И невозможное возможно,
Дорога дальняя легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика!
Александр Блок "Россия".
Душа народа" — так называется картина Михаила Васильевича Нестерова, русского, советского художника, чья выставка сейчас проходит в Третьяковской галерее. На этом полотне мы видим образы святой Руси — мальчика с просветлённым лицом, крестьянок-богомолок, юродивого, а рядом — Льва Толстого, Фёдора Достоевского и даже некий обобщённо-собирательный облик царя-батюшки. Нестеров, как никто другой, знал и понимал душу России…
Начав в молодости с ироничных жанровых сценок и пройдя увлечение историзмом, он сформировался как певец Руси православной. Вместе с тем, Нестеров оказался великолепным портретистом — написанные им женские образы не просто дышат жизнью и удивляют красотой остановившегося мгновения, но и считаются хрестоматийными…для историков моды — фактура ткани и завитки дамских причёсок выписаны художником превосходно. Он был внимателен к деталям, не забывая главного — души народа… Но и это ещё не всё! Михаил Нестеров стал одним из бесспорных классиков советского соцреализма, создав в предвоенные тридцатые годы целый ряд запоминающихся произведений. Удивительная многогранность мастера — ему было понятно и подвластно всё: от умиротворённой созерцательности монахов до кипучей борьбы-работы скульптора Веры Мухиной.
…Поговаривали, что он немного завидовал Валентину Серову, восхищался им, хотел быть "не хуже", любил саркастически усмехнуться и напомнить, что тому вся прелесть изящных искусств сызмальства была знакома, грех не научиться. А ему, Нестерову, уфимскому купчишке, до всего самому доходить пришлось. Разумеется, это была всего лишь ирония, причём вовсе не горькая. Из купеческих семей вышло немало творцов: это и Константин Коровин, и Сергей Малютин, и родоначальники советского конструктивизма братья Веснины, и — наш сегодняшний герой Михаил Нестеров.
Итак, проба кисти… Первые жанровые картинки, созданные в подражание учителю — Василию Перову. Тогда во всём мире, а не только в России, были популярны картины-сцены, на которых почти фотографично отображался фрагмент человеческой жизни. Русские жанровые сценки забавны, полны юмора, не переходящего, однако, в злобный сарказм. Нестеров любил своих незадачливых героев. На картине "Знаток" (1884) мы наблюдаем дородного купчину в типичном плисовом кафтане, в смазных сапогах. Напомню, что большая часть провинциального купечества, даже на излёте "железного", индустриального XIX века, не спешила менять традиционное облачение на тесные европейские сюртуки и "непристойные" узкие брючки. Такие купцы мастерски показаны драматургом Островским — они едва умели читать, верили честному купеческому слову, зато выписывали машины из самого Лондона и могли нагрянуть с мороза не только в модный кафешантан, но на художественную выставку. Итак, в центре повествования — "знаток живописи", купец, придирчиво и внимательно разглядывающий живописный экспонат. Что так привлекло его внимание? Сочно намалёванная снедь или пышная красавица в модном туалете, тщательно прорисованном салонным живописцем?
…А вот и совсем другая тема — девушка, пришедшая к деревенскому колдуну "За приворотным зельем" (1888). Это уже не жанровая сцена, а обращение к далёкой истории допетровской Руси. Молодая боярыня в богатом платье полна смятения и ужаса — она слишком далеко зашла в своих желаниях. Дальше — только омут. Историзм тогда уже критиковали за лубочность и сказочность, за приблизительность и условность. Кафтаны на этих картинах были слишком яркими, кокошники и душегреи чересчур красочными. Тем не менее, художнику удалось передать неизъяснимую тоску юной красавицы, решившейся на непоправимый шаг…
Конец XIX – начало XX века — эпоха Модерн, Ар Нуво, а в русской традиции — Серебряный век, время, когда живой и пытливый интерес к прошлому сменился тоской по этому прошлому. От увлечённости — к переживанию, от восторга — к печали. Поиски утраченной гармонии накануне жестоких потрясений — это попытки укрыться, "спрятаться" в прошлом от наступающего столетия. Константин Сомов тосковал по Галантному веку с его напудренными маркизами, Николай Рерих писал Русь языческую, Александр Бенуа предпочитал Версаль последних дней Людовика XIV. Михаил Нестеров обратился к образу Сергия Радонежского. Где же русскому человеку ещё искать утешение и покой? Только в истовом православии. Рубеж веков — обострённость чувств, экзальтация, мысли то о конце света, то о счастье народном, то о революциях, то о возрождении духовности. Интеллигенция ведёт споры о Боге и богоискательстве. Именно тогда поиски нового выражения национальной идеи привели к возникновению неорусского стиля. Его считают одной из наиболее самобытных "ветвей" общеевропейского Модерна. Виктор Васнецов — в живописи, Алексей Щусев — в архитектуре — оба они были товарищами Нестерова. Именно тогда наш герой пишет "Видение отроку Варфоломею" (1889-1890). Хрупкий, печальный мальчик перед святым старцем. Итак, перед нами вроде бы обычный ребёнок, которому просто-напросто не даётся учение! Старец, увидев отрока, обратился к нему: "Что ты ищешь и чего хочешь, чадо?". И вот Варфоломей просит у старца не земных благ, но помощи в обретении разума, дабы понимать Слово Божие… Этот мальчик — будущий Сергий Радонежский.
Обратимся к запискам художника! Мы отыщем тут немало удивительного. Вот, что вспоминал Нестеров о своей работе над картиной: "Оставалось найти голову для отрока, такую же убедительную, как пейзаж. Я всюду приглядывался к детям и пока что писал фигуру мальчика, писал фигуру старца. <…> Время шло, было начало сентября. Я начал тревожиться — ведь надо было ещё написать эскиз. И вот однажды, идя по деревне, я заметил девочку лет десяти, стриженую, с большими, широко открытыми, удивленными голубыми глазами, болезненную. Рот у нее был какой-то скорбный, горячечно дышащий. Я замер, как перед видением. Я действительно нашел то, что грезилось мне: это и был "документ", "подлинник"…".
Картина, ставшая, говоря современным языком, "визитной карточкой" художника, была принята весьма неоднозначно. Она вызвала ожесточённые споры как в художественной среде, так и в стане зрителей. Влиятельный критик Владимир Стасов и коллега Нестерова — Григорий Мясоедов, к мнению которого прислушивалось всё творческое сообщество, раскритиковали картину за "елейность" и нежизненность. Тогда как Павел Третьяков был в восторге от "Видения…" и тут же приобрёл её для своей прославленной галереи…
На выставке мы можем увидеть целый ряд картин, посвящённых русскому монашеству, православной созерцательности и смирению. Картина "Молчание" (1903) — это мудрая тишина вселенной и неспешное бытие человека на фоне вечности. Фигурки монахов в лодках, призванные — на первый взгляд — сообщить некоторую динамику повествованию, на деле же усиливают статичность и растворенность в безмолвии. "Мысль изреченная есть ложь". Неброская, некрикливая русская природа и люди, "говорящие" с Богом.
…Нестеров много и плодотворно работал над художественным оформлением храмов, претворяя важную для Модерна задачу синтеза искусств — единства архитектуры и живописи. В каждом созданном образе ощущается предельная эмоциональность, свойственная эпохе — громадные глубокие глаза святых, исступлённость, страдание и боль и, вместе с тем, роскошно поданные детали — недаром это время ещё именуется Прекрасной эпохой, когда даже терзание должно было выглядеть эстетично!
От оформления храмов — к написанию реалистичных, тёплых и домашних портретов. Вот перед нами дочь художника Ольга в модной амазонке. Тонкий стан, ловко схваченный жакетом, изысканная линия драпировок, кокетливая шляпка. Перед нами типичная красавица Серебряного века — стройная, живая и немного манерная. А вот — вторая жена мастера (Нестеров рано овдовел и женился во второй раз). На ней — китайский халат — дань поголовному увлечению ориентализмом. Именно тогда возникали сказочно-роскошные образы Льва Бакста и "персидские" темы модельера Поля Пуаре. Михаил Нестеров умел быть созерцательно-возвышенным, а иной раз "спускался на землю", дабы с удовольствием написать фактуру бархата и кружева дамской шемизетки…
В послереволюционное время художник всё чаще обращается в своём творчестве к портрету. Он не покинул Россию, предпочитая остаться со своим народом — было бы, право, странно, если бы певец "души народа" предпочёл окончить свои дни в Париже или в Берлине! В 1920-е годы, в эпоху авангарда и конструктивизма, Нестеров не воспламеняется всеобщим увлечением "левым искусством", продолжая творить в своей старой манере. Более того, в его картинах прослеживается тоска по умиротворённому прошлому: его "Девушка у пруда" одета более чем странно для подвижных и, как их часто именуют — "ревущих" двадцатых. На ней старинный чепец и белоснежная косынка-канзу, завязанная на спине крест-накрест. Таким манером её носили…в XVIII столетии. Тишина, гладь пруда, безмолвие. И это в 1920-х, которые славились своим решительным отрицанием прошлого и неистовой тягой к движению!
А вот в сталинскую эпоху, когда затихли неспокойные ветра послереволюционных лет, Михаил Нестеров становится одним из столпов социалистического реализма. Напомню, что это вовсе не стиль, но метод, при помощи которого советский художник отображал действительность в её развитии и в стремлении к общественному идеалу. В центре любого повествования должен был присутствовать человек труда, могучая личность, творчески преобразующая мир. Это могли быть не только сталелитейщики и трактористки, но и рафинированные интеллигенты вроде изысканной художницы или тонкопалого хирурга. Нестеров, со свойственной ему жаждой деятельности, пишет портреты научной и творческой элиты.
Наиболее известная его работа этого периода — портрет физиолога Ивана Павлова (1935). Акцент — на руки, как и положено, ибо натруженные трудовые руки считаются отныне прекрасными в противовес холёным ручкам побеждённых классов. Но посмотрите на лицо учёного. Он, как и те монахи из полустёртой дореволюционной жизни, весь погружён в себя. Совершенно иначе выглядит на портрете боевитая и динамичная скульптор Вера Мухина — художник "застаёт" её во время работы…
Михаил Нестеров умер в 1942 году — ему было 80 лет. Художник прошёл удивительный, долгий творческий путь, и путеводной звездой его была Душа Народа. А как же иначе?
