Сообщество «Круг чтения» 00:50 8 февраля 2022

Новая вера мировой элиты

три романа о мрачном будущем

Задавать сакраментальный вопрос: почему три самых заметных писателя современной России: Виктор Пелевин, Владимир Сорокин и Александр Проханов, — посвятили свои последние романы (2021) теме трансгуманизма, едва ли уместно: ответ лежит на поверхности. Писатели, о которых мы говорим, — сейсмографы нашей реальности. А 2020‑й стал столь мощным подземным «цивилизационным толчком», что не откликнуться на него нашим сверхчувствительным приборам было попросту невозможно. А то, что отклик этот оказался, что называется, «в одной фазе», говорит лишь о том, что эпицентр и направления силовых линий считаны верно.

Итак, трансгуманизм. Как единственное оставшееся у нашего мира «светлое будущее». Конечно, в кавычках, потому что оно‑то ещё «светлое». Но то, что единственное, — кажется несомненным. Вагоны громыхнули, составчик тронулся: наш паровоз, вперёд лети… к трансгуманизму на пути… В общем, да: сегодня мы не на параде, сегодня мы — совсем наоборот: узники социальной дистанции, свидетели локдауна, очевидцы масочного режима, смотрим в глазную прорезь в ту единственную, оставшуюся нам сторону… Или, быть может, точнее сработает здесь пелевинская метафора "Жёлтой стрелы": и мы, её пассажиры, покачиваясь в уютных купейных, плацкартных и общих вагонах, держим свой светлый путь — один на всех — к разрушенному мосту.

Что же такое трансгуманизм? Это, если совсем коротко, новая вера нашей с вами (родной, мировой нашей) элиты — золотая звезда бессмертия, вечной молодости, освещающая ей путь. Бессмертия, вечной молодости, которые трангуманистическая наука обещает вот-вот уже прямо завтра, вот прямо сегодня, прямо сейчас!

Кому‑то это может показаться преувеличением, но нет, это — мейнстрим, поток, широкое бетонное шоссе, тот самый «быстрый, светлый», которым, качнувшись и громыхнув «локдауном», понёсся наш «голубой вагон», наш могучий состав. Но, чтобы не быть голословными, прежде чем углубиться в художественные миры, расшифровывающие наше близкое будущее, — пара сколов насущной реальности.

В 2002 г. в Кремниевой долине был основан Университет сингулярности (учредители — исследовательский центр NASA и Google, а также Cisco, Nokia, Autodesk, Genentech, Kauffman, ePlanet Capital, sic.). В основу деятельности SU легли идеи Рэя Курцвейла, учёного-футуролога, утверждающего, что к 2045 году искусственный интеллект (ИИ) превзойдёт человеческий (см. его книгу "Сингулярность уже близка"). Этот момент Курцвейл и называет «точкой сингулярности», после достижения которой жизнь на земле принципиально изменится. Как и сам человек, относительно которого современные люди выступают не более чем как вид человекообразных обезьян. Этот сверхчеловек будущего, представляющий собой некое синергическое единство с ИИ, будет человеком, так сказать, максимально ускоренным, совершенным гением по сравнению с нынешними людьми.

Почитатели Рэя Курцвейла утверждают, что из 147 прогнозов о будущем, сделанных им начиная с 90‑х, 115 оказались верны, а еще 12 — близки к истине. Сам же возглавляемый Курцвейлом SU — весьма активно действующая структура: не только исследовательский институт, но и венчурный фонд, занимающийся продвижением своих программ (ИИ, роботы, интернет вещей, виртуальная (дополненная) реальность, нейронаука, «зелёные» технологии, криптовалюты, технологии блокчейн, etc.) по всему миру, главным образом, среди молодёжи и национальных элит.

