Восстание Донбасса против бандеровского «евромайдана» весной 2014 года, ныне продолженное российской спецоперацией по демилитаризации и денацификации Украины, стало не только политическим, но и культурным, прежде всего — литературным, а в сердцевине своей — поэтическим, событием, мощным выплеском творческой энергии людей разного возраста и разных судеб, неожиданно для себя попавших — телесно и/или душевно — в зону боевых действий новоявленных «цэевропэйцив» против Русского мира, где всё иное: пространство, время, жизнь и смерть… И Слово тоже становится совсем иным.
Ведь истинная поэзия в полноте своей — род воинского искусства. Эта истина подтверждается всей историей человечества, от "Песни о Гильгамеше" до наших дней. Как писал в своей книге "Древняя Русь и Великая Степь" Лев Гумилёв: «Появились саги и поэзия скальдов — сравним плеяду арабских поэтов перед проповедью Мухаммеда и в его время. Или Гомер и Гесиод накануне эллинской колонизации... С движением викингов, противопоставившим себя оседлым и зажиточным хевдингам, связано возникновение скальдической поэзии около 800 г.» Поэтому «певец во стане русских воинов» — вовсе не случайность, а неизбежность и необходимость...
Восемь лет назад, в предисловии к поэтической антологии "Русская весна", было отмечено, что Большая Россия, Русский мир, русская цивилизация проходят испытание Украиной, и это испытание ещё не закончено. Не закончено оно и сегодня. В том числе — для русского Слова, для русской поэзии, которые продолжают сражаться против бандеровского неонацизма, с его словами, с его поэзией. Это война и плоти, и духа, и самих душ человеческих. В неё вовлекаются порой не сразу и вроде бы даже не по собственной воле, как это произошло, например, с харьковчанкой Анной Долгаревой, 1988 года рождения.
Наверное, получи она к началу «евромайдана» желанную ей тогда аспирантуру по химии в Киеве, всё случилось бы по-другому, и, в частности, эта статья тоже вряд ли появилась бы на свет. Но к февралю 2014-го Анна уже перебралась в Санкт-Петербург, потом её любимый человек из «матери городов русских» отправился защищать Донбасс и там погиб — вместо свадьбы случились похороны, и она решила остаться там, где лилась кровь и рвались снаряды — «доделывать его дело». Наверное, и жёны декабристов, и героини Великой Отечественной узнали бы в ней родную душу. Но эта душа ещё и писала стихи. На русском языке. По-русски.
До того — одни, а после того — уже совсем иные. Благодаря им факты личной биографии Анны Долгаревой стали явлением нашей общей истории и культуры, точно так же, как многие культурные и исторические события — фактами её личной биографии. Во многом помогла работа военным корреспондентом — занятие, которым Анна продолжает заниматься и сегодня. За которое попала в списки «врагов Украины» на известном необандеровском сайте "Миротворец" под эгидой МВД и СБУ со следующей характеристикой: «Принимала участие в боевых столкновениях. Занимается сепаратистской деятельностью. Коммунистка, пишет стихи. Принимает и осуществляет заказные «вбросы» антиукраинского содержания на пророссийских ресурсах в интернете». Читая подобное, понимаешь, что та «Украина», которую пытаются создать необандеровцы-«миротворцы» должна быть адом, в котором им, словно бесам, должно мучить и убивать грешников-«москалей», а также прочих «антиукраинцев» и даже «неукраинцев». Поэтому правильно пишет Анна: «Наша земля не должна быть осквернена фашизмом и теми, кто его в упор не видит. А какая жизнь здесь и сейчас — так это война…» Для России — специальная военная операция, которая началась 24 февраля 2022 года, а для Донбасса — война, которая длится почти восемь лет…
Расхожее утверждение гласит, что каждый поэт — явление уникальное, неповторимое. И это действительно так. Но в случае с Донбассом — словно для того, чтобы подчеркнуть особую важность происходящего, — наблюдается нечто вообще невероятное. Известный русский поэт Юрий Юрченко, который из уже обжитого им Парижа отправился добровольцем-ополченцем в Донбасс весной всё того же 2014 года, свидетельствовал: «Я хотел сначала взять позывной "Поэт", но мне сказали: «У нас уже есть три поэта, четвёртого мы не потянем…»
Этот феномен ещё не понят, не осмыслен, даже не представлен во всей своей полноте, но он, несомненно, существует. И его существование лишний раз подтверждается тем, что сегодня с духом, землёй и кровью народных республик связаны равные по глубине и мощи поэтические голоса двух Анн: Долгаревой и Ревякиной, — которые ничуть не сливаются и не диссонируют между собой, даже не дополняют друг друга, но растут, словно два дерева от единого корня, корня Русского мира в Донбассе. Возможно, когда-нибудь эта синергия, если не симбиотика, станет предметом отдельного изучения — пока её стоит просто зафиксировать как факт.
