«Париж является целью для всех. Каждый стремится сюда, имея на то свои собственные основания».
«Париж в 1831 году». Оноре де Бальзак
Незабвенный император Николай I утверждал, что видит свой долг в недопущении в Россию опасных революционных веяний, а подразумевал он конкретно французские пертурбации, которые ужасали, пугали, злили нашего государя. Действительно, Францию в XIX веке беспрестанно трясло – то Наполеон с его «дранг нах остен», то разнообразные смены режимов.
После падения Бонапарта произошла реставрация Бурбонов и на трон вернулись потомки Генриха IV, потом – Июльская монархия при Луи-Филиппе I из Орлеанского дома, следом – Вторая республика, установившаяся после очередной революции и бегства Луи-Филиппа, но в конечном итоге в Париже воцарился Наполеон III. Всё это и наблюдала Европа, а Николай I зорко следил за событиями, происходящими в той стране, откуда, говоря словами одного из героев Александра Грибоедова «…моды к нам, и авторы, и музы».
Несмотря на бесчисленные перестановки и социальные эксперименты, Франция оставалась диктатором мод, причём не только в выборе фасонов, но также в области балета, книг, идей. Страна динамично развивалась – создавались предприятия, строились фешенебельные магазины, продававшие предметы шика, буржуазия выходила на первый план, тесня хилых аристократов, множилась литература – серьёзная и бульварная. Достаточно назвать три имени – Стендаль (настоящее имя Мари-Анри Бейль), Оноре де Бальзак, Виктор Гюго, дабы понять, как далеко шагнула Франция.
Тогда создавался современный французский язык и выковывалось понятие «нация». В Академии изящных искусств (Académie des Beaux-Arts) преподавали лучшие менторы, и туда ехали учиться со всей Европы. Такой филигранной техники рисунка и живописи не было даже в Италии, на родине всех тогдашних муз. Чтобы это понять, следует посетить выставку французского рисунка первой половины XIX века, что проходит сейчас в Государственном Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина.
Представлены работы, как знаменитых мастеров – Жана-Огюста-Доминика Энгра, Эжена Делакруа, Ораса Верне, так и вещи малоизвестных авторов, что позволяет значительно расширить наше понимание Франции. Экспозиция разделена не по датам, но по тематическим разделам – тут и городские типажи, и культурно-общественная жизнь, и портреты. Больше того, все эти рисунки – не просто показывают чудеса «почерка», но и отражают исторические процессы.
Рисунок Жана Мари Делаперша «Пять чувств» (1821) говорит нам о том, что в XIX столетии начала активизироваться психология, как наука о душевном состоянии. Время повышенного интереса к человеку и – человечеству. Среди экспонатов – ряд зарисовок, сделанных на улице, буквально с натуры. Тут и крестьяне, и ремесленники, и буржуа, и женщины в национальных праздничных костюмах. Тогда много путешествовали, познавая мир. Вот – испанские женщины в мантильях, а тут – русский торговец калачами в исполнении Поля Мари Русселя (1830-е гг). По-новому открывался таинственный Восток, всегда увлекавший европейцев. Перед нами – точные и при этом красочные акварели Шарля Пьеррона (1843-1845) – таинственный Каир во всех его подробностях.
Целый раздел обращён к Великой Французской революции – на рисунках 1830-1850-х годов всё предстаёт с этаким романтическим флёром, со сглаженными углами. Вместе с тем, шло осознание исторического значения революционной вехи. Событие, всколыхнувшее весь мир, не могло пройти бесследно – с одной стороны, то было величайшее разрушение, с другой – обновление. Безусловно, никто не эстетизировал казни, однако, всем хотелось рассматривать насыщенные страницы коллективной биографии. «Камиль Демулен в Пале-Рояле» (1850) Оноре Домье – это ярость, злость, порыв. Адвокат и журналист Демулен явился инициатором похода на Бастилию. Тут, собственно, изображён именно этот момент. 12 июля 1789 года, когда известие об отставке Жака Неккера вызвало волнение в Париже, трибун и зачинщик Демулен обратился в Пале-Рояле к толпе, призывая её к оружию. Его биография – коротка. В период террора Демулен был гильотинирован, как и прочие сыновья Революции.
Немалое место на выставке отведено переосмыслению личности Наполеона. Так, после 1815 и до 1830-х годов об этом человеке и заговаривать-то опасались – он считался Антихристом и врагом рода человеческого, тираном, изувером и узурпатором. За бонапартизм француз мог заплатить свободой. Потом страсти улеглись и - понеслось восхваление.
Сразу в двух романах Стендаля отражена наполеоновская тематика. Жюльен Сорель, персонаж романа «Красное и чёрное» - горячий поклонник низвергнутого императора, полагающий, что добился бы славы, живя он во времена имперского правления. Герой другого романа - «Пармская обитель» - итальянский дворянин Фабрицио дель Донго в 1815 году покидает дом своего отца, дабы принять участие в сражении при Ватерлоо.
Стендаль посвятил Бонапарту отдельное произведение, которое так и называлось – «Жизнь Наполеона». Явно восхищаясь, он писал, что император «…затмил таких полководцев, как Александр Македонский, Цезарь, Ганнибал, Фридрих Великий». Кроме того, «…чтобы вознаградить человечество за эти кровавые успехи, к лаврам Марса присоединил оливковую ветвь цивилизации». Писатель, прежде всего, имел в виду законотворческую деятельность Наполеона, под чьим руководством был создан самый совершенный и – удобный Кодекс. Подлинный же культ Бонапарта начался с воцарением его племянника Наполеона III.
