«Трудно написать, сделать или даже выдумать что-нибудь новое».
Кузьма Петров-Водкин «Пространство Эвклида»
Эта выставка нехарактерна для Музея Москвы, специализирующегося на артефактах старины – дореволюционной или же советской, равно как на креативных арт-проектах. Музей Москвы ближе всего к Историческому музею, но с чертовщинкой, свойственной моложёным кластерам. Здесь же – художественная экспозиция, причём, классическая. О, нет, авангардная - речь идёт о Кузьме Петрове-Водкине и его ученице Марии Ломакиной, однако, уже и русский авангард успел превратиться в сугубую классику. Перед нами афиша мероприятия «#ПетровВодкинЛомакина. Стихия Крым». Именно так и названо – лихо да с интернет-хэштегом, после которого всё пишется слитно. Дань реалиям, но мне это показалось чрезмерным и вызывающим.
Экспонаты, впрочем, не разочаровали. Музей Москвы отличается умелым дизайном и потому к оформлению претензий тоже нет – всё по делу и со вкусом. Фоном служат однотонные поверхности - красные, зелёные, серые, что помогает прочувствовать свежую цветность Петрова-Водкина и Ломакиной. Стены создают дополнительный нюанс и усиливают впечатление.
Если о Петрове-Водкине известно всем и каждому – его «Купание красного коня» сделалось такой же «открыточной» темой, как «Джоконда» Леонардо и «Опять двойка» Решетникова, то Ломакина – забытое имя, которое ещё предстоит заново открыть.
Кузьма Петров-Водкин был славен не только созиданием новых форм и красок, предвосхитивших эстетику алого, ретиво-огневого XX столетия, но и своей педагогической практикой. Нравился ли ему труд ментора? «Педагогикой я начал заниматься рано не потому, что имел к ней особенное влечение, а скорее для заработка. Последнее соображение не мешало мне всерьез увлекаться передачей моих знаний другим», - признавался художник.
Мария Ломакина – одна из самых одарённых его учениц. Крымская уроженка, она с малых лет впитала красоту родных мест, где античность перехлёстывается с восточной негой, а солнце пахнет пряными травами. Итак, Петров-Водкин + Ломакина = …нет, не любовь. Этого, как раз, не наблюдалось – иногда отношения харизматичного преподавателя и лучшей студентки остаются деловыми и творческими.
Нас встречает автопортрет Петрова-Водкина. Вихревой 1918 год. Дана цитата из переписки с матерью: «Я избран советом Академии в профессора Академии художеств. Как это ни почетно, ни лестно, но с большими колебаниями беру на себя эту большую задачу. И если бы не тяжелое время для Родины и не опасность, что искусство зачахнет среди всеобщего разрушения и я не имею права отказаться от возможности хотя бы попытки благоустроить нашу Высшую школу, если бы не эти соображения, я бы не принял на себя эту роль. Одним словом, Анна Пантелеевна, мать профессора, целую и поздравляю! Придётся мне лысину завести для важности».
Вот – портрет мамы, той самой Анны Пантелеевны, терпеливой крестьянки с иконописным лицом. Петров-Водкин – родом из народа, из самых-самых простых людей, не знавших Микеланджело и не водивших сына в галереи. Вместе с тем, родители были грамотны – это ещё раз доказывает, что тезис о поголовной забитости пейзан до революции – пустое обобщение. Мать художника знала народную поэзию, передававшуюся из уст в уста, сказки, легенды, была истово религиозна – отсюда грёзы Петрова-Водкина и о волшебных конях, и о Богородице, венчающей русскую цивилизацию.
Всё это вкупе с несомненным даром позволило мальчику из Хвалынска (городок, точно взятый из пьес Александра Островского!) стать мэтром живописи. Его ждали триумфы и потрясения. Но пока – штудии да классы. Валентин Серов отметил самородка, что означало пропуск на Олимп. На выставке можно увидеть ранние опыты Петрова-Водкина, где не определяется почерк, ибо его ещё нет. Хвалынские пейзажи начала 1900-х – это нечто обыденно-типичное, без изюминки, но уже есть крепкая рука, техничность.
