Премия "Инновация" и термин "акционизм" имеют и свои светлые стороны. По крайней мере, стало очевидно, что ориентация на эстетические вкусы "рукопожимаемой" общественности — лучший способ погрязнуть в клоаке судебных издержек и отчаянном диссидентстве сетевых хомячков. А обойтись без этих прелестей цивилизации можно, приехав в село Дмитровское, в галерею Гридчина: и воздух чище, и с художественными вкусами получше, и повороты выставочных сюжетов поинтереснее.
Ведь ничто не предвещало появления в галерее современного искусства экспозиции ковров — этого архаичного "атрибута советского мещанства". Ковры и коврики, как декоративно-прикладное искусство, кажется, исчезли из хозяйственного обихода. Ковры не вписываются ни в стиль гламура от Ксюши Собчак, ни в массовый, своеобразный "левый дискурс" мебели от ИКЕА. А эрзац-ковролин служит распространённым средством защиты ламината от царапин, не претендуя на более функциональную роль.
С другой стороны, праздничное семейное фото Дуни Чубайс и её нанотехнологичного мужа неизбежно реинкарнировало "пушистый" фон домашнего уюта. В Интернете сообщество "Carpet rise" пестует наличие ковра как квинтэссенцию изображения. "Король-ковёр" — главный повод для размещения любой комбинации человеческих тел, фигуры людей лишь оттеняют "главную художественную ценность".
И если в некоторых клубах для "креативного класса" ковры висят именно для внесения элемента неожиданности в дизайн помещения, то серые стены галереи Сергея Гридчина подходят для экспозиции как нельзя кстати. Сам контекст места изменяет вектор восприятия искусства. Куда-то испаряется плакатная политизация в авторском ковре с выстриженной надписью "позор мещанским гнидам": лозунг становится трюизмом. Хотя и побуждает желание сделать розово-золотистый, со стразами и люрексом, коврик. Он проиллюстрирует призыв "долой унылость совка" и станет отличным издевательским жестом в адрес этих самых ненавистников "совка". Заодно и явлением, созвучным Энди Уорхолу. Американские шестидесятые — не образец прогрессивности, но на фоне болотной актуальщины — вполне себе передовые творческие эксперименты.
Напротив, научно-популярный рассказ о роли ковров и их ценности для традиционных культур, качестве, стоимости, различиях и местах изготовления — сразу навевает мысли о Персии и коварных замыслах империалистов, желающих разрушить эту статью несырьевого экспорта Исламской республики Иран. Даже фигуры умолчания, отсутствие ковров, изготовленных на люберецкой фабрике, — это уже рассказ об уничтоженной цивилизации, которую невозможно возродить кустарными методами. Увлечение "приращением смыслов" позволяет трактовать каждый узелок ковра и как бит информации, предвестник наступления цифровой эпохи, с исследованием баланса "аналоговых" смыслов. Ведь и название экспозиции, "Carpet is the Message", впрямую соотносится с идеями Маршалла Маклюэна о переходе от тактильных к визуальным средствам формирования мышления.
Возврат от машинного производства к ручному труду в какой-то мере продолжается и в проекте Марии Агуреевой "Раскопки. Слой 0". Изображения сделаны не только в технике ещё привычной шелкографии или методом очень бытового принтера — попутно она использует цианотипию и гумбихроматную печать. Объяснение технологии занимает целых три страницы мелким шрифтом, поэтому лучше расслабиться и погрузиться в процесс созерцания. Сложно удержаться от констатации того, что "снятие оппозиций" и "язычество технологичного мира" уже были высказаны в образах "товарного фетишизма" Карла Маркса, а раскопки до "слоя 0" прочно ассоциируются с приключениями Генриха Шлимана. Философствования неважны, ибо способ отображения переживаний художника меняется сколь угодно часто, да и динамика технологий тоже может быть, если угодно, "другим экспрессионизмом", "визуальным техногнозисом". Насколько данная попытка удачна — можно спорить, но восприятие процесса производства как творческого акта — достойно интереса.
