Юбка и символ

«Пусть любит с крамольным оттенком помаду.
Пусть стрижка — что надо, и свитер — что надо,
Пусть туфли на шпильках. Пусть сумка «модерн»,
Пусть юбка едва достигает колен».

Юлия Друнина «Девчонка - что надо!»

Есть выставки, главным и единственным минусом которых является их креативная сумбурность. Точнее, особая логика, что создаёт эффекты, но не служит информативности. Большинство проектов, связанных с историей костюма, выглядят, как магазинчики винтажных штук, где всё пригоже декорировано - свисает, высится и сияет, но разобраться в этом – целая наука. Что к чему, за чем и - зачем? Так, манто 1920-х легко соседствует с кримпленовым костюмом начала 1970-х, а туфли, в коих танцевали фокстрот и шимми – с дутыми сапожками предперестроечной пятилетки.

Экспозиция «Короче: век и юбка» в Музее Красной Пресни – увы, не исключение. Ряд уникальнейших вещей, интересные сопроводительные таблички, великолепное оформление! Но всё сгруппировано так, что невозможно уяснить – как одно вытекает из другого, а ведь мода – это не только индустрия шика и ярмарка тщеславия; это – сложная дисциплина со своими законами.

Сама афиша вводит нас в заблуждение: рисунок, показывает, что в XX столетии юбка становилась всё короче. Однако подол 1920-х мог чуть открывать колени, тогда как в 1930-х он достигал аж до середины икры. Платья военных лет – снова коротки, а в 1950-х – намного длиннее. Как, опять же, не вспомнить, что в параллель с мини в 1968 году пришло макси, которое до середины следующего десятилетия сосуществовало и с мини, и миди? Так что, если уж устроителям захотелось провести линию, то это должна быть не прямая, но синусоида.

Хронологический порядок отсутствует – есть разделы «Бельё», «Свадьба», «Отдых», «Мода и революция». Дабы уяснить для себя, что с чем носили, требуется переходить от одной витрины – к противоположной, от манекена – к манекену, а затем складывать в уме получившиеся величины. Годится для двух категорий посетителей – кто очень хорошо знает историю моды и …кто не знает её вовсе. Для первых то будет приятный экскурс, для вторых – пиршество для глаз без чёткого осмысления. «Ах, какие платьица!» и всё.

Но что я о грустном? На выставке много такого, ради чего стоит на ней побывать и даже не один раз. Допустим, костюм жестокой большевички Розалии Залкинд-Землячки, убивавшей белогвардейцев без счёта, с эдакой садистской ухмылочкой. Как же она одевалась, эта богиня смерти, мести и ужаса? Всё обыденно в её коричневом облачении 1930-х – в те годы она была видным функционером и никого не топила на баржах.

Или - роскошное платье и туфельки град-дамы советского бомонда – Александры Коллонтай, потомственной аристократки, бунтарки, адепта свободной любви. Мадам Коллонтай слыла эстеткой с дивным вкусом, и всю жизнь оставалась стройной. Об этом говорит её купальник 1920-х годов, когда авторше «Любви пчёл трудовых» было за пятьдесят. На стендах есть её фотографии Серебряного века, 1890-х годов – мадам носила парижские фасоны с тугим корсетом. Ни о каком аскетизме речь не шла ни в юности, ни в зрелые лета!

Среди экспонатов – розовые пуанты Ольги Лепешинской, в которых она танцевала партию Жанны в балете «Пламя Парижа», изысканной постановке о Французской революции. Возле тех пуант – фарфоровая статуэтка «Балерина» начала 1960-х из Ликино-Дулёво. Эти предметы почему-то окружены сумочками и клатчами 1950-1960-х годов, никак не относящимися к знаменитой танцовщице и «Пламени Парижа».

Несмотря на то, что выставка обращена к веку и юбке, здесь полно брюк. И – мужских пиджаков. Так, можно увидеть костюм, принадлежавший Серго Орджоникидзе, мощному деятелю из сталинской когорты, «отцу» тяжпрома. На одной из витрин – сапоги прославенного наркома. Рядом – чьи-то востроносые туфельки 1930-1950-х годов.

А вот – знакомый революционный вариант – кожаная куртка. Одежда-символ. Знак принадлежности к «своим», к коммунистам. Сочетание брутальной романтики - с рациональностью, а красоты – с удобством. Кожанка сделалась актуальной ещё до 1917 года, когда она была частью экипировки лётчиков и автолюбителей.

В годы Революции непромокаемую, лёгкую и привлекательную куртку облюбовали командиры и комиссары обоего пола. То был своеобразный унисекс, ибо не существовало разделения на мужские и дамские кожанки. По мере того, как утихали социальные бури, эта вещь стала восприниматься архаикой, а в 1930-х её хранили в шифоньере, как память о лихолетье, красной коннице и мечтах о будущем, которое уже наступило.

На выставке можно увидеть кожанку, принадлежавшую простому электромонтёру Михаилу Радину, большевику, участнику вооружённого восстания в Москве. Представлена кожаная фуражка некоего М. Клокова, красноармейца I Владимирского полка. Чем замечательна экспозиция – тут есть вещи самых разных людей, и знаковых, и обычных. На этом история «кожаной моды» не заканчивается, и на стенде мы читаем, как эта лётно-автомобильно-революционная форма сделалась атрибутом юношеского неповиновения. Вспомнили кинокартину «Дикарь» (1953) с Марлоном Брандо, а следом – панков, металлистов, рокеров. На контрасте с курткой 1918 года – облачение российского рок-музыканта Александра Ф. Скляра. Да, выставка носит характер феерического перформанса.

