***
Личность или индивидуальность?
Итак, чем же идеи личности и свободы христианской цивилизации отличаются от свободы индивида, как понимает её либеральная идеология?
Являясь чисто утилитарной идеологией, оперирующей понятиями пользы, выгоды, здравого смысла, либерализм игнорирует всё, что выходит за его узко очерченные рамки. Игнорирует философию и культуру, являющуюся основанием и атмосферой всякого общества, да и вообще отрицает любую общность, кроме общности вкладчиков банка или участников рынка.
Соответственно, и отношение к человеку в рамках этой идеологии оказывается чисто утилитарным. Либерализм не задается вопросом – что есть человек? – а, вместо этого, оперирует самым приземленным понятием «индивида» и его «свободы», под которой понимает эмансипацию последнего от опеки государства и церкви. Отсюда и всё более растущие «права человека», отбрасывающие шаг за шагом всё, что до сих пор делало человека человеком: отрицающие историю, культуру, расу, нацию, пол, и, наконец, в трансгуманизме – тело, и, по-видимому, душу.
Нечто иное понимала под свободой личности высокая патристика, различавшая в человеке, во-первых, единую природу (наши тела работают, чувствуют и реагируют на боль, голод и удовольствие одинаково), а во-вторых, уникальную в каждом личность; и смотревшая на всё человечество как на единую природу во множестве ипостасей: Будучи одинаковы по своей природе, мы оказываемся разными не только по расе, полу, национальности, возрасту и характеру. Есть в нас что-то еще, что свойственно только нам (конкретному человеку) и никому более. Именно это, трудно уловимое, и, ещё более трудно объяснимое в человеке и оказывается и самым личным в нём.
Как писал Вл. Лосский, обосновывая патристический взгляд на человеческую личность: «то, что является для нас самым дорогим в человеке, то, что делает его „им самим“, – неопределимо, потому что в его природе нет ничего такого, что относилось бы собственно к личности, всегда единственной, несравнимой и „бесподобной“. Человек, определяемый своей природой, действующей в силу своих природных свойств, в силу своего „характера“ – наименее „личен“. Он утверждает себя как индивид, как собственник собственной своей природы, которую он противополагает природам других как своё „я“, – и это и есть смешение личности и природы». Таким образом, личное есть нечто отличное от самости (эго), а личность – есть нечто отличное от индивида. «В известном смысле индивид и личность имеют противоположное значение; индивид означает извечное смешение личности с элементами, принадлежащими общей природе, тогда как личность, напротив, означает то, что от природы отлично…». Итак, индивид есть, в сущности, единица, самость, эго. Личность – нечто, самости противоположное.
(Поскольку Личность отлична от природы, она ускользает от любой попытки уловить ее… (приборами). Например, слушая музыку Баха, читая Пушкина мы говорим – это Бах, это Пушкин. Но что есть конкретно Бах? Пушкин? Это сказать невозможно. Кроме тог, что это есть. Это ни с чем не спутать … Это и есть «личное» – самое дорогое в человеке и вместе с тем непознаваемое, неназываемое…
Христос в Евангелиях по-разному говорит об этом свойстве личности, но вся Его проповедь сводится, в сущности, к одному: любить – значит отдавать себя тому, кого любишь. И лучше всего личное в человеке определяется его умением любить. Личность – это умение подниматься над своей тяжелой, земной природой, поступать вопреки инстинкту, умение жертвовать собой ради чего-то высшего. Личность – противоположна самолюбию, эгоизму, замкнутой на себе самости. Личность либо разомкнута вовне, открываясь в любви другим, либо собрана в себе, в высоком устремлении к Богу.
Бл. Августин, учение которого легло в основу западного христианства и западного взгляда на мир, определил идеал личности через оппозицию «двух градов» – земного и небесного: первый град населяют дети земли, исполненные «любовью к себе, дошедшею до презрения к Богу», второй – сыны неба, исполненные «любовью к Богу, дошедшей до презрения к себе» (то есть, до отвращения к своему греху). Это, разумеется, идеальная, дуалистическая и несколько абстрактная картина, однако вполне наглядно рисующая принципиальную разницу между двумя типами людей, между человеком с большой буквы и «индивидом», между высоким и низким, между личностью и толпой.
Если христианский идеал человека представляет собой личность, живущую любовью к другим, и этой любовью объединяющей мир, то есть личность никогда не одинокую (ибо в себе самой она «держит собор со всеми»), то «индивидуальность» (и это стало главным результатом антропологической революции Возрождения и Реформации) представляет собой замкнутую монаду, частную единицу, заключённую в тюрьме своего эго.