На сегодняшний день, сеть Singularity Global, включающая в себя все локальные сообщества компании, действует в 159 странах и территориях (более 220 тыс. представителей). В 2017 году Университет Сингулярности начал работу в России. На открытии московского представительства (Singularity University Moscow Chapter) 1 сент 2017г., как сообщали организаторы, присутствовали представители MIT Skoltech, Baring Vostok Capital Partners, МШУ «Сколково», МТС, Фонд ВЭБ-Инновации, АО «РЖД», компании UBER, АО «Роснано», БИОТеК и другие известные компании и организации. «Наша задача — менять мышление глобальных лидеров. Брать их за мягкие места», — замечает сооснователь Singularity University в России Джин Колесников. Стратегия ясна: SU является, по сути, проектом ведущих транснациональных корпораций (прежде всего, бигцифры и бигфармы), вкладывающих средства в новые технологии и проекты, которые для чиновников, менеджеров высшего уровня, выглядят крайне заманчиво. Другой активный трансгуманист, венесуэльский биотехнолог Хосе Луис Кордейро, бывший директор Венесуэльского отделения Римского клуба и Всемирной трансгуманистической ассоциации (преподававший в том числе и в Университете сингулярности в NASA Ames, и в Московском физико-технический институте (МФТИ) и в Высшей школе экономики в Москве заявляет, что его личная цель — достижение бессмертия к 2045 году. «Я не собираюсь умирать, это не входит в мои планы», — говорит Хосе Луис Кордейро. La Muerte de la Muerte («смерть смерти», исп.), так называется его книга, в которой утверждается, что к 2045 году смерть от старости станет «опциональной», что произойдёт благодаря «экспоненциальному прогрессу» в таких областях, как ИИ, регенерация тканей, терапия стволовых клеток, печать органов, криоконсервация, генная и иммунологическая терапия и т.д.

Раковые клетки не умирают. Рак справился со смертью, справимся и мы», — заявляет Хосе Луис Кордейро. Этот «безнадёжный оптимист» (как характеризуют философию Кордейро люди чуть более трезвые) может показаться фриком, но не спешите. Да, перед нами, главным образом, сумасшедшие, фанатики, мошенники и пройдохи. Однако обладающие большой витальностью и огромными деньгами: пассионарии с истовой верой в своё дело (или — не менее истовым желанием сорвать большой куш). А сумасшедший с инициативой, к услугам которого биг-деньги всего мира, — это уже серьёзно.

Давайте познакомимся с ещё одним человеком. Марк Гинзбург — известный американо-украинский спекулянт, сделавший деньги на недвижимости, занимается ИИ, блокчейном, вращается в правильных сферах (там, где берут за «мягкие места» национальных элитариев и поют им в уши сладкие песни сирен). Одним словом, человек, который знает, что говорит, и умеет это делать. Пересказываю его речь в передаче "В гостях у Гордона" (2020) очень свободно, кое‑что добавляя от себя.

Если совсем кратко, «эпидемия ковида», которую мы наблюдаем сегодня, помимо того что вирус «К-19» и правда, увы, существует, — есть, главным образом, международный элитарный договорняк, нужный для того, чтобы протестировать работу определённых систем нового цивилизационного уклада, в который стремительно входит мир. Ведь и правда, внедрение ИИ сделает завтра ненужными до 75% людей и профессий. Что касается не только всевозможных посредников, менеджеров, банкиров, брокеров, бухгалтеров и биржевых спекулянтов, но и привилегированных рабочих и интеллигентных профессий. Пилоты авиалайнеров, дальнобойщики уже сегодня в принципе не нужны. Треть ортопедических операций в США уже сегодня делают роботы. Не говоря уже о фабриках, заводах, журналистах, музыкантах, писателях. (Кстати, не так давно Герман Греф, выступая перед Советом Федерации РФ, баял, как его русифицированная нейросеть GPT-3 написала второй том "Мёртвых душ", обойдясь — подишь ты — совсем без Николая Гоголя.) Одним словом, уже сегодня-завтра можно будет сдать в утиль до 80% мирового населения. И понятно, что сегодняшние социальные системы, как они есть, к этому не готовы.

