"Когда б владел я целым миром,
Хотел бы веером сим быть;
Всех прохлаждал бы я зефиром
И был бы всей вселенной щит".
Гавриил Державин
Разглядывая старинные веера, можно изучать не только историю дамских вкусов, но и художественно-эстетические пристрастия человечества — как бы ни пафосно это звучало. Аксессуары говорят о нас гораздо больше, чем архитектура, живопись или поэзия. Веера касались руки. Они — часть повседневности. Здания, стихи, картины творились в расчёте на Вечность: "Слушайте, товарищи потомки!", а табакерки, зажимы для галстуков, тросточки и веера — для здесь и сейчас. Вот размеренное бытие прекрасной дамы — с долгими часами перед зеркалом под болтовню горничных и модного куафёра, с балами и визитами, с картинками из парижских журналов. С невыносимым жаром гостиных и духотой танцевального зала. Веер — от "веять". Как у Державина: прохлаждать зефиром. Спасать от неминуемого обморока. Дивный цветок салонов, наша героиня затянута в корсет, а пышное платье перегружено вышивкой, шёлковыми розами и кружевами в два ряда. Сотни свечей — всё плавится. Она с детства училась поигрывать опахалом — тонкая наука флирта и умение скрыть накатывающую дурноту. Прикрыть бледнеющие губы веером — но так, чтобы все решили: как хороши её глаза, браслеты, пальцы. Как сказочен веер. Обыденный функциональный предмет становится культурным феноменом и шедевром. Это уже не просто "овевать" — это околдовывать. В русском журнале "Смесь" за 1769 год констатировалось: "Знающие свет женщины умеют опахалом изображать разные страсти: ревность, держа в руках свёрнутое опахало, не говорит ни слова; непристойное любопытство, сохраняя стыдливость, закрывает лицо развёрнутым опахалом и смотрит на то сквозь кости опахала, на что стыдно смотреть простым глазом; а любовь играет опахалом, как младенцы с игрушками, и делает из него всё, что хочет". Пришедший с Востока, веер сделался частью западной бытовой культуры. И не только, не столько бытовой. "Писал на веере стихи — / Прощался. Дрогнула рука. / Сломался веер…", — молвил Басё. "Не правда ли — прелесть? На нём моё имя и дата", — сообщила уайльдовская леди Уиндермир, показывая лорду Дарлингтону свой веер.
В Центре имени Грабаря (ул. Радио, д. 17, к. 6) представлена уникальная экспозиция, посвящённая веерам середины XVIII — начала XX веков из коллекции московского музея-усадьбы Останкино. 34 веера, которые в 2012-2016 годах были отреставрированы и воссозданы. Веера хрупки и недолговечны. "С лёгким треском рассыпался веер, / Разверзающий звёздную месть", — витийствовал Александр Блок, а посетитель выставки может увидеть рассыпавшийся веер — с обнажёнными "косточками" и надорванным экраном. Тут же — инструменты для починки. Этому вееру ещё предстоит вторая жизнь. Кропотливая, изысканная работа — не менее скрупулёзная, чем творение самого предмета, ибо реставратор обязан знать и чувствовать почерк старого мастера.
Создание веера во все века считалось трудоёмким и долгим процессом, над опахалом трудились, по крайней мере, три человека: первый тачал веерный станок, то есть каркас, второй резал на нём узоры, а уже третий — расписывал экран. Картинку могли поручить не только безвестному, хотя и виртуозному ремесленнику, но и модному гению, вроде Франсуа Буше. В комедии Карло Гольдони "Веер", где вся интрига вертится вокруг опахала, звучит риторический вопрос: "Уж не Рафаэль ли из Урбино либо сам Тициан его раскрашивал?". Конечно, Рафаль с Тицианом веерами не занимались, а реплика — саркастична. Мол, что возиться с безделушкой? Веер капризно устроен, как дамская сущность. Сломать его просто, а вот починить — затруднительно. В одном предмете использовались разные по смыслу материалы: дерево и шёлк, перламутр и перья, слоновая кость и плотная бумага, что делает реставрацию ещё сложнее.
Веера, при всём их красочном разнообразии, делятся на три основных типа: plié, brisé и pliant. На выставке представлены все разновидности, а сопроводительные таблички не дадут вам ошибиться. Наиболее ходовой и знакомый всем вариант — plié. Он состоит из веерного станка (пластин) и плиссированного экрана с красивой картинкой. Среди экспонатов — опахала 1770-х годов. Например, веер plie "Прелести сельской жизни" (Франция) — компания пышно одетой молодёжи на фоне природы. В те годы был сформулирован тезис о прелестях "натуры"; о всепобеждающей естественности и пользе свежего воздуха. Отказ от манерничания — любовь к простоте. Художник честно выписал развалины и даже какие-то ямы, но галантное столетие оставалось верно себе и своим завитушкам. Пасторальная гладкость никуда не делась и стоила теперь ещё дороже, а Мария-Антуанетта, доившая корову в "швейцарской деревушке", вошла в историю как самая расточительная королева.
Следующий тип — это brisé, который не имел единого экрана и состоял исключительно из пластин, соединённых кусочками разрезанной ленты. Вот — немецкий веер brisé в неоготическом стиле, как это понимали в 1820-х годах, когда вся молодёжь увлекалась Средневековьем. Возник жанр "готического сюжета" — одной из ветвей романтизма. Тайны, ужасы, монастыри, сокровища, бледные девы с мудрёной биографией — всё это заставляло читающих барышень трепетать. И заказывать веера с остроконечными пластинами — в духе мрачных чертогов и церквей.
Наконец, pliant — это страусовый и любой перьевой веер. В стихотворении Игоря Северянина о том, как "графиня ударила веером страусовым опешенного шевалье" говорится именно о pliant. Исторически это самый поздний тип веера, получивший распространение в XIX столетии — как следствие регулярных загранпоставок и активного использования всех даров колониального мира. На выставке два веера-pliant из перьев марабу (Франция, 1900-е гг.).
Долгие годы и века веер оставался аристократической, статусной вещью. В 1840-50-х годах — на фоне возвышения буржуазии — одежда и аксессуары перестали быть маркером аристократии, а веер окончательно покинул пределы светских салонов и вошёл в обиход каждой обеспеченной горожанки. Нравы огрубели. Этикет упростился. "Брюнетка, приветливо кивнув Дюруа, слегка ударила его веером по плечу. — Спасибо, котик, — сказала она. — Жаль только, что из тебя слова не вытянешь. И, покачивая бёдрами, они пошли к выходу". Разве могла дама — пусть даже и куртизанка — XVIII столетия ударить мужчину веером? Или как уже упомянутая графиня из стихотворения Северянина? О, нет. Поменялись и вкусы, по мнению тогдашней публики — тоже в худшую сторону. Выставка позволяет уловить этот нюанс: если сравнивать утончённые шедевры 1770-х с подражательными вариациями 1850-60-х, становится ясно, почему "второе рококо" высмеивалось образованной публикой. Стили LouisXV/Louis XVI, которые так обожали во времена Евгении Монтихо, преображаются в буйство розочек и безумие показного блеска. Нуворишам казалось, что светло-голубой и нежно-сиреневый — это как-то бедненько и бледненько, а потому надо малевать сочно. Не жалея колера. Не "страдая" гармонией. Тут вам и резьба, и золото, и ни единого пустого места на экране — всё заполонено. А тема-то всё та же: кавалеры и дамочки в напудренных причёсках. Кстати, у всех "принцесс" на картинках — личики императрицы Евгении, франтихи и причудницы. Ей подражали, как и её кумиру Марии-Антуанетте. Вообще, веера середины XIX века часто удивляют своей… нелепостью. Хотя есть интересные, самобытные образцы. Веер plie "Радости материнства" (Италия (?), 1840-1850-е гг.) выполнен в манере позднего Средневековья с ренессансными включениями. В центре экрана — довольно посредственный рисунок, изображающий даму с младенцем, а по бокам — история её жизни. При всей слабости художественной техники, это невероятно живая и тёплая вещь.
Длина веера напрямую зависела от величины дамского наряда и высоты фигуры в целом. Когда в моду входили мощные каблуки и громоздкие причёски, размеры веерных пластин тут же увеличивались, но стоило дамам облюбовать плоскую подошву и предпочесть скромные уборы, веер тут же становился маленьким. Веер — аксессуар, не имеющий права менять общий ритм костюма. На витринах небольшие веера brisé эпохи ампир, когда туфельки не имели каблуков, и тут же — опахала 1870-х: они воспринимаются громадными, а всё из-за моды на роскошные "вавилоны" и каблук 6-10 сантиметров. Ещё крупнее веера 1880-х, когда модный силуэт сделался ещё более "долговязым". На экспозиции есть мега-веер того периода — он, скорее всего, был задуман для декоративных целей, ибо подобная величина исключает саму возможность удобного ношения. А быть может, сия вещица — плод нарочитой гигантомании заказчика.
В арсенале светской девицы XIX — начала XX веков значилась бальная записная книжечка — carnet de bal. Туда записывали номер танца и фамилию кавалера. Если в книжечке было много свободных номеров, это воспринималось как явный неуспех. Иногда роль книжечки (или карточек) выполнял бумажный веер, на который точно так же наносились имена воздыхателей и потенциальных партнёров по танцам. На выставке есть такой английский веер 1900-х — очаровательный и, к сожалению, без единой строчки. Владелица никого не взволновала? Так и просидела в углу весь вечер — или всю жизнь? А быть может, она решила, что начало XX века — уже новая эра, когда не надо заморачиваться смешной традицией. Наступали машины. Раздавались телефонные звонки. Мир — мчался. Впрочем, и веер как таковой уничтожило… электричество. По мере того как в жизнь человека вторгался неумолимый прогресс, а гостиные озарялись "искусственным" светом, утрачивалась потребность в опахалах: от лампочек не становилось душно. Анна Ахматова на излёте Серебряного века печалилась: "Сквозь опущенные веки / Вижу, вижу, ты со мной — И в руке твоей навеки / Неоткрытый веер мой". Да и зачем его открывать? Затем, чтобы любоваться!
