В начале июля завершила работу вторая Академия кинематографического и театрального искусства Никиты Михалкова. На счету артистов три постановки — новая инсценировка бунинских и чеховских рассказов «Метаморфозы II», пластический спектакль «Воскресение» по мотивам романа Льва Толстого и искрометный водевиль «Тина». Корреспондент «Завтра» встретился со звездой водевиля Марианной Васильевой и подвел творческие итоги академического года.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Давайте попробуем нащупать зерно Метода Никиты Сергеевича. Какими судьбами вы оказались слушателем Михалкова?
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Чудом. В Щуке мы готовили выпускные спектакли, узнали, что в зале может быть Никита Сергеевич. Всполошились, завизжали, я — громче всех. Сокурсники говорили: «Что пищишь? Думаешь, в кино позовет?» О таком даже не мечтала, маленькой девочкой смотрела его фильмы и вот Он в зале, а я на сцене! Боялась даже смотреть в его сторону... Правда, не в нас тут было дело — Никита Сергеевич приходил оценить работы худрука мастерской Александра Коручекова начинавшего работать в его Академии. Заходил пару раз после спектаклей, говорил общие слова, хвалил «Бедность — не порок» (мы играем ее сейчас в Театральном центре на Страстном), и вахтанговского «Питера Пена», там я — фея Чинь-Чинь. А потом мы с друзьями решили отправить анкеты на конкурс в Академию. Правда, поступать как-то не планировала — только Щуку закончила и что, опять учиться? Мне предложили главную роль дома, в «Белой акации» тульского драмтеатра. Вдруг звонок: приглашают в Академию и Коручеков советовал с Тулой не спешить... Прошла предварительные прослушивания, настал день экзамена у Михалкова. И он устроил шоу. Я вошла: «Вот стульчик, садитесь, рассказывайте кто вы, зачем пришли!» Начала что-то плести — он молчит, смотрит. Я всё больше зажимаюсь, нога на ногу, рука на руку, в стул вмялась. Он говорит: «Расслабься, сядь ровно, закрой глаза!» Думаю: опа, кажется, начинается веселье. Закрыла глаза.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. И сосредоточились на пальчиках ног?
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Нащупала внутреннюю энергию и вела ее по телу все выше и выше, до уровня глаз.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Это михалковское упражнение должно иметь сверхзадачу: вообрази, что ты «это» и поднимай энергию – я бы понял… Никита Сергеевич через эмпатию воздействует на человека?
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Лично, безусловно. Но главное здесь, наверное, то, что отключаешься от всего — желания пройти экзамен, лишних мыслей какая ты, чего хочешь, просто слушаешь его. Не могу сказать, что энергия — какой-то шар или распространяющееся тепло, я просто шла за голосом закрыв глаза. Он очень спокойный, даёт уверенность, что всё хорошо, ты просто разговариваешь с Михалковым...
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Эта вещь родственна или противоположна гипнозу?
Марианна ВАСИЛЬЕВА: Нет никакого гипноза! Он как бы говорит — всё нормально, и предлагает игру: «Теперь представь, что ты приходишь домой, снимаешь пальто и везде свет выключен в твоей квартире, только в спальне чуть приоткрыта дверь, горит свет, ты идёшь... А у меня фантазия бурная, я думаю: так, что же там, что же?» Не было времени напридумывать себе что-то а я уже очутилась перед дверью, а Михалков тут как тут: «Она открывается, а там твой любимый человек, но он не один. Спиной сидит голая женщина. Твой муж с другой. А теперь открой глаза и скажи: «Добрый вечер!» Я открываю — они не открываются, веки тяжеленные, вся боль земли внутри меня! Я пришла в Академию с любовью, он будто угадал — психолог — говорит: «А теперь скажи ей: «Он мой!» Я не могу, мне неудобно, начинаю плакать и улыбаться, смеяться, я же не планировала показывать свой «драматизм»! Что происходит? Не понимаю, слёзы текут, он не унимается: «Теперь скажи, что бы ты ей сказала. Нет! Это ты сейчас мне говоришь, что бы ты ей сказала, а ты ей скажи!» Рот не могу открыть. Сидит Михалков, сидит комиссия, он смотрит, я в зажиме, не понимаю, что происходит, как он это делает? Вдруг всё пропадает — стены, камеры, люди. Напротив — Михалков и ты беспрекословно доверяешь ему что-то очень-очень личное. Я пробормотала пару предложений, он: «Спасибо, всё, ты можешь идти!» В общем, он довёл меня до искренности, до откровения.
