
двойной клик - редактировать галерею
Загл. илл. Й. Павликевич. Улица в Константинополе, 1921(Коллекция фонда А.Васильева)