И — удивительное дело! — даже в «довоенных» стихах своих Анна, словно в вещих снах, предчувствовала будущее. Вот финал стихотворения "Анна и волк", 2012-го мирного ещё (вроде бы) года.
«Однажды волк уйдёт восвояси, ей придётся идти за ним — в темноте, без связи, тридевять земель, семь железных сапог, девять сотен дорог. То дожди, то палящие отчаянные лучи, выбирала законы сказки — так получи.
Но — потом, а сейчас она счастлива, говорю, это будет ещё долго по календарю, и вообще — сырою землёю, водой текучей, и дождём, и ветром, и тучей заклинаю, и будет слово моё тяжелей свинца, пусть свирель моя не отступится — до конца, пусть она пройдёт той дорогой, что он прошёл,
и вообще,
пускай же будет
всё хорошо».
Разве не так всё после и получилось? Лучше бы этого было не предчувствовать? Наверное, но можно ли? Большинство стихов Анны Долгаревой — вне рамок классической силлабо-тоники, они похожи на заговоры деревенской ведуньи, дошедшие к ней через десятки, если не сотни поколений. Даже когда они оказываются переполнены приметами современности (хотя какой АГС ниже упомянут, не уточняется, но явно не АГС-40, а что-то более раннее, АГС-30 или даже АГС-17).
«В гильзу от АГС помещается 20 грамм
в данном случае — виски. Мы пьём без звона,
ветер с востока хлопает дверью балкона.
Пьём за тех, кто более не придёт к нам.
Пьём за любовь, за свою мирную жизнь,
за наше большое будущее, поскольку все мы
относительно молоды; неубедительнейшим «держись»
пытаемся поддержать друг друга на время.
Сентябрь начался, с востока идёт гроза,
молчат миномёты, автоматы притихли даже.
Один комроты, смотря на меня, сказал,
что мечтает увидеть женщину не в камуфляже.
Здесь земля отверженных, нам уже от неё не деться,
ветер степной пахнет смертью, мятой и мёдом.
Мы пьём за любовь, за правду, за счастливое детство,
пьём, не чокаясь, из гильз от гранатомёта».
Эти стихи-заговоры, наряду с доходящим глубже корней словотворчеством: «Тебя нет никогде…», — важный пласт творчества Анны Долгаревой, и такие персонажи народных сказок, как Баба-Яга, отнюдь не выступают антагонистами героев её поэзии.
«Иван-дурак приходит к Бабе-Яге, идёт по мху серебристому, по камням. Она его ждёт, закипают щи в очаге, с одежды капли падают на пол, звеня. Он говорит: верни мне сердце. Оно иссохло, стало как мёртвый изгнивший плод. Оно ведь пело, стыло, цвело весной, а нынче только молча о ребра бьёт.
Они встают, и, жалобно закричав, к двери бросается с ними прощаться кот. Они идут в молчании среди трав, идут путём цветущих чёрных болот. Идут по полянам, где по колено нога в зелёный, пушистый проваливается мох. Не передумал, спрашивает Яга. Он говорит: передумал бы, если б мог.