Плакать, я думаю, вряд ли было важно. Не умею давить слёзы, это было действительно откровение. Он ещё успел пошутить: «Ох, сейчас, наверное, абитуриенты-то испугаются, девчонка в слезах!» А я — Васильева — третья по списку вылетела, побежала в сквер напротив Театра киноактера, к памятнику Бродскому. Стояла, думала: что такое, как это он сделал?
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Очень вахтанговская история, ваша школа заточена на драматургии мизансцен, игровой контакт с партнёром. Разве в Щуке вас чему-то такому не учили?
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Меня учил мой мастер Александр Коручеков. По своим вкусам он, ученик Женовача и Авшарова, немного шире. Мы его первый курс в Щуке, назывались «актерский спецназ». Не было задач, которые мы не могли бы решить. Например, он говорит: окей, этюд есть, но здесь должен появиться, не знаю как, вот этот предмет... И мы должны сами решить как сделать чтобы он не только появился, а заиграл! То есть во всём присутствует некая магия. Например, Коручеков заставлял нас учиться игре на музыкальных инструментах. Привлекал режиссера пластического театра Сергея Землянского на хореографические этюды. С утра до ночи учились у Коручекова, он и поставил мою новеллу в «Метаморфозах II» по чеховскому рассказу
«Несчастье». Внимание к партнёру, внимание к зрителю здесь и сейчас мы взяли из комедии дель-арте. Это в крови — как шум, есть такое понятие. Если вдруг какой-то человек кашляет в зале не могу не уделить ему внимания. Публика это принимает потрясающе, радуется, когда актёры не сами с собой развлекаются, а когда играя, имеем ее в виду. Это на самом деле расширяет диапазон, потому что не в зажиме говоришь свои реплики, а каждый раз это по-новому, по живому. И Михалков очень радуется, когда такое происходит. И Землянский с Коручековым не случайно с ним сотрудничают...
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Вот в чем фирменный шарм Метода: остроумно, а главное, очень вовремя, на сцене будто из воздуха материализуются предметы, которым хочется сказать «верю», на том же самом дыхании, на котором говоришь актёрам — яблокам, которые будто сами собой скачут по сцене, дребезжащей гитаре, санкам, самовару...
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Это прикалывается Михалков. Он очень азартный человек.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Важно для понимания происходящего: изнутри театра, из духа отношений рождается кинематографическая материя — материализуется предмет, придает им новый свет и сам является смыслообразующей деталью внутрикадрового монтажа, несёт символическую нагрузку.
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Да-да-да, это важно. Но — прежде всего — отношения друг к другу. Сначала я пришла и чуть-чуть ревновала, привыкала к новым людям. То есть для меня тот мой коллектив курса – это вот люди, с которыми я в огонь, в воду, куда угодно. И тут приходят какие-то чужаки, нам говорят, ну-ка за год станьте-ка, ребята, друзьями. Я как-то так что-то шипы включала, для меня это было как-то ревностно. В результате за год мы с ребятами сделали почти сколько же, как с прежними за четыре. Очень быстро сдружились и подключились к работе у Землянского в «Воскресенье» пластическом спектакле без слов.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Многофигурный, очень сложный по сценографии и хореографии, там нельзя выпадать из развития не только собственного образа, но коллективного целого. Всё-таки не случайно это драматическое произведение и вас наверняка и вы замечали драматизм в своих сокурсниках. Ваш партнёр по «Тине» Ведменский трижды за этот михалковский год хотел уходить из профессии. Вы — весёлая, пластичная, живая. Что стало главным испытанием?
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Я храню в себе человека, а профессия очень интересная, конкурентная — кто-то идёт вверх, кто-то рядышком, а ты... Допустим, в «Воскресенье» у меня роль Мариетт, при том что у Землянского в Щуке мы сделали спектакль «Цыгане», где у меня была главная роль. И как-то пришлось справляться. Я привыкла много работать, а за всю репетицию должна была пройти из стороны в сторону, а так хочется выйти и сыграть историю! При том, что Катюша Маслова – не моя девчонка, но игра для меня — самое любое дело на земле. Тут пришлось много заниматься самостоятельно, а как? Каждый шел своим путем — мы касались кинематографа, снимались, изучали что такое камера, этого не было в театральном институте. На мастер-классы к нам приходили потрясающие люди и давали объем понимания жизни в искусстве. Я жила себе в Туле, девчонкой ездила в Москву на спектакли, сильно поражалась, мне было шестнадцать — попала во МХАТ, на Серебренникова, мне показали анатомию. Была в шоке – ребёнка испугали! По театрам стала осмысленно ходить лишь когда поступила в училище с седьмого раза, узнала фамилию Бутусова, Женовача, что мне нравится и как мне нравится!
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Желание жить на сцене пришло раньше, чем встреча с прекрасным?
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Да.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. И вы всё время включаете самоедство и легко берёте его в работу сразу.
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Я очень интересно с этим работаю. Да-да-да. То есть я в себе это всё прослеживаю и думаю: так, вот это лишнее, вот это мы отправляем в бездну навсегда, а вот это... Не держу в себе лишнего, скажем так.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Понимаю, что оценил Михалков, если это можно сформулировать словами, не видя вас.
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Он вообще сечёт.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Но для игры нужно оставлять себе, расширять пространство для лёгкости манёвра. Поэтому у вас и появилась звездная роль — искрометная чеховская «Тина».
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Где было три состава.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Но видно, что он с вами более даже пристально видно невооружённым глазом, более пристально с вами работал, чем с другим составом, потому что он знал, как с вами легко и приятно. Да?
Марианна ВАСИЛЬЕВА. А вы не угадали.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Я клевещу!
Марианна ВАСИЛЬЕВА. С нами было всё очень равномерно, почему я очень переживала за спектакль. Из-за того, что три состава, каждый работает какой-то период времени и вот тогда я хотела уходить. Коручеков об этом не знает! Подумала, что так не должно быть — во мне не уверены, значит, я какая-то не такая. Тем удивительнее была премьера.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Вот эта лёгкость заставляет ваша, то, что вы чувствуете за спиной всегда, что дверь всегда открыта – это признак лёгкости и уверенности в профессии. Но на самом деле, это ещё есть замечательный сюжет на эту тему. Я вспоминаю, как вас буквально выставили из Америки, когда вы не поделили уборную с Хью Грантом, ему пришлось запереться, получился скандал.
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Хью Грант был. Так.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Но уборную вы с ним не поделили?
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Нет.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. То-то и оно.
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Нет, я ни с кем не скандалила, я работала спасателем.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. А, это называется, «Спасатели Малибу». Бегали с досочкой, сверкая пышной попкой!