«Индивид», как поняла его идеология Нового времени, – существо предельно обскурантистское, оторванное от корней, связывающих его с миром, Богом, историей и другими, существо, стоящее на камне «разумного эгоизма» (Гоббс).
Индивидуальность всегда равна самой себе и только, Личность никогда не равна себе, ибо находится в бесконечном движении, становлении, возрастании, преодолении себя. Личность живёт любовью, любовь же соединяет её со всем миром и зовёт выше, к той высокой звезде, где Личность чает наступления последнего соединения разорванных векторов мира, где будет «всё и всяческая во всём». Именно такова, например, духовная геометрия мира «Божественной комедии» Данте.
Итак, «индивидуальность», запертая в клетке своего эго, всегда одинока; Личность, живущая любовью, не одинока никогда. Мир личностей представляет собой широкий собор, желающий вместить в себя весь сотворённый Космос, вращающийся вокруг ослепительной оси Логоса и устремлённый к солнцу Абсолюта. Мир индивидуальностей есть нечто прямо этому противоположное.
Чем может быть общество, представляющее собой лишь сумму эгоизмов? Хаотичным броуновским движением закрытых друг от друга и равных самим себе монад: именно в такой реальности современных городов-мегаполисов мы и обитаем. Такими предстают в христианском сознании Запада и Востока град небесный и град земной: вселенский собор Традиции и всеобщий рынок Модерна.
Итак, понятие индивида которым оперирует либеральная идеология – это изолированный субъект, «свобода» которого означает лишь полную представленность самому себе. Понятие личности, которым оперирует христианская философия – это всегда отношение: личность никогда не замкнута в себе, она открыта другим и Богу. Чем же свобода такой, открытой Богу и миру, личности отличается от свободы индивида?
Личность и Свобода
Поскольку христианская личность – есть образ и подобие Бога, а способом (или, можно сказать и так, – пространством) бытия Бога является свобода, то законом бытия личности также является божественная свобода. Что и понятно: личность способна подниматься над своей тяжелой (падшей, эгоистической) природой, преображать её, следовательно – утверждаться в свободе. «Стойте в свободе, которую даровал вам Христос и не подвергайтесь опять игу рабства» (Гал., 5.1), то есть, – не поддавайтесь игу инстинктов, страстей, тёмных глубин непросветленной животной природы.
Итак, свобода – то пространство, в котором оказывается личность, сбросившая иго своей падшей природы (или, лучше сказать, – просветившая свою природу), так что та стала, в каком-то смысле, подобна божественной. Конечно, не сам человек просвещает свою природу, человека просвещает Бог, в ответ на решимость человека сделать шаг в направлении любви, самоотдачи, риска…
«Есть упоение в бою и мрачной бездны на краю». И в этом упоении, вдохновении, обретенная свобода и приобщает человека, и, в каком-то смысле, даже делает его равным Богу. Само наличие свободы есть ясное указание Бога на божественное достоинство человека, и данный ему бесконечный потенциал (ещё раз: «Человек – это животное, которому дано задание стать богом». И для выполнения этого задания человеку дана свобода).
Именно эта, созданная абсолютно свободной и подобная Богу Личность оказывается не детерминирована никакими законами мироздания, будучи способна мгновенно проникать все его сферы (так, Данте поднимается по сферам рая, глядя в глаза Беатриче).
Очевидно, это свойство Личности сродни вдохновению. Личность, согласно христианской доктрине, и задумана, и создана именно такой – царящей над космосом, гармонизирующей его и приводящей его к божественному единству: «наполняйте землю и обладайте ею и владычествуйте над… всею землею» (Быт. 1, 28). Из этих слов можно сделать вывод: задание данное человеку Богом – выращивать сад, и обратить в конце концов в рай всю землю. Это исключительно христианская идея и откровение.
Согласно вавилонским мифам, человек создан взамен взбунтовавшейся касты богов, которые перестали выполнять свои обязанности. Взамен этих богов и была создана каста людей, замешанных на глине и крови убитого бога. Участь и удел людей – служение богам, смертность и рабский труд.
Совсем иное – Египет: люди – дети Бога, созданные из его слез (то ли слез радости, то ли печали), и значит – бессмертны как сам Творец и должны вернуться на небо.
