Часть четвёртая
Итак, мы рассмотрели идею Личности (Персона, Образ, Ипостась) и идею Свободы так, как понимала их высокая патристическая философия. Эти понятия, рожденные христианским Откровением и доктриной, имеют мало общего с тем, что понимает под ними сегодняшний либерализм. Да и сегодняшние христиане разницу эту понимают плохо (1). (Отличие духовной Свободы от либеральных свобод, а Личности от последнего человека постмодернистской толпы замечательно улавливает, например, стихотворение Пушкина «Из Пиндемонти»). Но мы смеем утверждать, что лишь эти идеи и могут быть по-настоящему положены в основание цивилизации, которая способна будет всерьёз противостоять цивилизации трансгуманизма. Лишь эти идеи, это оружие способно поражать змея антихристианской глобалистской цивилизации в голову.
Из тех же основополагающих понятий личности (христианский персонализм) и свободы могут быть выведены идея общности и идея культуры, не отделимые от понятия народа. Лишь эти идеи в своей целокупности могут всерьез противостоять всегосподствующей ныне идее «свободного движения капитала»(2).
В пространстве небольшой статьи нет, конечно, возможности подробно рассмотреть все эти вопросы. Поэтому остановимся лишь на теме будущего, без осмысления которого не может существовать никакая цивилизация.
Богостроительство: из царства необходимости в царство свободы
Ещё в XII веке Иоахим Флорский (1132-1202) заговорил о «золотом веке», возрождая древний хилиазм и надежды еврейского мессианства. С этого времени оптимистический историцизм был летучим ангелом всего прогрессивного человечества, вплоть до крушения СССР, как последнего его оплота.
Не верно, однако, считать, что единственным вдохновителем советской философии истории был Маркс. Было там и немало иных влияний. Например, Ницше, попытку которого создать нехристианскую антропологию: человек – то, что должно быть преодолено, человек – есть мост к сверхчеловеку – можно вообще назвать единственной серьёзной попыткой такого рода.
В России ницшеанство породило такое явление, как русский символизм. Другим его любопытным изводом стало учение богостроительства Анат. Луначарского, возникшее во многом из спора с Ник. Бердяевым (с которым Луначарский вёл дебаты в «башне» Вяч. Иванова) и «богоискательством» его школы. Сам Луначарский вдохновлялся в своих построениях идеями «эмпириомонизма» – учения своего друга А. Богданова, одно время второго человека в партии большевиков, учившего, что вселенная развивается от простых элементов к сложным по двум – физическому и духовному – модусам, конечной же её целью должно стать явление сверхчеловечества.
Богданов и Луначарский верили, что сумме объединённых воль этого нового сверхчеловечества станет, в конечном счёте, доступным преодоление «царства необходимости» и достижение «царства свободы», то есть, по сути – преодоление старой и создание новой вселенной, достижение бессмертия.
Именно в этом сверхкосмическом смысле и Богданов, и Луначарский, и Горький (многие произведения которого пронизаны богостроительскими идеями), и их последователи (как, например, А. Платонов) видели победу коммунизма, что конечно качественно отличалось от ортодоксального марксизма. Сам же А. Луначарский называл свое богостроительство «пятой и последней религией человечества».
Хотя богостроительство было жёстко ошельмовано Лениным, многие его идеи всё же имплицитно проникли в советскую реальность. Сталин, с гораздо большей симпатией относившийся к Луначарскому и Богданову, использовал некоторые их наработки в своем проекте неоимперского советского государства. Именно богостроительству и связанному с ним космизму обязан советский проект пафосом созидательной культуры, нового человека, покорения космоса, и, в особенности, «мессианства» советской научной фантастики.
То есть надо понимать то, что СССР не был строго говоря «марксистским государством». Он был государством культуроцентричным, что абсолютно чуждо марксизму, однако, вполне коррелирует с традиционалистской империей. И всему хорошему в СССР мы обязаны именно этому культуроцентризму, отнюдь не марксизму. Настоящий «марксистский» мир – это сегодняшняя безрелигиозная мультикультурная Европа, которую завоевывают орды исламистов. И если мы действительно хотим строить нечто иное (а сегодняшняя Россия, почти потерявшая большую культуру, мало чем отличается от этой нео-марксистской Европы) нам придётся всерьёз подойти к поиску своих настоящих оснований.
И прежде всего обратимся к идеям Ник. Фёдорова, которые и положили начало тому явлению, которое мы называем трансгуманизм.
Воскресение в падшем мире
Ник. Фёдоров – уникальное в своем роде явление. Уникальное и по своему размаху (широк русский человек) и по ни с чем несравнимому градусу святого идеализма. Сам Фёдоров считал себя человеком православным, хотя православного в его картине мира и его утопии (воскрешение предков в падшем, посюстороннем мире при помощи науки) было конечно немного.
Во всей человеческой истории есть кажется единственный момент, когда подобное учение могло возникнуть и обратить на себя внимание. А именно время конца XIX – нач. XX вв., эпоха торжества прогрессизма – победного шествия позитивизма с одной стороны, и глубочайшего упадка церковного сознания, с другой.