Не удивительно, что практически все (с самыми разными политическими режимами) государства, правительства так вцепились в «ковид» и с таким удовольствием вводят в «локдаун» своё население, несмотря на все связанные с этим издержки: а просто жизненно необходимо понять, как со всем этим быть? протестировать все эти новые системы, чтобы обеспечить как можно менее болезненный переход, который, в любом случае, неизбежен. Грубо говоря, уволить 50% работников правительствам сегодня мешают лишь профсоюзы и страх: а что с ними со всеми делать? Три миллиона американских дальнобоев и восемь миллионов пилотов пассажирских авиалайнеров — ребята крепкие. А вот коронавирус, куар-коды и вечная социальная дистанция вроде бы, как показывает практика, вполне с этим справляются.

Можно пойти и гораздо дальше: а почему бы, собственно, и не проредить человечество, скажем на 2/3, а прочую запуганную массу посадить на гарантированный базовый доход и потомственную узкую специализацию: идеальный солдат, идеальный сантехник? (Впрочем, скоро, вероятно, и идеальных солдат научатся распечатывать на 3D-принтерах.)

С другой стороны, компании Илона Маска уже сегодня испытывают на свиньях чипы, которые делают их самыми счастливыми свиньями на земле, и учат приматов печатать на компьютере. А завтра покажут человеку не только небо в алмазах, но и позволят ему мгновенно выучить несколько иностранных языков, овладеть изощрёнными навыками, сделают вас суперкаратистом, чемпионом по шахматам, гениальным математиком и поэтом (платите деньги!) Ну и, конечно, подключив к ИИ, напечатают вам новые органы, с которыми вас ждёт (ну вам обещают) вечная молодость и бессмертие. Таким образом, сегодняшняя пропасть между элитой и народом становится окончательной и тотальной.

Итак, тестирование систем, которые будут работать при новом цивилизационном укладе трансгуманизма, — вот вам сегодняшний «ковид»! И вот вам — сегодняшний Пелевин. И сегодняшний Сорокин. И сегодняшний Проханов.

Вот и мы к желанию трансгуманистов обратить человечество в бессмертную раковую опухоль, окончательно отчуждённую от Творца, отнесёмся, вслед за нашими «общественными сейсмографами», со всем вниманием и серьёзностью. И начнем, пожалуй, с Пелевина.

Божественная комедия, или Апокалипсис по Пелевину

Это новый человек. Достигший предела эволюции. Человек разогнанный. Homo overclocked, пришедший на смену homo zapiens. Такими когда‑нибудь станете вы все… Знаете, как выглядит будущее человечества? Напряжённо гудящие на полках подземных оранжерей мозги, разогнанные на полную мощность.

В. Пелевин, TRANSHUMANISM INC.

"TRANSHUMANISM INC." — так просто и незатейливо (как лобовой таран) назвал Пелевин свой новый роман. Кстати, к теме трансгуманизма он обращается далеко не в первый раз. В "Любви к трём цукербринам" (2014) Виктор Олегович рисовал реальность, полностью виртуализированную и находящуюся под контролем глав ведущих цифровых ТНК (божественная троица «цукербринов» была синтезирована им из имён Сергея Брина и Марка Цукерберга). Повесть "Зенитные кодексы Аль-ЭфЭсБи" (2010) содержит интересные рассуждения о возможности ИИ обрести душу. В романе "Ампир В. Повесть о настоящем сверхчеловеке" (2006) люди и вся вообще цивилизация оказывались лишь коровьим стадом, выведенным вампирическими демонами в качестве подножного корма. В "iPhuck 10" (2017) ИИ фактически контролирует всю сферу искусства и создаёт всю ментальную реальность будущего человечества.