Следом — Париж, Италия и даже Северная Африка. Везде — колорит и воздух, небеса и — древние камни. Искал себя и — свой взгляд. Примерял модные «-измы», кидаясь будто в омут в очередной стиль. Музой он выбрал не особенно красивую, но эффектную Маргариту (Мару) Йованович, сербско-бельгийскую мадемуазель, с которой судьба свела его в Фонтене-о-Роз под Парижем. Они обвенчались. Но не в Париже. В Хвалынске.
Её портрет 1913 года - буйство красок и тёплая свежесть. Петров-Водкин очень любил свою жену - та была ему ещё и другом-товарищем. Рядом - автопортрет с Марой и дочерью Еленой, выполненный уже в середине 1930-х, когда художник сделался одним из столпов нового искусства и – новой власти. Себя Петров-Водкин написал этаким «вторым планом» для своих домочадцев, подчёркивая их важность для себя и, если Мара с Еленой смотрят, то Кузьма – выглядывает.
Есть несколько знаменитых вещей - «Две» - с характерными для Петрова-Водкина типажами и оттенками; портрет узколицего мальчика, напоминающего того, что купал красного коня и, наконец, образ Ариадны Холоповой-Шмидт, дочери провинциального архитектора Александра Холопова. Рыжая девочка-солнышко изображена сотканной из материи света, и на синем фоне – застывшее лицо античной героини. Ариадна-мифологическая и – Ариадна-подлинная, тутошняя. На сопроводительном стенде читаем, что юная Холопова не скучала в часы позирования – перед ней стояла коробка шоколадных конфет, а художник рассказывал удивительные истории.
Петров-Водкин – мастер узнаваемых натюрмортов; некоторые из них представлены в выставочных залах. Его стаканы с водой, яблоки, пасхальные яйца, хаотично раскиданные по столу, увесисто-сочный виноград, письма, тетради, коробок спичек – живой, бойкий мир вещей. Подобно Гансу-Христиану Андерсену, чьи табакерки и чернильницы оживали, вступая в диалог, Петров-Водкин наделял предметы норовом.
Вторая фигурантка действа – Мария Ломакина. Афишей выставки послужила её картина «Сбор винограда» - квинтэссенция того, чему научилась крымчанка у своего педагога. Ломакина происходила из состоятельного и – образованного семейства, где считалось хорошим тоном читать, музицировать, рисовать, откликаться на все веяния.
Отец Ломакиной - агрономом-виноградарь, был широким спецом в области сельского хозяйства и общественным деятелем. Мария сформировалась в дивной атмосфере взаимопонимания, и её решение стать живописцем не оспаривалось. Исключительная умница, Ломакина после окончания гимназии училась ещё и на историко-философском факультете Московских высших женских курсов, параллельно посещая студию Константина Юона.
Её работы хвалил Константин Коровин, а дебют в качестве самостоятельной художницы состоялся за несколько лет до встречи с Петровым-Водкиным. Революция! Мария, вернувшись в Крым, трудилась в местной Комиссии по охране памятников, имея мандат ялтинского Наробраза. Эта структура и направила свою активистку в Петроград. То есть наша героиня попала к Петрову-Водкину, уже будучи профессионалом и развитой личностью.
Как выглядела девушка в те годы, можно понять, глядя на автопортрет в розовой косынке – здесь много от «Комсомолок» Юона и пока ничего от Петрова-Водкина. Себя не щадит и не приукрашивает. Грубоватое, но выразительное лицо, тёмные глаза и брови, жёсткий подбородок, волевая линия рта. Из той же «юоновской» серии брутальная «Работница», но эта картина уже с налётом модного стиля Ар деко, а если той пролетарке изменить выражение губ, то получится западная миллионерша, коих уверенно клепала Тамара де Лемпицка.
