«Есть у Солнца аромат,
Сладко внятный только нам,
Зримый птицам и цветам».
Константин Бальмонт
Музей русского импрессионизма «открывает» имена забытых или – полузабытых мастеров; тех, что были известны и даже – популярны, вращались в салонах, пропагандировали тот или иной стиль, но в какой-то момент выпали из коллективной памяти. Причины тому – различны, а постреволюционная эмиграция – пожалуй, основной резон.
Кроме того, многие авторы, точнее их произведения кажутся сейчас «неоригинальными», подражательно-вторичными. Всё же такие вещи говорят об эпохе гораздо чётче, громче, нежели явные шедевры. Средний художник ловит волну с прилежностью хорошего ученика, не претендующего на золотые медали. Таков Сергей Арсеньевич Виноградов (1869—1938), чья выставка недавно открылась в Музее русского импрессионизма.
Картины Виноградова встречаются на крупных, тематических экспозициях, поэтому говорить о тотальном забвении как-то не получается. Допустим, ряд его работ, в том числе изумительная «Алупка. Ночь» - с белыми дамами на фоне крымского звездопада – были представлены в грандиозном проекте «Некто 1917», объединившим все течения и безумия 1917 года. Однако этого чересчур мало, чтобы составить мнение о Виноградове, поэтому выставка «Нарисованная жизнь» с блеском восполняет пробелы.
Масштаб скромнее, чем у его друзей – Константина Коровина и Валентина Серова, но зато Виноградов слыл разносторонним интеллектуалом и, как нынче говорят, арт-консультантом. Его потрясающее чутьё сделало Виноградова сподвижником братьев Морозовых – знаменитых коллекционеров. Он советовал, наставлял, иной раз – жёстко. Хотя, Игорь Северянин призывал: «Художник, будь художник только: / Не совмещай с собой дельца», Виноградов стоял где-то посредине. Он и внешне был похож на респектабельного юриста или судовладельца. Автопортрет (1922) выдаёт нам всё – ум, волю, характер и ясность цели.
Не тщась обогнать великих, он умел распознавать то, что произведёт фурор и – останется в веках. Ко всему прочему, не был завистлив, имея, по сути, гениальную душу, соединённую с выверенным вкусом. О своих товарищах он рассказывал в мемуарах в 1935 года: «Чудесный художник, милый Аполлинарий Васнецов… чудесный талант Николай Сапунов …дивный, такой редкий художник - Николай Крымов». И о каждом: редкий-дивный-чудесный-прекрасный. О себе – вскользь и лишь в приложении к великолепным «соперникам». У такого человека, даже при отсутствии талантливой кисти, должны получаться радостные, наполненные светлой энергией картины, что, собственно, мы и видим на экспозиции.
Точка сборки - «Летний день в Крыму» (1917) – приятельский ответ «Девочке с персиками» Валентина Серова. Тут и молодая особа, и фрукты на столе, и мягкое, подрумянивающее солнце. Но главное действующее лицо – Крым, а не девушка – она вообще отвернулась от зрителя. Кто такая? Молоденькая возлюбленная и ученица – Ирина Войцеховская, ставшая потом законной супругой Виноградова. «Зовут в пленительную даль, / Где море, розы и миндаль!» - сказал о виноградовском Крыме публицист-москвовед Владимир Гиляровский, «дядя Гиляй».
Мы наблюдаем ту же Войцеховскую, отдыхающую в шезлонге – «На балконе» (1916). Война породила странную женскую моду – со слегка завышенной талией и расклешённой пеной оборок; юбка приоткрывала ноги до самых щиколоток и во всём облике чувствовалась детскость – эскапизм и требование защиты. Девушка возлежит именно в таком платьице – почти кукольном, а вдали синеет море. Букет яростно-алых цветов – колористический изыск, вовсе не намекающий на кровавость эры.
Виноградов старательно делал вид, что ничего не происходит и являлся выразителем определённого круга интеллигенции (напомню, что Борис Кустодиев написал свою хрестоматийную «Купчиху за чаем» тоже в 1918 году). Все виноградовские работы военно-революционного периода – «Играет» (1914), «Усадьба» (1918), «Вид на Кремль из Замоскворечья» (1918) - дышат умиротворением. Возможно ли представить спокойный, барственный сюжет в Москве 1918 года? Осеннее злато, напоминающее головинский «Нескучный сад», лёгкий балкончик, мужчина в пальто и шляпе, вдали – очертания Большого Кремлёвского Дворца. Это одна из особенностей нашей психики – жить, будто всё нормально! В 1920-х годах Виноградов покинет Советскую Россию – без гнева и антисоветской злости.
Кто же он: эстет-бонвиван, труженик, эмигрант-приспособленец или – человек, спасавшийся от бурь? Он родился в 1869 году, в семье провинциального священника, имевшего «бедный» приход и полагавшего, что сын двинется по тому же пути. Фортуна распорядилась иначе – мальчик проявил таланты и был отправлен в Московское училище живописи, ваяния и зодчества.
Парню повезло – его заприметили мэтры: Владимир Маковский и Василий Поленов. Это - пропуск на Олимп. Виноградов со рвением штудирует науки - больше слушает, чем говорит сам! Благоговеет перед учителями и – заручается их поддержкой. Его признают крепким профессионалом. Он входит в число Передвижников, что означало уровень и подготовку. Из пытливого школяра Виноградов превращается в доброго педагога. Он обаятелен, щедр, одет с иголочки – Виноградов скорее успешен, чем уникален, а это не всегда плохо. Ему нравилась dolce vita. Характерная строка из воспоминаний: «Ароматы самых тончайших вин, ликёров, шампанского с дымом дорогих папирос и духов в небольшом салоне несколько удушали».