Можно сказать, что учение это возникло из последствий тяжелейшей контузии «коперникианского переворота». Что признавал и сам Фёдоров, утверждая, что после Коперника средневековое (церковное) мировоззрение стало несостоятельным.
Сегодняшняя наука почти ничего не оставила от Коперника, а ХХ век почти ничего не оставил от гуманизма и прогрессистского оптимизма века XIX-го. Так что живи Фёдоров сегодня, он очевидно заговорил бы совсем иначе. Но определённая правда в фёдоровском утопизме всё-таки есть. Эта правда – отчаянный вопль верующей души против вопиющей слабости исторического христианства, угасившего дух, и обнаружившего свою беспомощность в способности дать человеку надежду и идеал в новом мире.
Учение Фёдорова полностью, конечно, противоречит христианской доктрине и Откровению. Настолько, что вообще устраняет трансцендентного Бога и мир иной. Мир Фёдорова полностью посюсторонен. Это чисто позитивистское морализаторское христианство в духе Льва Толстого. Или, скорее выброс апокалиптической поэтики, на которую вообще щедро было это время (вспомним хотя бы «Розу мира» Даниила Андреева).
В этом смысле учение Фёдорова вообще трудно назвать учением. Это просто мечтания домашнего философа, нереализуемые ни в какой мыслимой реальности. Однако же было в этой сновидческой утопии нечто, что заставляло обращать современников внимание на этого странного человека и до сих сохраняет к нему интерес: некая святая страсть и святая правда, до которых вообще было жадно это революционное время.
Утопию Фёдорова родило отчаяние. Отчаяние в способности исторического христианства преодолеть свою ограниченность.
«Человек да не прейдет своего предела» – против этого церковного установления протестует человеческая душа» – говорил в то же самое время А. Богданов. И был, конечно, прав. Именно отсюда, из этого протеста, и растёт бунт русских космистов и вообще всех утопистов ХХ века, которые видя жалкое положение современной им Церкви, уверовали во всесилие науки.
И протест этот совершенно справедлив: на этой проповеди («человек да не прейдет своего предела») и успокоилась историческая Церковь, «угасившая дух». Другое дело, что никакого отношения к настоящему учению Церкви эта проповедь не имеет. Настоящая, не угасившая дух («Духа не угашайте», 1Фес 5:19) Церковь учит как раз иному: «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом» (Ириней Лионский); «Человек – это тварь, которой дано повеление стать богом» (Василий Великий) – вот вечные истины Церкви.
И всё же даже в том параличе, в котором пребывала Церковь на границе XIX-ХХ вв., она продолжала петь ушедшим отцам: «во блаженном успении вечный покой», и в том была права. Ибо зачем же звать отцов обратно с их счастливых небес на не просто зараженную грехом, но буквально сочащуюся злом землю? (3)
Или звать святых, пребывающих со Христом? Или, может быть, Самого Христа, который в теле человеческом, как учит Церковь, воссел одесную Отца?
А может быть всё же разумнее согласится с тем, что Христос справится с делом воскресения мертвых лучше, нежели самая передовая наука и самые передовые её пророки; и что Ему видней, когда трубить сигнал к воскресению?
Парадоксальным образом никто не обратил внимания на эти очевидные вещи в безумную эпоху Fin de siècle. Живо дело Фёдорова и сегодня. Хуже того – оно дало толчок трансгуманизму.
И. Шафаревич справедливо заметил, что в ХХ веке мессианскую Россию сделали точкой опоры для архимедова рычага, которым перевернули и разрушили традиционный христианский мир (4). Так же точно мессианское учение Ник. Федорова породило самое демоническое и люциферианское движение ХХI века. Конечно, прежде нужно было полностью лишить фёдоровский космизм его святой харизмы. Но трансгуманизм прекрасно справился с этой задачей, и сегодня торжественно венчает собой европейский глобалистский неомарксизм, сияя путеводной звездой «сингулярности» (намеченной, если верить апостолам трансгуманизма, на 2045 год).
Когда-то К. Леонтьев предчувствовал, что именно России (с её великой страстью к мечте при отсутствии необходимой дисциплины мысли и духа) будет дано породить Антихриста. Так и случилось: два великих зла, две великих чумы пришло на мир из наших мессианских глубин: большевизм и трансгуманизм.
Но может быть, мы окажемся способны породить и противоядие?
«Две бездны рядом», идеал блудницы и идеал Всецарицы, Христос и Антихрист – эту свою мысль Достоевский называл самой важной, указывая на русского Всечеловека, который «обе бездны» вмещает и носит в себе.
Всё это совершенная правда. Так и богостроительство, и космизм, и даже безумие Циолковского, желающего уничтожить всё живое во вселенной «ради счастия атомов», при всей чудовищности и еретичности этих идей, весьма характерны для космистского и мессианского, в своих основах, русского самосознания. Не удивительно, что, несмотря на крушение советского проекта, их мессианско-космистский пафос продолжает питать корни русского идеализма.
Но есть в широте «русского Всечеловека» и другая сторона бездны, иная бездна. И теперь перед нами стоит непростая задача – дать русскому самосознанию или – новому русскому будущему этот иной идеал, – новое направление, основанное уже не на большевистской или ницшеанской утопиях, а на традиционной христианской патристической философии.
