Народ-мечтатель

«К Русской Мечте ведут русские коды, коим несть числа…»

Александр Проханов

В своей недавней передовице Александр Проханов, в частности, сказал: «Русские - авангардный народ. Он задуман Господом как порыв из прошлого в будущее, из конечного к бесконечному, от постижимого к непостижимому. Он - скорость света… Русский народ – мечтатель. Его мечта ослепительна, его мечта- о бессмертии. Он не согласен на малое, а только на всё мироздание». Ту же мысль развивают авторы экспозиции «Русское невероятное», что представлена сейчас в арт-пространстве «Зотов», что на Ходынке. Собственно «Зотов», расположенный в здании бывшего хлебозавода, позиционирует себя, как центр по изучению, продвижению русского авангарда – конструктивизма, супрематизма, футуризма, и поэтому каждая выставка – событие.

«Русское невероятное» - концептуальный проект, где можно встретить икону XVII века «Апостольская проповедь», икону «Всемирный потом» начала XIX века, конструктивистские опыты Ивана Леонидова, картины Александра Лабаса, Георгия Нисского, Эрика Булатова, современные инсталляции. Транслируется явное - у русских по-настоящему круты их религиозные откровения и грёзы о будущем, то бишь икона и авангард; позавчера и послезавтра, тогда как наши Передвижники, например, сугубо вторичны. Это не плохо и не хорошо – это некая данность. У каждого народа – своя «изюминка», и её надо использовать.

Выставка перенасыщена символами. «Фантазия» (1925) Кузьмы Петрова-Водкина – это очередное осмысление красного коня. Всадник в крестьянской одежде летит над полями да сёлами, озирая необозримый русский космос. Алый конь – это прорыв в незнаемое, и если знаменитое «Купание» — это предчувствие революции, то «Фантазия» — это осознание случившихся изменений. Данный оттенок красного, согласно теории Василия Кандинского, обладает живым и сочным звучанием, как горн побудки. Здесь тревога смешивается с экстазом, и уже неясно, чего больше – страха перед огневой цивилизацией или неистового желания её прочувствовать. Мало оседлать такого коня – его надобно удерживать. Картина – точка сборки всей экспозиции, а поэтому – вынесена на пригласительную афишу сайта музея.

На выставке очень много работ, связанных с воздухоплаванием, ибо думы о небе – краеугольный камень русского самопознания. Экспозиция снабжена цитатами, например, из пьесы Александра Островского «Гроза». Купеческая жена Катерина произносит важный монолог: «Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь?» И ещё вот это: «Лезет мне в голову мечта какая-то. И никуда я от неё не уйду». Взмахнуть руками и полететь – вот зачем стоило родиться. Увы, Катерина смогла полететь лишь в чёрный омут реки – это был единственный выход из трагической ситуации. Но вернёмся на выставку – тут есть, чему изумиться!

«Дирижабль» (1933) Василия Купцова – красочная вещь с бешеной колористикой. Тут смешаны все возможные и – невозможные цвета, всё предельно сочно. Дирижабль шикарно парит над заводами и жилыми кварталами, поодаль – аэропланы. Безбрежность и высота, мощь и величие. Сюда же – «Дирижабль и детдом» (1930) Александра Лабаса. Нежный сюжет в розово-голубоватых тонах совсем не похож на яростные линии Купцова, но мысль едина – полёт облагораживает не лишь тех, кто взмывает в небеса, но и тех, кто всё это созерцает. В 1920-1930-х годах дирижаблям отводилась чуть не ведущая роль в воздухоплавании – они считались перспективными, но крушение германского аппарата «Гинденбург» положило конец эры дирижаблестроения.

В то время всё человечество думало о небе – так в Италии родилось целое направление - аэроживопись, а в СССР у Петра Митурича возник аэроконструктивизм, стиль на стыке искусства и техники. Довод был таков, что сапиенс должен перемещаться не столько по земле, сколько по воздуху. Настало время летать. Митурич изучал и новейшие самолёты, и движение птиц, полагая, что у них надо учиться взмахам.

Природа, мол, познаваема на сто процентов и то, что умеет делать животное, всегда сможет человек. (К слову, Митурич был связан узами дружбы с Велимиром Хлебниковым, поэтом, черпавшим своё вдохновение не только в светлом будущем, но и в славянской праистории. То самое «из прошлого – в будущее», о котором пишет Александра Проханов). На выставке можно увидеть удивительную конструкцию «Летун» (1921-1927) Петра Митурича.

Кроме него в этой области подвизался Владимир Татлин. Вот – его именной аппарат «Летатлин», фантастическое произведение аэроискусства, затеянное в конце 1920-х годов. Прочем, этот замысел возник у художника ещё до революции, о чём писал в своих дневниках всё тот же Велимир Хлебников. Реализация затянулась, и лишь проделав ряд опытов во Вхутемасе, мастер вышел на финишную прямую. «Я сделаю вещь, ну, не меньше Венеры Милосской», - говаривал Татлин. В те годы постоянно писалось и твердилось о том, что грядёт новая эра, где Венеры будут сброшены с парохода современности. Машина – вот прекрасный зверь и великий Бог одновременно. Так появился «Летатлин», который, увы, так и не полетел. Зато какое стремление души!

