Эпиграф: «С добром и злом тоже начались проблемы. От имени добра стали говорить такие хари, что люди сами с удовольствием официально записывались во зло….». Виктор Пелевин. iPhuck 10
Саундтрек: Slipknot - «XIX»
Иллюстрация: картина "Остров мёртвых" - Арнольд Бёклин
В середине 2000 –х в подвальной книжной лавке Ad Marginem на Новокузнецкой я совершенно случайно купил "Pasternak" незнакомого мне тогда автора – Михаила Елизарова. На скамейке замоскворецкого скверика тут же начал читать и перевернул последнюю страницу уже в сумерках. Потом, дома, перечитал книгу ещё раз, теперь уже более вдумчиво и обстоятельно. Сразу же ощутил резонанс с текстом – «вот таким и должен быть роман XXI века», - подумал я тогда. Хорошо это помню, так как перед этим препарировал "Истоки и смысл русского коммунизма" Николая Бердяева, где мне особенно запомнились (я их даже записал) следующие строки:
«Интеллектуальный, культурный слой в России слабо сознавал свое достоинство и свое культурное призвание. На вершинах своего творческого пути русский гений остро чувствовал свое одиночество, оторванность от почвы, свою вину – и бросался вниз, хотел приникнуть к земле и к народу. Таковы Толстой, Достоевский. Народническое миросозерцание носит теллурический характер, всё зависит от земли».*
Уже тогда я воспринимал подобные утверждения, как фантомные боли присущие леммингообразным персонажам, почему-то стремящимся раствориться в смраде условной Хитровки. Вынырнувший из народной массы прекраснодушный участник «хождения в народ» 70-х годов XIX века с недоумением назвал «водорослями»** тех, к кому ранее стремился прикоснуться и обнаружить некую глубинную тайну. А вот в тексте Елизарова как раз чувствовалось ощущение собственного достоинства и начисто отсутствовало предыхание, ритуальные попытки увидеть невообразимые глубины там, где хорошо, если по щиколотку. Я был чрезвычайно рад, что нашёл современного русского писателя, который не изнуряет себя и свои тексты ментальными терзаниями и самоуничижением, а профессионально делает своё дело – исследует окружающее его пространство смыслов и называет вещи своими именами, населяя свои произведения живыми, узнаваемыми персонажами***, пусть они и не всегда укладываются в рамки какой-то искусственной политкорректности или выглядят порой слегка фантасмагорически. Ритм, язык, смыслы, эстетика Михаила Елизарова вызвали у меня тогда ощущение гармонии и настойчиво потребовали поселить "Pasternak'a" на избранной книжной полке, что я с удовольствием и сделал, поставив том по соседству с трудами религиоведа и традиционалиста Мирча Элиаде, мне почему-то показалось, что они близки по духу. Всегда внимательно подходил к размещению бумажных друзей на книжных полках – вряд ли, скажем, породистому "Атланту, расправившему плечи" было бы комфортно жить рядом с какой-нибудь потрёпанной "Перманентной революцией". Кстати. Пару раз мне удалось применить и фразу из "Pasternak'а" - «когда тебе разрешили проповедовать с акцентом?» - в адрес разнообразных уличных «хотите я расскажу вам об Иисусе?» Результатом в обоих случаях было крайнее смущение сектантов.
В 2008 году на презентации книги "Русский бунт" Глеба Борисова в "Фаланстере"**** я купил только вышедшего тогда "Библиотекаря". Вечером раскрыл. А перевернул последнюю страницу уже на рассвете. Тем утром Михаил Елизаров окончательно возглавил мой топ современных русских писателей. Пытаюсь вспомнить, что же так сильно зацепило меня тогда? Сейчас мне кажется, что в основном «общность воспоминаний» - читая его очень натуралистические - в первую очередь на эмоциональном уровне - описания ушедшей эпохи 80-х, я как будто бы погрузился в флешбэки из собственного детства. Подобные же ощущения я испытал от "Омон Ра" Виктора Пелевина когда-то.
