Все – в сад!

«Снился мне сад в подвенечном уборе,

В этом саду мы с тобою вдвоём.

Звёзды на небе, звезды на море,

Звёзды и в сердце твоём...»

Старинный романс на стихи Елизаветы Дитерихс

Общественные деятели всё чаще задаются вопросом: «Нужны ли сейчас развлекательные программы, книги, фильмы, экспозиции?» Пожалуй, что нет. Нужны - увлекательные и воспитывающие вкус, который в дни эпохальных проверок становится тоньше. Оголяются нервы. Всё приходит в движение. Выставочные залы не пустуют. Люди инстинктивно тянутся к тому, что принято именовать «гармонией». Встреча с «прекрасным» из необязательной роскоши сделалась насущной потребностью.

В Хлебном доме дворцового комплекса Царицыно работает выставка "Назначаю Вам встречу в саду…", посвящённая изящному садоводству и «садам для гуляний» XIX – начала XX столетия. Таким образом, речь не идёт о хрестоматийном вишнёвом саде и прочих плодово-ягодных кущах. Не о купеческих яблонях, что росли за высокими воротами Замоскворечья, тут говорится. Здесь – узкая тема. Сад, как эстетическое наслаждение и – «модное» искусство, пришедшее из викторианской Англии. То, что мы называем ландшафтным дизайном. Помните фразу «Все – в сад!», прозвучавшую в экранизации романа Джерома К. Джерома, где Гаррис пел иронические куплеты, а тех, кто сидел с постными физиономиями, он выгонял «в сад»? Пока настоящие сады не зазеленели, мы идём в полусказочный сад, устроенный в Царицыно. Все – в сад!

Царицынские проекты всегда отличались креативной смелостью - в годном смысле, поэтому, назначая нам встречу в саду, авторы сконструировали фантастическое и – живое пространство. Мы попадаем в каморку садовника, где висит его спецодежда и разложены инструменты, затем – вступаем на порог шикарной оранжереи, а следом оказываемся в комнате с многоступенчатым флоралием. Да-да, флоралий – это не только праздник в Древнем Риме в честь богини Флоры, но и декоративная подставка для растений. Удивительный факт: разведение домашних цветов в горшочках – не такая уж давняя привычка.

Это стихийно возникло в XIX столетии, когда ширились города, прирастая заводскими слободками и круша ветхую старину. «Век девятнадцатый, железный, / Воистину жестокий век! / Тобою в мрак ночной, беззвездный / Беспечный брошен человек!» - воскликнул Александр Блок, знавший цену прогрессу. Лондон, Берлин, Санкт-Петербург превращались в индустриальных монстров, дышащих отнюдь не «духами и туманами», если уж мы взялись цитировать Блока.

На этом фоне потерянный хомо-сапиенс искал отдушину – ею стали общегородские, то есть публичные и частно-приватные сады, а заодно – те самые флоралии, где цветы размещались в особом порядке. Сформировалось несколько стилей, переменно входивших в моду. Штудировались бестселлеры – например, книга Макса Гесдёрфера "Комнатное садоводство". На выставке можно увидеть странички из первого русского издания 1898 года, но, что интересно, этот 670-страничный сборник переиздаётся и поныне. Советы немецкого практика не утратили актуальность – он выявил, что не все растения «уживаются» друг с другом и вообще цветок – требовательная персона и капризный король. Практичность объединялась с прусской сентиментальностью, а в мещанских гостиных навсегда поселился друг-фикус.

Садоводство и любовь к цветам быстро сделалась доходным бизнесом – на стендах представлены красочные каталоги семян и саженцев. Эти прайс-листы выглядят, как обложки дамских романов – виньетки, шрифты, колористика – всё говорит нам о стремлении к утончённости. Полиграфия переживала неслыханный подъём, крупные художники не стыдились рисовать обложки, а литераторы призывали к поклонению Красоте на всех уровнях. Розы и туберозы – в центре внимания. На пике обожания – цветочные ароматы парфюма, о чём напоминают нам устроители выставки. Посреди одного из залов стоит афишная тумба, где призывы подписываться на журнал "Прогрессивное садоводство и огородничество" соседствуют с рекламой духов Альфонса Ралле – "Белая сирень" и "Белый ирис".

