«Только тот коммунист истый,
кто мосты к отступлению сжёг.
Довольно шагать, футуристы,
в будущее прыжок!»
Владимир Маяковский.
Остап Бендер, собираясь проникнуть на агитационный пароход «Скрябин», вдохновенно трепался, что окончил Вхутемас. Довольно скоро великого комбинатора и его подручного – Кису выкинули за альтернативную трактовку и смелое видение, однако, аббревиатура Вхутемас произвела нужное впечатление, что и позволило охотникам за бриллиантами немного отдохнуть в комфортабельной каюте.
Позже – в «Золотом телёнке» - Бендер встретил уже настоящего мастера, да ещё и секретаря изо-коллектива железнодорожных художников – грека Перикла Фемиди, коего полюбила спортивная дева Зося Синицкая. Волнующая беседа происходила в «Учебно‑показательном пищевом комбинате ФЗУ при Черноморской академии пространственных искусств». Пространственные искусства –очень толстый (sic!) намёк на Вхутемас, и первые читатели дилогии о «рыцаре, лишённым наследства советской властью» ловили эту иронию.
В ноябре 2020 года исполнилось ровно сто лет Вхутемасу – кузнице младых творческих сил, и Музей Москвы отметил событие уникальной экспозицией. Увы, анти-ковидные меры столичного градоначальства оказались столь «глубинно-мудрыми», что культурные учреждения закрылись на долгий срок, а рестораны и торгово-развлекательные вертепы лишь натянули маски с перчатками. В январе 2021 года экспозиция «ВХУТЕМАС 100. Школа авангарда» вновь заработала и её продлили до 11 апреля.
Первое, что хочется упомянуть – это креативное, в добром смысле этого слова, оформление проекта. Музей Москвы отличается нетривиальной подачей материала. Пространство играет своеобразную роль гида, уводя по лабиринтам коллективной памяти. Каждый фрагмент выставки – театральная декорация, где мы выступаем то, как зрители, то, как непосредственные участники. Это напоминает постановки Синей Блузы, где публика рассматривалась в качестве со-творческой силы. Перегородки и переходы ассоциируются с конструктивистскими бутафориями Всеволода Мейерхольда. Все наименования отчеканены кричащими буквицами в духе Окон РОСТа. Мы в суровых и жарких 1920-х и наблюдаем не лишь предметы, макеты, эскизы, но и грамотно скомпонованные арт-объекты, становящиеся рассказчиками и живыми свидетелями прошлого.
Итак, Вхутемас - родоначальник дизайнерских направлений, принятых во всём мире, упоминаемый в одном ряду с веймарским Bauhaus, однако, наш вуз был многочисленнее и шире – в плане концепций, воззрений, идеалов. Немцы работали над стилем и современной урбанистической формулой; русские ваяли Будущее. Выставочный массив разделён по главам и вехам – зритель словно бы читает пьесу о насыщенной жизни постреволюционного десятилетия.
Начало - предыстория Вхутемаса и реформа художественного образования. Затем перемещаемся по факультетам-кабинетам - «Пространство», «Объём», «Графика», «Цвет». Вхутемас – это не одно лишь задорное перечёркивание любого прошлого, но и тонкое следование традиции – достаточно увидеть студенческие работы, в которых нет никакого дилетантизма. Это – серьёзнейшая техника рисунка. Отрицание классических догматов – на уровне официальной эстетики - не означало вышвыривание из программы.
На экспозиции явлен очаровательно-лёгкий портрет девушки, написанный Владимиром Маяковским в 1910-х годах, когда поэт учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Ни намёка на футуризм с кубизмом. Пощёчина общественному вкусу? Увольте! Академизм с налётом постимпрессионизма. Здесь же - античные бюсты, знакомые всем, кто посещал «художку» и привычно-скучноватые проекты общественных зданий в неоклассическом духе. И это тоже – работы Вхутемасовцев. Культуртреггеры Прекрасного Далеко имели крепкую основу и, отдав ей должное, могли сбрасывать Венеру с парохода современности.