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Я пошла поступать во МХАТ, вот так это было. Мне сказали: кто вы? Марианна из экономического из Тулы? Вот в экономический в Тулу. Я сказала, вообще-то я каждый год дохожу до третьего тура, не такая я уж бездарь. А мне сказали: а дальше не проходишь. Вот это было кинжальчиком что надо, потому что действительно для меня было непонятно, почему же всегда в шаге-то? И я уехала в Нью-Йорк на четыре месяца. В экономическом была программа «Уорк&драйвер», ты путешествуешь и работаешь. Четыре месяца проработала спасателем в бассейнах Нью-Йорка и все думала: почему я больше никуда не поступала кроме МХАТа? Почему поверила тому дяде, у которого, может быть, было плохое настроение? В Америке никогда оставаться не хотела. Я знала, что в России у меня семья и всё в России. Вот. А Хью Грант просто пришёл, просто пришёл к нам в бассейн на небоскрёбе и решил со мной поболтать. Я очень смеялась, а на следующий день все говорили: Марианна, ты... Хью Грант к тебе подходил? Вообще со мной на работе очень часто разговаривали, даже в Америке. В общем, не знаю, что могло там привлечь, просто вешалочка такая, очень девочка смешная в огромной форме. Но все говорили: «Что я буду тонуть? Ты меня спасёшь?» - «Yes». Вот так я общалась с ним. Всё, Хью Грант со мной пообщался, скажем так. Предложил продолжение. Да. Всё.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Мы подошли к главному. Вот чем меня восхищают новые «Метаморфозы». Здесь всё сделано намеренно суше, минималистичнее, но это сделано для того, чтобы показать кухню: как Метод помогает раскрыться актёрам и кинематографическому измерению сцены. Ваш партнер Игорь Сергеев в начале «Тины» ходит как маятник или метроном, чувствуешь бег времени. Зритель смиряется с «четвёртой стеной», а потом начинается диалектическое нечто — водевильная вахтанговская игра — реплика за репликой, включается электромагнитное реле, постоянно переключающихся друг на друг актеров. Но, как сказал поэт, здесь «бой часов — предвестник смерти скорой» и в игру вступает Михаил Чехов — не режиссёр, а гуру режиссеров, показавший смысл режиссуры изнутри актёрского существования, до чего не дотягивал Станиславский, но интуитивно чувствовали выпускники его ученика Ли Страсберга — как из души осознавшей мелочность шутовства и гаерства рождается трагический герой, когда человек не боится идти на риск и отвергать всё что в нём выносится на поверхность. Для этого нужно настоящее мужество, так нельзя себя заставить, актеры этим живут как монахи живут покаянием. И тут волшебство расширят пространство — мы оказываемся в театре Питера Брука, у которого вообще не понимаешь, где кончается время и начинается вечность. Это наше русское метапространство, то искривляющееся, то распахивающееся время мифа, где каждое слово значит не то, что говорится между людьми. Речь обретает звучание как объём, в котором мы мыслим и существуем. Вся эта конструкция напоминают матрёшки, актёры непрестанно пересекает семантические границы между очевидным и невероятным. Задача актёра — перейти из одного состояния в другое. А вам приходится серферить в концептуальном режиссёрском монтаже аттракционов. Как вы держитесь рисунка, не теряя ощущения уместности настолько разнородных вещей?
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Каждый по-своему. Мой случай назывался «Несчастье». Изначально это был рассказ на двоих — обычный отрывок, он, она и несчастная любовь. Еще на экзаменах я ляпнула: вот мне, знаете, не очень понравились «Метаморфозы», то как справились с задачей актёры предыдущего курса, я хочу испытать их на себе. Потому что действительно Михалков потрясающий артист, задаёт нам такую — тебе показывают, как только что он это исполняет и как ребята пытаются это сделать. В наших «Метаморфозах II» этого нет. Всю кухню никто до конца не знает. Кто-то узнаёт Михалкова в некоторых отрывках, его приемы. Он требователен, безусловно, если видит «это» именно так, то он требует, чтобы это было выполнено именно так! Михалкову надо доверять. Я показывала много отрывков. Но это как любовь, как химия, она есть или нет. Он выбрал один: всё, будем над этим работать. Шутя предложил: «Ой, было бы прикольно, если бы ты и за партнера, и за себя сказала!» Я знала текст, попробовала. Все так и покатились со смеху — забавно, когда мужик ничего не успевает сказать, а барышня уже за него всё-всё решила. И он говорит: «Да, всё, так и будет!» Поняла, что если я сейчас не сделаю, как Михалков, то потеряю и этот отрывок. Дальше он молниеносно нашёл какие-то гаечки, докрутил структуру отрывка в плане там то, что она разговаривает с ботинками, узнаёт его по ботинкам. А потом начался полёт. То есть я говорила: «А, вот, а здесь можно так?» Да делай что хочешь! Потом я мучилась, текст забывала. Он: «Да-да-да, вот так, тебе ничего не надо играть, просто будь собой!» И все пошло как по маслу: его предложение — моё предложение... Он меня отпустил: делай, что хочешь, лети!