Имеется раздел, посвящённый рабочей одежде. Вот – комбинезоны и рубашки 1930-х годов, а на женском манекене ещё и красная косынка. Пролетарская революция, первое в мире пролетарское государство, диктатура пролетариата – все эти устойчивые выражения сигнализируют о том, что рабочий костюм – это ещё один символ XX столетия в России.

В 1920-х годах дизайнером Варварой Степановой была сформулирована концепция прозодежды. Согласно тем веяниям, мир откажется от самого понятия «мода» в пользу лаконичных облачений, позволяющих и вкалывать, и отдыхать. Свободный крой, несколько карманов, минимум вытачек - Степанова провозглашала высшую суть простоты, как идеала будущего.

Кроме Степановой, там же подвизался её супруг – Александр Родченко и общий друг – Владимир Татлин, выдумавший «нормаль»- одежду, годную для всех видов деятельности. От этого веяло унификацией, что было в духе постреволюционного десятилетия - царил культ машин, домов-коммун и фабрик-кухонь.

В 1930-х изменились социальные установки, а резоны о прозодежде сочли заблуждением, да и мода никуда, по счастью, не делась. Вместе с тем, в СССР активно продвигались идеи НОТ – научной организации труда, и рабочие комбинезоны, штаны, прорезиненные плащи, бахилы и халаты – в зависимости от отрасли - разрабатывались учёными в союзе с учреждениями легпрома. Писалось, что в точно сшитой одежде у работника повышается производительность труда.

Демонстрация фабрично-заводских костюмов сопровождается фотографиями, плакатами и живописными полотнами, отражающими подвиг советского народа на пути к построению коммунизма. Увы, то была утопия, но зато какая прекрасная! Полагали, что ударный труд во имя будущего сформирует тип человека-созидателя, и к 1960-м годам это казалось реальностью. Экспозиция, помимо всего прочего, навевает разные мысли – то то радостные, то – печальные.

Далее – однозначно весёлая страница! Свадьба! На сопроводительной табличке – рассказ о свадебных традициях разных лет. Так, в 1920-х с этой «буржуазно-пошлой» привычкой стали бороться, а белое платье с фатой объявили тряпками старого режима. Все дружно принялись высмеивать обряды - и в острых фельетонах, и в художественных произведениях. Тема празднества-пережитка раскрыта в «Двенадцати стульях» Ильи Ильфа и Евгения Петрова, «Клопе» Владимира Маяковского, «Свадебном происшествии» Михаила Зощенко. Дескать, лишь толстая мещанка мадам Грицацуева и ей подобные могут захотеть пиршеств и криков «горько!», а сознательные гражданки избегают помпезности.

Возврат к традициям случился при Иосифе Сталине, и свадьбы всё чаще показывали на киноэкране, как элемент нормальной советской жизни. «Старый режим» на выставке представляют наряды 1910-х годов – с рюшами и буфами. Также мы видим стильное макси-платье 1970-х годов и – пышный, как тогда говорили «навороченный прикид» 1990-х – с обязательным кринолином, узким лифом и многослойной фатой. Отношение социума к праздникам, их стилистика – это зримые символы общественного бытия.

Дальше - небольшая витрина, посвящённая южному отдыху – тут и соломенная шляпка золотая, и пляжная сумка – тоже из соломы, летний головной убор 1920-х фасона «клош», то есть колокольчик, маленькая скульптура «Купальщица», формами напоминающая «Девушку с веслом». В Советском Союзе было юридически закреплено право на ежегодный отпуск, правда, он не всегда совпадал с жарким летом!

Стенд «Бельё» - рассказ о телесности, о том, что в XX веке произошли кардинальные модификации – приобщение к белью всех слоёв населения и вторжение физкультуры в повседневность. Перед нами – рубашечки эпохи НЭПа, сшитые в частных мастерских, купальники, исподние вещицы 1930-1950-х годов. Вообще, тематика белья привлекает ещё и потому, что это - разговор о сексуальности, об отношении к интиму.

А тут - ностальгическая витрина «Дочки-матери» с бумажными и картонными куколками, к которым прилагались такие же бумажные платьица. Вот - странички из журнала «Работница» 1970-1980-х годов, где иногда печатались разворота с такими куклами. Предполагалось, что эти игры со сменой костюмчиков служат воспитанию вкуса у будущих женщин. Кстати, о куклах! Тут есть потрясающий экземпляр, и уже не из бумаги. Кукла-ребёнок, подаренная фабричному комитету ВЛКСМ комсомольцами Трёхгорки – на малышке надета юбочка с клиньями из образцов ткани.

Тут масса занимательных штук, даже и не относящихся к одежде. Например, ГДР-овская ваза из Мейсена, где создавались фарфоровые чудеса, начиная с Галантного века, с эпохи курфюрста Августа Сильного. После разделения Германии на Ost и West саксонские чашки да пастушки «достались» соцлагерю, и при комми-вождях в Мейсене выпускали не лишь привычную с XVIII столетия изящную посуду и статуэтки в париках-камзолах-жабо, но и политически-выверенные вазы с орнаментами «Дружба народов», «Армия ГДР» или, как тут – «Мир и демократия».

Собственно, выставка прелюбопытна и увлекательна, если не привязывать её к «веку и юбке». Правильнее было бы сосредоточиться на мысли, что одежда — это символ и знаковая система, позволяющая с давних пор отличать своего - от чужого, понятного - от неведомого, верного – от враждебного. Хотя, и эта формула даёт сбои – неслучайна популярность строк Юлии Друниной, где есть слова: «Идёт не стиляжка – девчонка с завода», пусть и одета в юбку-мини. Оболочка не заслоняет сути – и это важно.