Разумеется, он посещает Францию, где напитывается воздухом творческой свободы, как это понималось в те годы. «Кафе ночью» (1901) – излюбленная тема парижского демимонда, привлекавшего художников, как местных, так и приезжих. Полумгла и косые тени, порочная и – пряная толпа. Тонкие женщины в чрезмерно-шикарных шляпках и – готовые платить мужчины. Виноградов знакомится с произведениями импрессионистов – скоро он присоветует их господам Морозовым! «Балет» (1910) – своеобразный реверанс Эдгару Дега – всё та же дымка, те же световые контрасты. Разве что у Дега танцовщицы - в голубом, а у Виноградова – в розовом.
Вот – изображение знаковой актрисы Серебряного века – Каролины Отеро (1903). Исполнительница испанских танцев и – самая дорогостоящая куртизанка Европы и Америки, носила прозвище Bella Otero – прекрасная Отеро. Славилась резвостью ног и – бездумной страстью к драгоценностям. Непременная участница раутов, карточных игр «по-крупному» и – скандалов. Русский художник Виноградов познакомился с ней в Монте-Карло, где Bella проигрывала очередное колье, впрочем, доставшееся ей почти задаром. На портрете она – величава и одновременно – чудовищно вульгарна. Конечно, вещь подражательная – видится почерк Головина, что восхищал Виноградова, но Отеро здесь подана максимально правдиво. Она умрёт в полной нищете, будучи уродливой и жалкой старухой, но Виноградов этого никогда не узнает – Bella пережила всех своих воздыхателей на целую вечность.
Устроители экспозиции выделяют два стержневых направления Виноградова – крестьянский и усадебный циклы. Нюанс! «Дворянских гнёзд заветные аллеи» получались уютно-прелестными, а деревенскую бытность художник писал отстранённо – тут больше труда по обязанности, чем реального интереса. Тогда все живописцы должны были явить обществу свою включённость в «судьбы простого народа». Звучит грубо, но держалась некая мода, тренд – живописать босых мальчиков, девушек в сарафанах и лаптях, дальнюю-даль с телегами да суровых пейзан. «В деревне. На водопое» (1895) – тщательно прорисованные кони-люди-хаты, но не более. Нет живости характеров – фрагмент выглядит постановочным. Остальные – такие же.
Зато, попадая в Головинку, имение Мамонтовых в Тульской губернии, художник преображался. Впоследствии он скажет: «Головинка – красивейшая усадьба, поэтическое дворянское гнездо со всем укладом настоящего барства. Перед домом чудесный цветник, много роз». Да. Сыну деревенского батюшки нравилось это самое барство – он к нему стремился, дышал им. Надо ли осуждать? Вряд ли. Виноградов подолгу живёт в этом ладном, устроенном доме, запечатлевая каждый уголок. Вот - «Сад» (1910), в котором угадывается линия Ван-Гога, но тут нет ни малейшего надрыва. Вообразите безоблачного, сытого Ван-Гога! Это как?
Но Виноградов не стыдится того, что слаб фантазией – он обожает тех, кто лучше него. Так, в серовской манере пишутся портреты Софьи Всеволодовны Мамонтовой, сохранившей самые тёплые воспоминания о художнике. Глядя на портреты очаровательной девочки, сложно предположить, что её ожидает мученическая стезя. Дочь миллионеров прошла через Гулаг, не растеряв себя и не перестав быть человеком: «Ни одной минуты не жалею, что была в лагере. Это был самый интересный кусок моей жизни. Нет, правда. Я была лишена свободы, права голоса, но там, в Сибири, было столько интересных людей – блестящее общество – профессура, врачи. У меня были замечательные учителя. Я заведовала инфекционным отделением лагерной больницы. Сыпной тиф от брюшного определяла без всякой лаборатории. Это были настоящие университеты». Судьбы заказчиков – история не менее важная, чем путь художника.
У Виноградова же всё складывалось преотлично – после революции он был принят новой властью, хотя, не выражал симпатий к большевизму. В 1924 году он оказался в Соединённых Штатах - в составе делегации, представлявшей русское искусство за рубежом. На экспозиции можно увидеть американские зарисовки. «Нью-Йорк» (1924) – строительство очередного skyscraper-a. Оптимистичная палитра и радостный настрой – как и обычно у Виноградова. Серовские блики и вангоговское небо. В Америке он не задержался, но и в Советскую Россию более не вернулся, избрав заштатную и - комфортабельную Латвию.
Продолжил в Риге всё ту же линию - он оставался певцом усадебного благолепия, храмов и солнечных дач. Портрет женщины в национальном русском костюме (1925) – это не воспоминание о прошлом, но попытка воспроизводить удобное и понятное «настоящее». У Виноградова – своя художественная студия, он – педагог и один из родоначальников латышской живописной школы. Не утратив бойкости ума и творческой активности, Виноградов до самого конца оставался прилежным подражателем и – весёлым человеком. Умер - в предгрозовом 1938 году. Похоронен на православном кладбище. Он жил так, как ему хотелось, при этом не мешая и даже помогая людям – вот это действительно редчайший дар, да и картины – приятные.
двойной клик - редактировать галерею