Ныне забытый, но в те годы славный романист Жорис Гюисманс, в своём нашумевшем романе "Наоборот", собственно, и положившем начало декадентству, сказал, что «…запахи духов почти никогда не связаны с теми цветами, чьё имя носят». Парфюмеры стремились выдать «идеальный ландыш» и «точную гардению», соревнуясь на международных Expo. Рубеж веков – эра химии, вторгавшейся во все сферы. На рекламном объявлении – тема «принципиально-новых» удобрений. С конца XIX столетия химики изобретали методы усиленной подкормки цветов и деревьев – то, что известно сейчас каждой бабушке, тогда казалось пиком научной мысли.

Перед нами - афиши, созывавшие на открытие садов и парков, в том числе, и закрытых, частных, куда пускали избранный бомонд; тут же - рисованные виды уже действующих мест отдохновения, вроде увеселительного сада "Ливадия" близ Петербурга. Чуть не круглосуточно там работали аттракционы, выступали актёры и циркачи, затевались шоу и фейерверки, пели цыгане. Сам Фёдор Шехтель создавал павильоны, театрики и даже ресторан в стиле «шинуазри». Подобные сады чудес активно возводились в больших городах, а фельетонисты вышучивали скудно-пошлый репертуар, которым потчевали гостей.

Выставка хороша ещё и тем, что соблюдён баланс «разума» и «чувств», а познавательность не давит фактологией – всё даётся в форме прогулки. Мы перемещаемся из зала в зал, будто фланируя по зелёному лабиринту. Повсюду – настоящая зелень, скамеечки, фрагменты парковых беседок. Серьёзный рассказ – непринуждён. Эскизы архитектора, предлагавшего модерновый тип оранжереи, сочетается с пригласительным билетом на мероприятие в «ботаническом заведении». Тут же – статуэточки и блюда в пасторальном духе, что были невероятно популярны у непритязательной публики. Ими украшались комодики да серванты, а поэт Саша Чёрный всё это жёстко презирал. Экспозиция должна показывать и «высокое», и «низкое» - и чаяния профессоров, и мечты купеческой дочки.

Обратимся к высокому! На одной из выставочных витрин – книга "Сады – города" Павла Мижуева, сторонника британского Garden city movement, движения, направленного на дезурбанизацию. Его возглавлял философ и социолог-утопист Эбенизер Ховард. В Англии, буквально задыхавшейся от городских миазмов (скученность, низкий уровень санитарии у пролетариев, выхлопы индустриальных колоссов), родилась концепция города-сада, где завод не будет мешать человеку наслаждаться природой и – свежим воздухом. Участники Garden city movement выступали против многоэтажек, считая, что они вредны для здоровья и губительны для души. В России эту грёзу подхватили весьма охотно. Именно тут, а не в Англии города-сады экономически-выгодны, а главное – возможны. Остров Альбион – ограничен, мал, и власти не пойдут на расточительство. Русь же велика, и потому ховардовская модель гораздо лучше подходит для наших просторов.

Мижуев писал, тщательно поясняя и буквально разжёвывая:

«При каждом доме должен быть сад, который отделяется от улицы живой изгородью. Все улицы должны быть обсажены деревьями; вдоль тротуаров идут более или менее широкие полосы газона, отделяющие тротуары от мостовой. В каждом небольшом участке города должны быть площадки для детских игр и скверы для гулянья и отдыха.

В центре сада-города и по его окраинам должны быть общественные сады и парки. Наконец, застроенная часть сада-города должна быть окружена значительным сельскохозяйственным поясом, входящим в общий план сада-города и занимающим площадь, превышающую в несколько раз площадь той части сада-города, которая назначена для постройки домов».

Книга была издана в 1916 году и прошла, по сути, незамеченной – социум полыхал иными идеями, однако, к началу 1920-х о городе-саде вспомнили и он сделался притчей во языцех – неслучаен лозунговых стих Владимира Маяковского: «Через четыре года здесь будет город-сад!» В эру конструктивизма боролись две противоположные концепции – «город-коммуна» и «город-сад», но в результате всё равно победил Сталин с его имперским духом и Москвой – Третьим Римом. Впрочем, товарищ Коба тоже любил сады и парки, но это уже совсем другая история. А пока – все в сад!