Даже такой упырь, как Лев Троцкий писал, правда о словесности: «Рабочему классу не нужно и невозможно порывать традицией, ибо он вовсе не в тисках её. Он не знает старой литературы, ему нужно только приобщиться к ней, ему нужно только овладеть еще Пушкиным, впитать его в себя». Это применимо и к ваянию, зодчеству, оформлению книг. Кстати, на выставке значительное место отведено книжной графике и деятельности Владимира Фаворского, который преподавал во Вхутемасе и был ректором с 1923 по 1926 год.
Вместе с тем, происходили беспрестанные диспуты – новаторы дискутировали с «отцами»-ретроградами, сколачивали группы, выходили из них со скандалом, высмеивали оппонентов на страницах газет. Перед нами - графика «бузотёров» Владимира и Георгия Стенбергов, их манифесты и лозунги, а заодно – фотокарточка, где они до смешного напоминают своего кумира – Володю Маяковского. Через пару лет Стенберги прославятся плакатами и афишами – их до сих пор изучают в художественно-дизайнерских вузах всего мира.
Двигаемся дальше! Фотографии Александра Родченко с его узнаваемыми «ракурсами» - пионеры, Шуховская башня, детали станков, жена Варвара и прочие занимательные объекты. Тут же – его графические работы и коллажи. «Профессором Вхутемаса был выбран в 1920 году пошел на металлообрабатывающий факультет, был его деканом и профессором до ликвидации Вхутемаса. Поставил задачу выпустить конструктора для нашей промышленности по художественно-технической обработке металла — вплоть до внутреннего оборудования автомобиля и аэроплана, конструктора-художника с творческой инициативой и технически подкованного», - напишет Родченко в своей автобиографии.
В 1920-х изделия и предметы становятся полноценными произведениями искусства. Заводская штамповка равна шедевру живописи. Она оценивается выше, нежели природная гармония, которая отныне рассматривалась как хаотическая игра случайностей. «На даче в Пушкино хожу и смотрю природу; тут кустик, там дерево, здесь овраг, крапива. Всё случайно и неорганизованно, и фотографию не с чего снять, неинтересно. Вот еще сосны ничего, длинные, голые, почти телеграфные столбы. Да муравьи живут вроде людей», - констатировал всё тот же Александр Родченко. Поэтому во Вхутемасе готовили не только архитекторов и живописцев, но и созидателей вещности – слово «вещь» в 1920-х трактуется широко. Маяковский выдал: «Время – вещь необычайно длинная». Вещь – время, пространство, реальность и - точка сборки. Представлены керамические изделия преподавателей и учеников Вхутемаса в характерном супрематическом стиле.
Борьба с барскими розочками и буржуйско-респектабельной клеточкой породила особый формат текстильного рисунка – летящие куда-то локомотивы, романтические ЛЭПы, фигурки атлетов и гребцов, шестерёнки да радиомачты. Эскизы при всей их революционно-юношеской наивности, выдают хороший вкус авторов и затверженное чувство ритма. На выставочных стендах –агитационные ситцы с тракторами и дирижаблями, а также геометрические «обманки», создающие оптические иллюзии. В те годы часто рассуждали о влиянии цвета и объёма на психику, а потому на всех уровнях велись эксперименты с формой. Тканевый орнамент - самая благодатная почва для таких исследований. На стендах –рисунки Любови Поповой и Варвары Степановой – этих амазонок русского авангарда; образчики тканей, фотографии готовых платьев.
Акцент сделан на архитектуру – она мыслилась, как «машина для жилья» - по определению Ле Корбюзье, да и вообще зодчество 1920-х будто бы «подражало» техническому проектированию. Дома-коммуны, рабочие клубы, павильоны – всё имело очертания гигантских механизмов, работающих денно и нощно. Прежде чем касаться архитектуры, студент постигал курс «Пространство», где именитый Николай Ладовский учил видеть форму ещё до того, как она будет вычерчена.