На выставке можно увидеть прижизненные изображения Наполеона – допустим, рисунок Тома-Шарля Ноде (1807), воссоздающий встречу двух императоров в Тильзите или работу Пьера Мартине «Наполеон на поле битвы» (нач. 1810-х гг.). Далее – работы 1840-1850-х годов, где мы видим овеянную легендами фигуру императора. Например, на рисунке Огюста Раффе «Наполеон награждает гренадера» (ок. 1830 г.) К тому времени Бонапарт стал восприниматься, как «народный монарх», любящий свою армию и ценящий простого солдата.
В 1830-1840 годах началось повальное увлечение XVII веком, эрой кардинала Ришелье, маршала Тюренна и Людовика-Солнце. Тогда же увидели свет романы Александра Дюма о мушкетёрах. Искать историчность в тех легкомысленных, в общем-то, вещах, не стоит. Сам Дюма утверждал, что история – это лишь гвоздь, на который он вешает свою картину. Читатели погружались в приключения, расписанные талантливым халтурщиком (sic!) и влюблялись в Д`Артаньяна. Заодно – узнавали забытые имена. Вот – рисунок Эмиля Ватье «Великий Конде» (1840). Талантливейший полководец, начавший военную карьеру в возрасте семнадцати лет, принц Конде считался одним из ближайших претендентов на французский престол; слыл «золотым сердцем» Фронды, когда аристократия взбунтовалась против кардинала Мазарини и малолетнего короля, но был прощён и вернулся ко двору. Хитрый, ловкий, безнравственный, уважающий лишь силу, но, тем не менее, великолепный. Таков он и на этом рисунке – молодец со шпагой, зовущий войска к бою.
Помимо этого, начали выходить серьёзные монографии о знаковых личностях, например, о Жане-Батисте Мольере. Вот – иллюстрация Жана-Огюста-Доминика Энгра (1843), где драматург изображён в момент творческого вдохновения. Мольер был сложным человеком – смельчак и при этом сервильный раб своего господина – Людовика XIV, распутник и моралист, насмешник над святошами и – добрый католик. О нём забыли почти на два столетия, и вспомнили в XIX веке, когда принялись активно ставить во всех театрах Европы. Он оказался современен и свеж!
С 1850-х возник феномен Галантного века. Собственно, этот термин ввели братья Эдмон и Жюль Гонкуры в одном из своих творений. XVIII век или Старый Режим (Ancien Régime) стал ассоциироваться не с тяготами и отсутствием свобод, а с игривостью, шармом и учтивостью. Дореволюционный мир теперь воспринимался, как Парадиз, где не существовало никаких проблем. Имеется и социокультурная подоплёка этой темы. К 1850-м годам произошло окончательное закрепление буржуазии в качестве правящего класса, тогда как дворянство было отодвинуто на задний план. Причина тому – деньги. У кого капиталы, тот и рулит. Буржуазные вкусы казались грубыми и простецкими, потому и возникла ностальгия по Золотому Веку аристократии с её утончённостью. Наполеон III и его жена Евгения Монтихо устраивали карнавалы а-ля Версаль XVIII столетия, а саму Евгению называли «второй Марией-Антуанеттой». К счастью, она закончила свои дни куда как более мирно.
На этом фоне возник стиль Второе рококо – тогда шло копирование изысков и рокайлей прошедшего столетия. Вот – рисунок Эмиля Ватье «Галантная сцена у фонтана» (1850-е гг.). Здесь кавалер, читающий дамам некую книгу, вероятнее всего, стихи. Позы фигурантов – изящны, одеяния – пышны, окружающая природа – идеальна. Ватье подражает художникам XVIII века – тому же Оноре Фрагонару с его эталонно-розовыми девами в фижмах. Рядом – работа Эмиля Перрена «Воспитание Людовика XV» (ок. 1850 г.). Этот король, в общем-то ничего не сделавший для Франции, стал одним из любимых героев Второго рококо. Его эпоха, точнее эра фавориток, привлекала своей видимой лёгкостью. Ах, как благоухали розы, коих нынче не сыщешь!
Важная тема современности – международные экспозиции, где с помпой демонстрировались новинки науки и техники, моды и стиля, печатной продукции и образа жизни. Прекрасен рисунок Эжена Лами «Русский павильон на выставке в Лондоне» (1851). Толпа нарядных дам и кавалеров разглядывает вазы из малахита, светильники, богатую посуду. К слову, русские павильоны всегда пользовались успехом, ибо Россия привозила настоящие чудеса, каковых не встречалось даже в пресыщенном Париже и передовом Лондоне.
Явлены бытовые сценки – публичные маскарады, балаганы и уличные театрики, торговля, выезд экипажа, обеды и ужины. Пёстрый калейдоскоп, где забавное сплетается с печальным, а богатство – с нищетой. «Город контрастов, средоточие грязи, помета и дивных вещей, подлинных достоинств и посредственности, богатства и нищеты, шарлатанства и таланта, роскоши и нужды, добродетелей и пороков, нравственности и развращенности», - сказал о Париже тонкий бытописатель Оноре де Бальзак, и посетитель выставки сможет узреть сие воочию. Это – своеобразное окно в старый Париж.
Илл.: Эжен Лами. Русский павильон на всемирной выставке. 1851.