Алексей КОЛЕНСКИЙ. У Михалкова есть талант третьего глаза, он увидел в этом рассказе совершенно иной свет. Это женщина, она там фетишистка на самом деле, также как и мужик. Это у Чехова так, они просто об этом сами себе не признаются, но Она психологически гораздо более зрелая, чем затевающийся адюльтер. Может проговорить всё за мужика, именно то, что он в этот момент чувствует. Не просто не дав ему открыть рот, а именно то, что он бы и хотел ей в этот момент сказать. Это гениальная находчивость.
Когда всё сказано, причём ею самой, жизнь прожита, всё, можно к мужу возвращаться и суп варить. В этом нет никакой драмы в отличие от Чехова, нет. Вы сравните, насколько рыхлая это вещь и каким нужно обладать глазом и вкусом, чтобы достать из нее сделать праздник.
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Причём я поверила, что это хорошо, только на премьере, стоя на сцене и услышав аплодисменты, которые разразили в середине, я подумала: ой... То есть Михалков говорил, что, Марианна, всё хорошо, ты что, там такой отрывок у тебя, что ты переживаешь, что он один, ещё что-то. И тут я поняла, что а, правда что ли хорошо?
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Мне кажется, я понимаю механику Михалкова. Чудо творчества в том и состоит: человек открывает метод, дальше будет следующий открывать. То, что вы испытали на экзаменах, когда вы поднимали энергию – это расширенное ощущение, вписанное гораздо более богатую партитуру с богатыми обертонами, перенесли на сцену. Зачем нужно чтобы человек отключился от внешних обстоятельств, а лишь потом пришел в движение? Мозжечок начинает управлять сознанием! В подвешенном состоянии Михалков дает внешнюю динамику внутреннему человеку. И это как бы руки Господа, которые вас коснулись, они вас носят, перемещают по сцене, на самом деле это вы себя носите.
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Да, вроде бы как сама. Сейчас чуть не ляпнула, что руки Михалкова.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Неважно чьи, они невидимы.
Марианна ВАСИЛЬЕВА. Как сказать... Самое лучшее, что может быть в моей профессии в театре, да, наверное, и в кино, самое лучшее – это когда есть русло, не знаю, то есть какие-то или точки обозначены, тебя несёт, ты расширяешься, распространяешься. То есть главное – он мне, я... причём, когда всё, мне сказали, что вот это мой отрывок, делай, что хочешь. Я говорю: нет, пожалуйста, мне нужно русло, вот русло дайте, всё, я вам обещаю, всё будет. Просто дайте мне русло.
Алексей КОЛЕНСКИЙ. Но мы насколько могли, открыли секреты кухни. До конца мы их не знаем, мы говорим всё-таки инсайдер, аутсайдер. Тут нет вариантов.
Марианна ВАСИЛЬЕВА. А для того чтобы узнать метод Михалкова, приходите в Академию Никиты Сергеевича Михалкова на наши академические спектакли и все увидите сами! Ближайший - 24-го августа.
Фото Ксении Болясовой. Сцена из спектакля "Тина"