Ладовский штудировал психологию, пытаясь приложить её законы к математически-точной эстетике градостроительства. Он утверждал, что психологическое восприятие здания и – тем паче целого квартала не менее важно, чем утилитарные параметры. К 1929 году Вхутемасовец Николай Травин - выпускник Ладовского – спроектирует Хавско-Шаболовский жилмассив – один из знаковых шедевров московской архитектуры. Этот квартал по-разному «чувствуется» если смотреть на него с противоположных точек, а дома раскрываются вам навстречу, как увлекательные книги.
Вот - макеты объёмно-пространственных композиций, которые делались учениками Ладовского из картона, проволоки, дерева. На выставке – их копии, разумеется. Поначалу они кажутся абстрактным нагромождением геометрических тел, но следом наступает понимание. Ладовский ставил трудные задачи - изобразить вес, тяжесть или наоборот – лёгкость, динамику или статику. В этих странных штуках – прообразы будущих зданий.
Посетители экспозиции также узнают, что в стане авангардистов не было согласия – конструктивисты, руководимые братьями Весниными и рационалисты под эгидой Николая Ладовского конфликтовали, выдвигая свои теории. То есть антагонизм «классиков» с «новаторами» усиливался ещё и внутригрупповыми склоками. Примечательно, что по факту выиграли конструктивисты – их поминают, как базовое течение русского авангарда, тогда как рационалистов отодвигают в тень. Ирония судьбы заключается в том, что безграмотные журналисты XXI века сваливают всё в единую кучу и «обзывают» конструктивистом даже Ладовского.
Судьба этого мастера – драматична. Опережающий время (так, в амбициозном проекте Новой Москвы явственно прослеживается «парабола Ладовского»!) он в 1930-х пытался приноровиться к победившей неоклассической линии, но до конца так и не сумел. Тем не менее, он одержал две крупные победы – именно Ладовский создал наземный вестибюль метро «Красные ворота» – с его мистически-затягивающим порталом и лаконичный перрон станции «Дзержинская». Но ему было неуютно в прокрустовом ложе сталинского Grand maniere, Большого стиля – среди «возрождённых» балюстрад, портиков и каменных рогов изобилия. Его не травили – он просто не вписался. Архитектор незаметно умер осенью 1941 года.
Наиболее парадоксальным выглядит проект рационалиста Георгия Крутикова «Летающий город». Гениальный фантазёр замыслил серию «летающих городов» и «домов-коммун в стратосфере». Автор предлагал оставить землю для труда и досуга, а жильё перенести в надземные поселения, зафиксированные высоко в пространстве. По сути, летающий город никуда не летел, он стоял на месте, а летать пришлось бы самим обитателям чудо- поселений — в специальной кабине-капсуле. Идея нахальная. Разразилась полемика, переходящая в газетную шумиху – «летуна» Крутикова яро обсуждали и специалисты, и репортёры, иронично окрестившие его «Советским Жюль Верном». Футуристические мечты и упования на умную машину сталкивались технологическим бессилием эпохи. Интересно, что «повзрослев», Георгий Крутиков обратился к иной тематике — сохранению храмовой старины, которую он полагал одним из важнейших символов русской идентичности. Искавший небо, нашёл его.
Особый раздел выставки посвящён расформированию Вхутемаса и судьбам его «птенцов» - делается упор на изничтожении свежих идей в начале 1930-х и превращении художественного образования в академически выстроенную систему. Как бы там ни было, выпускники «свободных мастерских» по большей части нашли себя в искусстве (равно как искусство – в себе) и недолгая история Вхутемаса писана златыми буквами в биографию Русского Мира. Прыжок в будущее состоялся!
Илл. Георгий Крутиков. "Летающий город"