В 1931 году Ломакина снова едет в родной Крым для написания картины «На табачных плантациях», где, помимо эскизов к тематическому полотну, художница создала ряд портретов и пейзажей. В этих её работах уже много того, чему она обучилась у Петрова-Водкина. Иконописность, горячая колористика, прямота и дерзость!
Вскоре она выходит замуж за скульптора, мастера художественных промыслов Алексея Петрова из Сергиева Посада, и отныне жизнь Ломакиной оказалась связана с Подмосковьем. Примечательно, что её линии, краски, мотивы тут же поменялись – она заделалась реалисткой, и стала писать в передвижническом стиле с налётом импрессионизма.
Её картины и рисунки второй половины 1930-х – 1960-х годов не имеют ничего общего с предыдущим творчеством. «Рябинка», «Уголок Загорской Лавры», «Зосимовская церковь», «Лодки на канале. Москва» — тихая радость, лиризм, постижение благодати. Неслучайно художница в те годы изучала древнерусские и ренессансные фрески.
Третья часть экспозиции обращена к Крыму – ещё одной точке сборки, где родилась Ломакина и где бывал, живал Петров-Водкин, в частности, у Максимилиана Волошина, чей портрет мы также наблюдаем на одном из стендов. Явлен и раритет – домовая книга Волошиных в Коктебеле. Феерия! Экспонируется картина «Землетрясение в Крыму», посвящённая катастрофе 1927 года. Это событие так повлияло на общество, что было отмечено писателями, поэтами и художниками. Человеческая психика такова, что порой трагедия обращается своей противоположностью.
Так, Михаил Зощенко выдал презабавный рассказ «Землетрясение», главный герой которого, будучи пьян, проспал светопреставление, а проснувшись, не узнал окружающую действительность: «Тем более ихнюю каменную будку свалило, а стена расползлась, и забор набок рухнул. Только что кипарис тот же, а всё остальное признать довольно затруднительно».
Не отстали и сатирики Илья Ильф с Евгением Петровым, включив землетрясение в свой роман «Двенадцать стульев». Из-за крымского экстрима Ося и Киса упустили важный стул: «Остап лежал на полу, легко придавленный фанерными щитами. Было двенадцать часов и четырнадцать минут. Это был первый удар большого крымского землетрясения 1927 года. Удар в девять баллов, причинивший неисчислимые бедствия всему полуострову, вырвал сокровище из рук концессионеров».
Владимир Маяковский грохотал: «Развезувился старик Ай-Петри!». Петров-Водкин в своё время был очарован Везувием: «Трудно мне сейчас описать мое состояние, но, конечно, я был в экстазе», и решил сотворить …свой «Последний день Помпеи» на местном материале. «Землетрясение в Крыму» отличается от брюлловского Армагеддона - тут нет никакой экспрессии. Фигуры людей выглядят странно – динамика вроде бы (да-да, вроде бы!) отсутствует, все безмятежны, и лишь один-единственный мужчина вжался в колонну. Тем не менее, поверхность земли сползает вниз направо, и тут же всё и вся теряет устойчивость. На контрасте даны крымские виды Ломакиной – «Терраса чеховской дачи в Гурзуфе», «Дорога в горах», «Окрестности Кизил-Таша», «Кипарисы над морем». Она пишет, рисует, лелеет Крым, как хозяйка; Петров-Водкин выступает, как гость.
Да. Мария Ломакина не встала вровень с учителем, но, без сомнения, интересна – и как художница, и как персонаж той исторической реальности, которую мы пытаемся переосмысливать. Советская вселенная с её цветущей сложностью – какова ты? Петров-Водкин звал в сияющее послезавтра, а Ломакина – шла следом, ловя ту новизну с младой искренностью. Он вошёл в каталоги мировых искусств, она заняла скромную, но душевно-лирическую нишу. Памяти достойны все – и гений, и его студентка.
двойной клик - редактировать галерею