Верни мне сердце, неведомая моя, верни мне сердце, бессменный страж бытия…»
Слышите: «неведомая моя», «бессмертный страж бытия»? Что происходит дальше в этом стихотворении? Происходит вовсе не возврат, но обретение второго сердца.
«Как смерть Кащея, в руке сердце у дурака. А может, и вовсе то было не сердце, а смерть. Но вставил в грудь, и не холодела рука, и стало два сердца биться в грудную твердь. Живое и мёртвое, словно два родника, и шёл он сквозь лес, и пели вокруг соловьи: два сердца нынче у нашего дурака, два сердца — живой и мёртвой воды ручьи…»
В отличие от Анны Ахматовой и Марины Цветаевой (да простятся здесь подобные сравнения), Анна Долгарева — не жрица и не безумная вакханка. Но уж точно, подобно им, — не ангел с белыми крыльями. Она — «всего лишь» ведунья, которая «на ты» с любой лексикой, даже обсценной — в ранних стихах Анны «буквы с точками» встречаются не однажды. И, по собственному признанию, её долго «шатало» от ролевых игр и шаманизма (похоже, Лемерт — не столько псевдоним, сколько некий аналог «сакрального» имени, которое служит пропуском в иные измерения) до католичества («Мне нравилась концепция чистилища. Она давала надежду»). Но вернулась в православие.
Эти шатания при внимательном рассмотрении, например, получившего широкое признание стихотворения "Бог говорит Гагарину" (2019) заметны:
Бог говорит Гагарину: Юра, теперь ты в курсе:
нет никакого разложения с гнилостным вкусом,
нет внутри человека угасания никакого,
а только мороженое на площади на руках у папы,
запах травы да горячей железной подковы,
берёзовые серёжки, еловые лапы,
только вот это мы носим в себе, Юра,
видишь, я по небу рассыпал красные звёзды,
швырнул на небо от Калининграда и до Амура,
исключительно для радости, Юра,
ты же всегда понимал, как всё это просто.
Мы с тобой, Юра, потому-то здесь и болтаем
о том, что спрятано у человека внутри.
Никакого секрета у этого, никаких тайн,
прямо как вернёшься — так всем сразу и говори,
что не смерть, а яблонев цвет у человека в дыхании,
что человек — это дух небесный, а не шакалий,
так им и рассказывай, Юра, а про меня не надо.
И ещё, когда будешь падать —
не бойся падать.
«Яблонев цвет у человека в дыхании…» — не аллюзия ли здесь на библейский плод с древа познания Добра и Зла, который чаще всего ассоциируется с яблоком и который предполагает присутствие цветка ранее?
Ещё отчётливее весьма отличный от канонического образ Бога в другом, не менее известном стихотворении Анны Долгаревой, у героя которого, по её утверждению, был реальный прототип:
В город пришла война.
В город ложатся мины.
В городе разорвало водопровод,
и течёт вода мутным потоком длинным,
и людская кровь, с ней смешиваясь, течёт.
А Серёга — не воин и не герой.
Серёга обычный парень.
Просто делает свою работу, чинит водопровод.
Под обстрелом, под жарким и душным паром.
И вода, смешавшись с кровью, фонтаном бьёт.
И, конечно, одна из мин
становится для него последней.
И Серёга встаёт, отряхиваясь от крови,
и идёт, и сияние у него по следу,
и от осколка дырочка у брови.
И Серёга приходит в рай — а куда ещё?
Тень с земли силуэт у него чернит.
И говорит он: «Господи, у тебя тут течёт,
кровавый дождь отсюда течёт,
давай попробую починить».
Этот сотворённый Богом мир видится и автору, и её герою — наверное, как и большинству из нас, — весьма далёким от совершенства, а потому подлежащим человеческой «починке». Словом и делом. Реализация прав на подобную «починку» получается пока не очень. Но, по большому счёту, что ещё остаётся человеку в таком мире, в такой жизни своей? Стихи Анны Долгаревой, во всяком случае, напоминают об этом.