В августе 2021 года в руки попал свежий роман Михаила Елизарова "Земля". Закончив чтение, я взялся за этот пост. Попробую описать свои ощущения. "Земля" - стилистически продолжает "Pasternak'а" и "Библиотекаря", пробуждает и разжигает воображение, сплетая наполненный символизмом гобелен повествования, где углубляется авторское исследование мрачного, низового мира постсоветской эпохи. Землекоп Вова Кротышев поднимает пласты глубинных особей homo sapiens и демонстрирует их читателю в разных ракурсах до тех пор, пока сам не становится объектом пристального исследования со стороны людей некоторым образом посвящённых. В качестве декораций к повествованию – блестяще изученное Елизаровым похоронное дело, шире, «русский танатос» - по его же определению. Читая, вспомнил маленькую похоронную контору "Царство Аида" в Подмосковье, чей забитый от пяток до ушей хозяин замонашился и подался в насельники Оптиной пустыни. Погружаясь в текст, постепенно начинаешь ощущать аромат сырой земли, налипшей на кромку лопаты «фискерс». В книге чувствуется небольшая временная расфокусировка – разные эпохи слегка сплетаются на окраинах Подмосковья прямо как в реальном offline, где чем дальше от МКАД, тем менее понятно, какое на дворе десятилетие.
В этой книге определённо есть обаяние теллургической мистики (позаимствую выражение у Николая Бердяева), та самая «власть земли», которой грезили писатели XIX века, (различие лишь в диаметральной полярности) проступает сквозь страницы романа Михаила Елизарова. Особенно удался оккультный образ Алины – подруги Вовы Кротышева и описание мира тёмного андерграунда, панорамное, изобилующее потрясающе тонкими деталями, а мастерски изображённые автором ментальные состояния, ритуалы и практики по достоинству оценил бы и сам Мирча Элиаде*****. В мире, где восприятие окружающего тотально десакрализовано (как сформулировал землекоп Вова Кротышев в беседе с «добрыми православными агностиками» - «для современного россиянина православие – это бояться в самолёте»), а потому всё-всё разрешено, и никто не узнает, ведь оказалось, что сверху никто вроде как не смотрит ******, для поддержания хоть какой-то иллюзии порядка понадобились эмуляции высшего наблюдения за жизнью – видеокамеры. Так цифровые коробочки с объективом стали рукотворной заменой страха Божьего. Михаил Елизаров показывает, что далеко не все живут в примитивной системе координат этого «расколдованного» мира.
Так о чём эта книга? Для меня это в первую очередь рассказ о неизгладимой судьбоносной встрече с теми, для кого «изначальное тайное откровение» не абракадабра, а реальность, лишь слегка задрапированная для защиты от маслянистых оловянных глаз из толпы, а «clown» не циркач, а «могильщик» в версии шекспировского "Гамлета" на староанглийском, словом, о людях ручной сборки /штучного тиража противопоставленных массовой продукции человеческого конвейера.
*-Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. Репринтное издание. УМСA-PRESS, Париж, 1955. С.49
** Радзинский Эдвард. Цари: Александр I и Николай II. М., 2007.с.396. А, например, в памфлете Мартина Лютера «Против разбойных и кровожадных крестьян» есть и куда более жёсткие определения (они же и более точные) для представителей глубинного охлоса.
***-Иван Солоневич писал в "Народной Монархии" о русской литературе XIX века, к которой относился в высшей степени критично, считая её виноватой в подготовке к трагедии 1917 года, следующее: «Достоевский рисует людей, каких я лично никогда в своей жизни не видел и не слыхал, чтобы кто-нибудь видел…»
****-в вопросе выбора литературы я всегда прислушивался к Борису Куприянову
*****- См. монографию Мирча Элиаде – "Тайные общества: обряды инициации и посвящения".,М., 2002.
******- «Ты, человек, не потому ли не в курсе, кто и зачем поднял тебя из праха, что создатели твои не в пример умнее Мары и её друзей. А всё кричишь, кричишь из своего хосписа при дурдоме, что Бог умер. Ну-ну.» - Пелевин Виктор, iphuck 10. М., 2017,с.410
