В полночь с 31 января на 1 февраля по центральноевропейскому времени Великобритания официально вышла из состава Евросоюза.
Спустя три с половиной года парламентской возни, политических дрязг и нудной пропаганды, после десятков отставок, двух плебисцитов и Бог знает скольких отсрочек, «брекзит» наконец-то произошёл. События 31 января мало примечательны сами по себе — в конце концов, большая вечеринка, которую закатил Джонсон на Даунинг-стрит, едва ли могла попасть на первые полосы английских газет, если бы не три с половиной года предшествовавших ей мучений. Куда интереснее выглядит контекст и возможные перспективы этого чисто символического шага, завершившего долгий период неопределённости.
В Лондоне, этом гигантском плавильном котле, бывшем ещё со времён королевы Виктории запутанным клубком разных культур, национальностей, языков и религий, либеральные движения всегда занимали первые позиции. Особенно актуально это стало с приходом мэра-пакистанца в 2016 году. Лондон стал настоящей цитаделью либерализма — мэр-лейборист Садик Хан реагировал на теракты и растущий уровень убийств и ограблений бесчисленными мантрами о важности сосуществования и недопустимости ксенофобии, а при любом удобном случае улицы британской столицы заполоняли протестующие — так было и после назначения Джонсона на пост главы консерваторов, и во время визита Трампа.
Тем не менее, вечером 31 января Лондон наводнили люди совершенно другого толка. Толпы народа собирались перед огромными экранами, считали секунды до исторической даты и встречали наступление новой эпохи в истории Британии. Может показаться, что именование жизни без Евросоюза «новой эпохой» звучит слишком пафосно, но долгие годы тотальной гегемонии темы «брекзита» в британской общественной повестке страшно утомили жителей Альбиона. Об этом красноречиво говорят результаты Бориса Джонсона на недавних выборах, где консерваторы одержали безоговорочную победу, соблазнив избирателя одним-единственным лозунгом: «Довершить брекзит!». С этим довершением обычно либеральный Лондон на один вечер стал консервативным.
Тем же, кто всеми силами пытался не допустить сложившегося в итоге исхода референдума и выхода из ЕС, тем, кто силился проигнорировать волеизъявление народа, всем тем, кто намеревался остаться с Брюсселем любой ценой, — остаётся лишь зализывать раны, нанесённые победой Джонсона на выборах в конце прошлого года. Лейбористы мечутся между желанием угодить среднему провинциалу умеренной повесткой и привлечь городскую молодёжь радикализмом. Либерал-демократы, от которых ждали превращения в третью силу британской политики, безоговорочно признали своё поражение, уйдя в тень. Отметился и Тони Блэр, которому уже давно пророчат полноценное возвращение в большую политику — в своём заявлении, посвящённом окончательному разрыву с Брюсселем, бывший премьер признал своё поражение и призвал Британию извлечь из «брекзита» лучшее. Непонятные перспективы Блэра, странные судороги потенциальных лидеров лейбористов, дымящиеся руины ещё недавно многообещающих либерал-демократов, — всё это даёт Джонсону время и простор для претворения в жизнь идей консервативной партии.
Самое любопытное, что в свете небывалого морального подъёма консерваторов, полного разгрома их оппонентов и сконцентрированности всех местных СМИ на «брекзите», никого не интересует, что произойдёт дальше. Как Джонсон собирается исправлять катастрофическое состояние британского образования? Что он намерен делать с национальной системой здравоохранения, которую слухи уже отдали на аутсорсинг неким американским богачам? Как Борис собирается бороться с растущим уровнем преступности, поглотившим не только крупные города, но и беспечную глубинную Англию?
Ответы на эти вопросы нельзя дать простым лозунгом, их разрешение потребует долгих лет тяжёлой работы и множества ошибок, на каждой из которых не замедлят нагреть руки враги Джонсона. Британский премьер, возглавивший партию ради одной-единственной задачи и получивший на выборах чуть ли не диктаторские полномочия для её решения, вынужден будет столкнуться с рутиной, об которую в своё время ломала зубы «железная леди» Маргарет Тэтчер. Находящиеся в экстазе избиратели пока предпочитают об этом не думать, но «соломенного джентльмена», как уже прозвали Бориса Джонсона, ждёт тяжёлый премьерский срок.
Интересно замкнулся круг символов. В период агитации перед референдумом, ставшего для тогдашнего руководства страны «вышедшим из-под контроля розыгрышем», символом выступлений за независимость Британии от ЕС стал Найджел Фарадж. Этот чудной джентльмен возглавлял Партию британской независимости (UKIP) и стал настольно влиятельной фигурой, что не будет преувеличением признание в том, что победа сторонников «брекзита» на референдуме 23 июня 2016 года — его заслуга. Со временем он отошёл на задний план, периодически выступая в ненавистном ему Европарламенте, депутатом которого от своей партии являлся. Последняя его попытка прорваться в Вестминстерский дворец закончилась провалом — консерваторы усвоили полученные уроки, и теперь от их имени к избирателю вместо череды серых лиц партийных функционеров обращается такой же яркий, искренний и эпатажный, как сам Фарадж, Борис Джонсон.
Тем не менее, завершающим аккордом «брекзита» стали слова того, кто всю эту кашу заварил, — в последнем выступлении британских депутатов в Европарламенте яркая, пафосная и пустая речь Фараджа поставила точку четверти века работы по разрыву связей между Лондоном и Брюсселем.
Впрочем, о полном разрыве говорить пока рано. Формально на переходный период многое осталось как прежде. Например, зона свободной торговли между Британией и ЕС будет актуальна как минимум весь 2020 год, а то и дольше. Британские магазины исправно продолжат получать европейские товары, а британские заводы — европейское сырьё. Нет информации о грядущих рейдах, облавах и массовых депортациях на материк польских сантехников, немецких айтишников и латвийских наркоманов.
Да, с уходом Британии ЕС потеряет 15% ВВП, 13% населения и 12% бюджета, но эти цифры вряд ли серьёзно повлияют на реальный расклад сил в Европе. Тем не менее, реальные изменения кроются в деталях: к примеру, вопрос североирландской границы был решён крайне радикально. Северной Ирландии фактически позволили остаться в Евросоюзе, сохранив общий рынок с Ирландией. Для северян, чья торговля с Европой является залогом хоть какого-то благосостояния, это решило множество вопросов — теперь европейские товары будут поставляться в Белфаст и подконтрольные ему земли, не облагаясь пошлинами, а с британских торговцев, напротив, будет взиматься дополнительный налог. Параллельно с этим закрепляется официальный статус ирландского языка, а местное правительство вновь начинает работу спустя почти три года безвластия. Фактически, главная мечта ирландских революционеров осуществилась в обход радикалов из ИРА, пламенных речей и взрывов кафе — Ирландия, с полного согласия Лондона, стремительно движется к полной независимости и воссоединению. Зато Шотландия чувствует себя обманутой Лондоном, а потому готовится к новому референдуму за независимость и к самостоятельному возвращению в «единую Европу». В Брюсселе уже заявили, что чинить препятствий такому развитию событий не станут.
В случае успеха британский эксперимент функционирования вне ЕС, может заставить задуматься евроскептиков по всему континенту. Британский демарш может мобилизовать европейских правых, захлебнувшихся в бесперспективности своих программ.
Сейчас же можно с уверенностью сказать лишь одно: утомившая всех за три с лишним года тема «брекзита» — уходит в прошлое.