Ибо такой идеал, такое направление у нас, конечно, есть. Их нам даёт философия Максима Исповедника (580–662), одного из величайших богословов ранней патристики, создавший первую в своём роде философию Всеединства.
Космический Адам: в путь по небесным сферам
В своем учении Максим развёртывает величественную картину космологии и метафизики истории, в которой мир-как-космос, и мир-как-история предстают единым целым.
Абсолют, согласно Максиму, творит мир путём нескольких последовательных разделений, как бы разворачивая его, подобно лестнице, из пяти ступеней. Сначала творится мир невидимый, духовный, и мир видимый, материальный. Затем в материальном мире является пространство: небо отделяется от земли, вода отделяется от суши. Наконец, на суше выделяется рай, в средоточие которого помещается сотворённый человек, который также надламывается на два пола. Человеку, поставленному на нижнюю ступень этой лестницы дано задание – взойти обратно по пути последовательных разделений, собирая в себе весь развернутый и разделённый на (скажем так: диалектические противоположности) мир воедино.
Этот впечатляющий план «альтернативной истории», предложенной человеку Богом Максим описывает так: Сначала Человек (этот «Космический Адам») должен был преодолеть в себе разделение на два пола. Затем возделать сад и обратить в рай всю землю. Затем взойти последовательно, шаг за шагом, по сферам ангельских иерархий, и, наконец, оказаться один на один с Богом. Здесь должно было свершится главное таинство: «Наконец, не имея ничего вне себя, кроме одного Бога, человеку ничего не оставалось бы, как полностью себя Ему отдать в порыве любви и вручить Ему всю Вселенную, соединённую в его человеческом существе. Тогда Сам Бог, со Своей стороны, отдал бы Себя человеку, который по этому дару, то есть по благодати, имел бы всё то, что Бог имеет по природе. Таким образом свершилось бы обожение человека и всего тварного мира. Так как эту миссию, данную человеку, не выполнил Адам, то мы можем проразумевать её в деле Христа – Нового Адама»(5).
Так открывается перед человеком тайна творения. Цель Творца, – не клонирование двойника или выплескивание из Себя мира, как механической карусели театра кабуки, но создание живой творческой, населённой мириадами ликов, Вселенной, по сути – нового многоипостасного бога.
Понятно теперь, почему человеку дана столь великая свобода и почему Бог ставит человека в самый конец лестницы, наделяя его громадным потенциалом развития. Новый многоипостасный бог, новая сверх-личность, сверх- или, точнее, Всечеловек, не может просто так возникнуть, им можно только стать, состояться – в свободной синергии совместного Бого-человеческого акта творения.
И, разумеется, столь высокий творческий замысел был сопряжен с риском. Ведь столь беспредельная божественная свобода есть, прежде всего, громадное искушение. Ибо человек может пасть (или даже – не может не пасть). И в этом случае история неизбежно обретает трагический аспект. Теперь, чтобы спасти свой замысел, Самому Творцу придётся совершить путь, предназначенный человеку.
Этот момент Предвечного Совета Троицы, на котором решается участь Человека в преддведении его падения, и изображён на знаменитой иконе Андрея Рублёва. Именно этот путь совершает Божественный Логос в Своём человеческом воплощении – от Рождества и Сретения до Голгофы и Воскресения.
Так, человек был спасён крёстной жертвой Спасителя. Но история мира на этом не завершилась. Великая мистерия творения Всечеловека продолжается в бытии Церкви.
Можно сказать и так: Христос вернул падшего Адама на путь восхождения, с которого он некогда сошел. Только теперь по пути, ему предназначенному, отправилась основанная Христом Церковь. Церковь – это вселенский космический корабль, ведомый небесным капитаном (Вторым Адамом – Христом). Врата Ада, как свидетельствует Откровение, не одолеют её. И последний экипаж спасенных взойдет на вершину, предназначенную первому Адаму. Последний же акт исторической драмы – уже в самой гуще Апокалипсиса – свершится, завершаясь актом Второго Пришествия, и творения Новой Земли и Нового Неба.
Такова величественная драма вселенской истории, нарисованная Максимом Исповедником. Едва ли где-либо когда-либо рождалась более всеобъемлющая и поразительная картина смысла истории и смысла вселенной. И, конечно, она не могла не произвести огромного впечатления на современников и потомков философа.
Эпилог следует
Примечания:
1. Лучше всего понятие о «принципе персоны» дают книги Вл. Лосского «Мистическое богословие Восточной Церкви» и арх. Софрония Сахарова «Видеть Бога как Он есть».
2. Об идее христианского общества см. статью Вл. Можегов «Идея христианского общества» Т. С. Элиота. Рецепт для России (три части)
3. «Зачем звать их обратно с небес» (Why Call Them Back from Heaven? 1967) называется роман Клиффорда Саймака, во многом полемизирующий с идеями Фёдорова.
4. См. фильм-интервью Игоря Шафаревича «Понять постижимое».
5. Лосский Вл. Мистическое богословие Восточной Церкви.