Евреи ориентировались конечно в большей степени на Вавилон. Однако, христианские богословы переосмыслили поэтику Бытия скорее в египетском духе. Человек царит над космосом, и эта царственная свобода (стойте в свободе, которую даровал вам Христос) дана человеку ради полноценного общения с Богом (вы не рабы Мне отныне, а друзья). Такое мог сказать еще разве что египтянин: душа, оправдавшаяся на суде Осириса – друг Осириса (и каждый египтянин – потенциальный Осирис).
Отношения мусульманина с Богом – безоговорочное подчинение (слово «ислам» переводится как «покорность»). Отношения еврея с б-м – это отношения контрагентов сделки и именно сделка (берит) ставится во главу угла.
Только христианство определяет основой отношений с Богом – свободу. Зная эту божественную свободу, царственную свободу личности святые и поэты не могут всерьёз принимать столь далекие от нее жалкие подобия политических «свобод» индивида, вслед которым Пушкин презрительно бросает: Не дорого ценю я громкие права
Итак, можно сказать, что свобода есть естественный закон личности. И та весьма относительная свобода, которой мы обладаем, запертые в своем теле, находясь в определенной точке пространства, времени и судьбы – лишь образ свободы подлинной. Образ, конечно, ценный, но которому, всё же, не стоит придавать значения большее, чем он того заслуживает.
В заключение этой части еще раз вспомним все, что мы уже успели сказать. Итак, примерно в VII-V вв. до РХ (Осевое время) надёжный, неизменный мир-космос (Египет) сменяет мир-история (Израиль). На месте мира вечности устремлённого вертикально вверх возникает революционный мир времени, устремленный в «светлое будущее» – мир катастрофы.
На пути этой катастрофы становится Христос. Стоя между мир-космосом и мир-историей, Христос являет собой воплощение Личности. Личность выше и космоса и истории; Личность есть смысл мироздания; Личность – есть связь Бога и Человека или – Богочеловек.
Но катастрофу мир-истории (мир, сорванный с петель, камень несущийся с горы) остановить нельзя, как невозможно повернуть назад атомный взрыв. Катастрофу можно только затормозить. Христос не случайно говорит о близком конце мира (первые христиане понимали слова Христа совершенно буквально, ожидая Апокалипсис в пределах одного-двух поколений).
Однако, напряжение эсхатологических ожиданий постепенно спадает, мир продолжает вертеться по своим орбитам. Наступает даже длительный ренессанс Традиции: христианский Рим, Византия – это снова эон вечности, устремленной вертикально вверх, как некогда и Египет с его верой в вечную жизнь и воскрешение мертвых.
Но в конце концов «время» берёт своё. Начиная с Иоахима Флорского вновь начинает разгоняться и нарастать движение в «светлое будущее» (еврейский хилиазм. «Возрождение» отказывается от божественных созерцаний (и Личности как связи Бога и человека). Следом «Просвещение» отказывается и от идеи Бога. Личность распадается на атомизированные индивиды; народы обращаются в стада, оставленные Пастырем. Красное колесо революций полыхающим каскадом со все увеличивающимся ускорением несется в бездну.
Так, что кажется сегодня мы застыли перед последним над нею шагом.
Трансгуманизм – и есть этот последний шаг. Торжество идеи Израиля о «царстве божием» на земле. Конец человека, окончательное его развоплощение, отказ от всех оснований, совлечение всего божественного, а затем и человеческого. Обнажение беспредметной сути «ничто». Мрака небытия, которое, однако, заговаривает человеку уши обещаниями призрачного бессмертия: будете яко боги, знающие добро и зло.
Возможно ли ещё затормозить и остановится на этом пути? Возможно ли вернуться? Возможен ли новый ренессанс мира как вечности? Теоретически да. Для этого мы должны снова вспомнить то христианское откровение Личности, которое сперва обрели, а потом проскочили и забыли. Снова нащупать баланс между мир-космосом и мир-историей.
Единственное место, где такое еще возможно – это, вероятно, Россия. Почему? Потому, что это мир преимущественно христианский, причём, византийско-христианский. Мир наиболее недвижный относительно «прогресса» и не забывший ещё окончательно дорог к Абсолюту. Мир, который всё ещё дышит космосом так, как дышали им византийские греки. Мир, в котором было явлено откровение Личности (наиболее мощные манифестации в культуре – Рублёв, Пушкин). Ни Китай, ни Индия, ни Иран подобным багажом не обладают: откровение Личности им не было явлено. Тоже можно сказать о протестантском мире. Разве что со старым католическим Западом мы могли бы найти резонанс?
Что ж, давайте попробуем представить такую гипотетическую возможность.
Окончание следует