Будущее, описанное в "TRANSHUMANISM INC.", наступает как раз за временем, описанным в "iPhuck 10". Если в конце ХХI века Евросоюз России — Белоруссии сдерживал на западной границе орды Халифата им. Ангелы Меркель, а новая американская Конфедерация искала равновесие с Восточной сверхдержавой, то спустя век жизнь на планете заиграла новыми красками. Россия — по‑прежнему центр Европы («услышав слово «Житомир», Иван почувствовал сладкую тоску по Европе и недостижимым высотам духа»), но жизнь на земле принципиально изменилась, когда корпорация "TRANSHUMANISM INC." овладела технологиями «баночного» бессмертия. Теперь богатые банкиры и политики после физической смерти переселяются в виртуальный рай. Тысячи их плавающих в банках мозгов стоят на полках десяти таеров (этажей) лондонских подземелий: чем ниже — тем круче. А вся жизнь на земле (которую зовут теперь нулевым таером) связана одной на всех мечтой: «попасть в банку», хотя бы на самый верхний, первый таер.

Да, отчасти мир Пелевина напоминает "Матрицу" братьев-сестёр Вачовски, что и понятно: ПВО всегда берёт за основу масскультные образцы, чтобы, выкрутив их до предела абсурда, явить мерцающую за ними истину. И, конечно, теология и топология пелевинского мира гораздо глубже мира "Матрицы". Перед нами, в сущности, мир Дантова ада. Он и устроен почти так же, с уходящими конусом в глубину земли кругами (и само пелевинское обращение к Шекспиру намекает как бы на обращение к Данте).

При этом Виктор Олегович, кажется, совсем почти утратил интерес к развлечению почтеннейшей публики. Оставаясь мастером сюжета, он отделывается схематичными линиями, сосредотачиваясь на главном и единственно ему интересном: теологии и топологии Ада. И описывает не столько будущее, сколько его предел. Ещё точнее — описывает Ад, в который обращён мир, полностью отпавший от Бога.

Да, когда‑то это был библейский мир, и его жители помнят ещё нашу, «карбоновую эпоху», в которой догорала американская демократия и пыталась восстановить русскую монархию династия Михалковых– Ашкеназов (клонированная из уса Никиты Сергеевича с добавлением сегментов кода кошерного генома ради признания династии мировым сообществом). Но теперь, после установления глобальной власти финансистов и корпорации «Трансгуманизм», мир этот почти полностью иллюзорен. Населяющие его люди — скорее животные, подчинённые своим ошейникам-кукухам, а их души, если ещё и живы, надёжно заключены в камеры своих физических оболочек так же, как заключены в банки мозги правителей этого мира: «Итак, к чему же пришло в конце своей истории человечество? Бессмертные баночные элиты под землёй, смертный обслуживающий персонал на поверхности, ветряки, конная тяга и мозг, чипированный у всех работающих на олигархию животных». Причём не только тела, но и души этих «работающих на олигархию животных» далеко не приватны (société ouverte!) и открыты для посещений (Transpersonal!) так же, как камеры федеральной тюрьмы всегда открыты для надзирателей и тюремного начальства. И, что самое замечательное, жизнь здесь продолжает течь точно так же, как она течет и сегодня: своего животного положения люди просто не замечают.

А за то, что перед нами действительно география Дантова ада, уходящего перевёрнутой пирамидой вниз, более всего говорит последний круг, где у Данте обитает вмёрзший в лёд шестикрылый и трёхликий Люцифер, а у Пелевина — создатель и владелец корпорации "TRANSHUMANISM INC." Атон Гольденштерн: собственно — Антихрист и Люцифер, наконец, поимевший всю землю, согласно иудейской мессианской эсхатологии.

Кстати, последняя у Пелевина также обретает любимые им гротескные формы: «Некий цадик совершил запретные магические действия, поднялся по ступеням сожжённого пути и уподобился Всемогущему и Всеведающему. Возвысившись духом, он умер как отдельная личность и стал ничем, а через это всем — как было зашифровано в «Интернационале» и других эзотерических проекциях каббалы. И вот другой каббалист извещает об этом третьего, их общего учителя. Наш Абрам стал всем! Но третий, вместо того чтобы поздравить ученика с духовным достижением, издает вопль ужаса. Вглядитесь только в это разинутое «О», напоминающее «Крик» Мунка… Почему он кричит? