Алексей Смирнов фон Раух. Доска Дионисия. Антикварный роман-житие в десяти клеймах. М. Индивидуум, 2024. — 272 с.
На первый взгляд, «Доска Дионисия» — это детектив, с путешествиями по разным эпохам: от Дионисия через начало ХХ века в современные автору 1970-е годы. Книга Алексея Смирнова фон Рауха может стать в один ряд с произведениями его современников: «Чёрным треугольником» Юрия Кларова, «Анискиным и Боттичелли» Виля Липатова и их экранизациями, с кинокартинами: «Кража», «Возвращение святого Луки» и многими другими.
Немного об истории вопроса: после революции иконы стали «национальным достоянием», теперь любой желающий мог ознакомиться с ними в музеях. В 1918 году была организована Всероссийская комиссия по сохранению и раскрытию памятников древнерусской живописи с иконописно-реставрационной мастерской. Возглавил Комиссию И.Э. Грабарь, реставрационную мастерскую – реставратор Г.О. Чириков. Кроме розысков и сбора икон в экспедициях по действующим и заброшенным храмам в 1920-е гг. ученым было важно зафиксировать уже известные коллекции, например, С. П. Рябушинского, Н. П. Лихачева, И. С. Остроухова…Начиная с 1920-х годов появляются иностранные коллекционеры русской иконы, такие как шведский банкир Улоф Ашберг, Джордж Ханн, Джозеф Дэвис и другие.
В конце 1950-х годов начинается постепенное восстановление храмов как памятников монументального искусства (архитектуры и живописи).
Во время Оттепели возникает массовый интерес к религиозной и национальной культуре. Для кого-то – это проявление умеренного почвенничества, для кого-то – фрондёрство в рамках дозволенных границ. Часто в книгах и фильмах в домах не очень хорошего (читай: несоветского) человека: вора, жулика, спекулянта или условного оппозиционера мы видим икону как деталь-маркер. Например, в «Бриллиантовой руке» Геша просыпается от кошмарного сна, смотрит на черную кошку, а затем в красный угол с иконой, распятием, лампадкой и символом мещанства – коллекцией слоников.
В 60-е – 70-е годы XX века впервые произошло взаимодействие с иконой нецерковников и неискусствоведов: для кого-то икона стала предметом коммерции, для кого-то – эстетики, для кого-то – политическим манифестом.
Были известны случаи, когда представители интеллигенции от фрондёрства по отношению к советской власти через приобретение икон постепенно начинали чувствовать духовный импульс, обращаться к феномену русской национальной культуры, а после этого передавали свои коллекции в дар музеям.
В романе «Доска Дионисия» затрагивается популярная у наших читателей и зрителей тема спрятанных или пропавших в революцию сокровищ на фоне борьбы за власть, калейдоскопа лиц разнокалиберных специалистов по антиквариату: от священнослужителей до суеверных уголовников, оценщиков, искусствоведов, фанатиков.
Если же мы обратим внимание на вторую часть названия: «Антикварный роман-житие в десяти клеймах» и на структуру романа, где вместо глав — клейма, то есть самостоятельные сюжетные композиционные формы на иконе, развивающие или поясняющие сюжет центральной композиции, то мы сталкиваемся уже со смешением живописи и литературы. И о чьём житии повествует нам автор?
Итак, кандидат искусствоведения Анна Петровна недавно защитившая диссертацию по работам Дионисия, узнает, что на московском подпольном рынке появилась икона из некогда богатого Спасского монастыря в уездном городе на Волге, хотя по словам старших коллег, все ценности исчезли оттуда ещё во времена революции. Анна Петровна решает заняться поисками иконы самостоятельно, несмотря на опасность.
Персонажи романа прописаны с разной степенью детализации и симпатии автора. Анна Петровна — во всех отношениях положительная дама, подвижница, решившая на время стать детективом-любителем, немного картонна. Она герой — катализатор: ее появление провоцирует развитие сюжета.
Одним из самых ярких персонажей книги является Ермолай, — почти ветхозаветный старец, с младых лет ставший орудием возмездия белой России. Он – воплощение некой страшной силы, со своим представлением о высшей справедливости. Только в конце романа, открывается нам та причина глубокого душевного надлома, потери собственных смыслов ещё юного Ермолая, когда чужие идеи поселились в нём и стали его новыми смыслами и целями, когда исчезли человеческие чувства, а с ними пощада и милосердие.
Фёдор — племянник бывшей дворянки Аннет Велипольской в мечтах о лучшей жизни (сродни мечтам товарища Бендера) просит своего приятеля-оценщика Мариана свести его с теми, кто поможет найти и изъять спрятанные сокровища.
Кот Мариана — Брут и карточный расклад на будущее предрекают печальный конец экспедиции. Полон суеверных предчувствий и загадочный бандит-кокаинист, любитель Вертинского и обладатель тонкой интуиции — Бледный Алекс.
Появляются элементы фантастической повести и плутовского романа.
Столкнувшись с обычаями и ценностями нового круга — уголовников, для которых важна исключительно прибыль, незадачливый пикаро Фёдор чувствует себя потерянным. Возвращение домой меняет его.
Возникает важная для романа тема покаяния: переоценки ценностей, перехода от страстей и ненависти к любви, покою и жизни вечной или забвению.
Фёдор возвращается в семью и профессию, к написанию диссертации, у него появляется привезти на отдых жену и дочь в городок на Волге, откуда родом были его предки.
У Ермолая — это покаяние перед ликом Спасителя, Высший суд, очищение всего наносного и обретение вновь его единственной любви.
Нераскаявшихся ждет смерть либо арест.
Главарь банды Аспид — человек, не знающий пощады в погоне за добычей, как военный стратег готовит каждую операцию, ничто не остается без его внимания: информация, техника, своеобразный отдых и физические тренировки членов банды.
Пожалуй, одной из наиболее ярких деталей является описание одной из излюбленных традиций Аспида и его подруги Ниночки.
« — Хватка у тебя как у матерой волчицы. А вместе мы как два волка с той пластинки, и Аспид, и Ниночка очень любили старую, пятидесятых годов пластинку Московского общества охотников, где егеря, воя волками, обучают охотников вою матерого волка-самца и волчицы вместе. И Аспид, и Ниночка любили, предварительно распив бутылку «Камю», звездной морозной ночью, надев невесомые пушистые свитера и скользя на лыжах, завыть по-волчьи в лесу, он матерым волком-самцом, а она — волчицей. Выли профессионально — собаки во всей округе, дрожа, прятались в будки и истошно брехали, а боязливые дачевладельцы запирали двери на все добавочные щеколды».
И здесь мы сталкиваемся с лейтмотивом оборотничества. Многие герои романа ведут двойную жизнь. Аспид и профессорская дочка Ниночка; старец-целитель, он же, сидевший за убийства Щербатый волк — Ермолай, преподавательница французского — дворянка Аннет Велипольская, преподаватель истории — последний оставшийся представитель династии Шиманских, тешивший себя воображаемыми сражениями и разгуливающий по бульварам в старой военной форме с георгиевским крестом под пальто. «Оборотистый» настоятель Спасского монастыря Леонтий, обирающий прихожан и продающий образа из храма; деятели подпольного арт-рынка, покрывающие воротил и уголовников. Они оказались действительно страшны для русской истории и культуры. При их пособничестве или молчаливом согласии разворовывалось и уничтожалось наследие России.
Смирнов экспериментирует со стилем, иногда заигрываясь: есть ничего не добавляющие сюжету пассажи, появляются некоторые заимствованные неправдоподобные элементы.
К примеру, мы видим описание губернского города глазами Федора: «Отдельные куски льда белели, как разбросанные после обыска порванные бумаги». Где мог обыватель Фёдор увидеть помещение после обыска? Где их видел автор? «Невыстраданная метафора», — как сказал бы Евгений Головин.
Алексей Глебович Смирнов фон Раух (1937 —2009) — потомственный художник — основоположник магического символизма, реставратор и публицист, был дружен со смогистами, лианозовцами и представителями «Южинского кружка»: Юрием Мамлеевым, Евгением Головиным, Владимиром Ковенацким.
Смирнов знаком многим по своей провокационной мизантропической хронике-летописи «Полное и окончательное безобразие». Книга состоит из подробных описаний моленных и круга непоминающих, катакомбников, рассказов об антиправительственных заговорах, размышлений о русском искусстве и литературе, о судьбе России. И глава «Древнерусская иконопись и новое Московское искусство» даёт небесспорную, но интересную трактовку роли иконы Дионисия в «Антикварном романе»: «Русская икона — это проявление религиозного отношения к самому процессу искусства. Иконопись есть концентрированнейшая из всего мирового искусства школа религии самого искусства. Мы знаем, что Андрей Рублев обожествлял процесс самой живописи, во время его пребывания в мастерской в Троице-Сергиевском монастыре прекращались все работы, и братия при колокольном звоне молилась о ниспослании успеха своему живописцу. таких примеров мало в истории созданий живописных произведений. В формировании религии искусства сыграли и особые факторы русской жизни. Русские люди всегда жили в ужасных социальных и экономических условиях… Именно мрак и страшные условия способствовали абсолютности акта творчества».
Уходят люди, поколения, но вечно жив абсолютный акт творчества. Он-то и является подлинным героем романа-жития.