Тут же – картина Георгия Кадина «Самолет «Илья Муромец» на врангелевском фронте» (1924). Именем мифологического богатыря была названа серия бипланов Игоря Сикорского, выпускавшаяся Руссо-Балтом в течение 1914-1918 годов. Эти самолёты использовались и красными, и белыми – не только для боёв, но и для разведки, а фильм «Служили два товарища» (1968), снятый на волне романтизации Гражданской войны, повествует об одном из таких эпизодов.

Далёкие горизонты и – Георгий Нисский! Пожалуй, никто другой не умел так ощущать неоглядное русское пространство, как этот художник, разве что ещё Николай Гоголь, рассуждавший о птице-тройке или о том, что «...отсюда хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь». Кроме того, Нисский — единственный, кто умудрялся совмещать, сводить несовместимое: уют и холод. Уютный холод.

Полотна Нисского — чистый оксюморон и это завораживает вдвойне. На выставке мы видим одну из лучших его работ – «Над снегами» (1960). Все оттенки синего. Любование стужей. Царица-зима. Сильная горизонталь земли и — стройные вертикали сосен. Нисский – знаток тончайшей гармонии. Главный герой полотна — самолёт. Яркая чудо-стрела посреди мироздания. Внизу — путник. Чуть поодаль — сани, лошадь. Не доскачешь, не дотащишься! Но можно долететь за какие-нибудь полтора часа. Вспоминается песня на стихи Николая Добронравова: «Светит незнакомая звезда, / Снова мы оторваны от дома, / Снова между нами города, / Взлётные огни аэродрома». Русский мир – это встречи, расставания, дальние экспедиции, города-новостройки…

Пространство и небо – на картинах гения поп-арта Эрика Булатова, изощрённо обыгрывающего свойства шрифтов. Несмотря на то, что его манера – одна и та же на протяжении многих лет, произведения вызывают интерес и какое-то смутно-приятное волнение. Слова-персонажи – фирменный почерк Булатова. «Вверх-вниз» (2012) – чёрные и белые буквицы взмывают или – пикируют, создавая ощущение парения. «Свобода есть свобода» (1997-1998) и мы наблюдаем стремительный порыв. Созвучие красного, белого и голубого – тут буйство стихий.

Город Солнца, Утопия – эти чаяния западных философов находили своё отражение в искусстве русских живописцев и дизайнеров 1920-1930-х годов. Благо, социальные эксперименты, проводимые в Советском Союзе, всячески тому способствовали. «Город будущего» (1935), нарисованный Александром Лабасом – это каприз гуманитария; тут нет ничего от выверенного зодчества. Диковинные здания и летательные аппараты, обгоняющие птиц – таков Лабас-романтик.

А тут Яков Чернихов – культуртрегер производственной эстетики. Он был восхищён станками, агрегатами, заводскими помещениями. Его дизайнерские идеи, возникшие в межвоенные годы, напоминают современную компьютерную графику – настолько они ловки и чётки. Рисунки и теперь кажутся актуальными, а уж в 1920-х они смотрелись преддверием городов-солнц. Цикл «Архитектурные фантазии». (1925-1933) – это «бумажная» архитектура, индустриальные чертоги наступившего столетия. Во всём – дух всесильной машины.

Рядом – иные формы. Икона – образ и смысл, идеал и запредельность. Вот – Богоматерь (1910-е гг), написанная Кузьмой Петровым-Водкиным. Спокойный лик и - алый покров беспокойного, зовущего цвета. Художник довольно часто обращался к теме Девы Марии – она для него защитница России. Более того, к теме он обращался и после революции, когда все религиозные символы оказались под угрозой тотального забвения. А здесь – супрематизм с его жаждой «вернуться к изначальным ритмам вселенной», как называл это Казимир Малевич. Представлена работа его ученика - Николая Суетина «Женщина с пилой» (1920- е гг.). Простая геометрия, магия цвета, пунктуальность линий и – узнаваемость. Сразу видно, что это – мастерская Малевича, а он был диктатором стиля.

Революция – это некий итог и - начало. Проект монумента Революции (1921), созданный Иваном Фоминым – это смесь авангард и неоклассики. Петроградец Фомин был адептом дорического ордера и на его основе изобрёл своё направление – «красную дорику». Однако в те годы ордерный формат отступал перед напором ярого конструктивизма, и Фомин всё чаще проигрывал на конкурсах. Время классиков наступит лишь в середине 1930-х.

Выставка – обширна. Тут и Наталия Гончарова, и Давид Штеренберг, и Павел Филонов, и Виктор Пивоваров. Имеются и странные экспонаты, вроде «Чёрного мавзолея» (2008) Юрия Аввакумова. Макет ленинской усыпальницы сделан из… костяшек домино, да ещё украшен стразами. Где тут русское невероятное? Где мечта? Это – оскорбительный постмодернизм, где ирония – самодовлеюща и потому бедна резонами. Для кого-то Мавзолей на Красной площади – святыня. Для кого-то – шедевр Алексея Щусева. Для кого-то – воспоминание о советском детстве, когда всем классом водили «смотреть на Ильича». В любом варианте выделывать мавзолей из игровых деталей – как-то нелепо. Но даже если сие творение появилось в музейных залах, то зачем его привинчивать к Русской Мечте?

В целом же экспозиция производит неплохое впечатление. Это – сложная концепция, где надо выстраивать логические связи, думать, рассуждать. И отвечать самому себе на вопрос: «Что же такое русское-невероятное?»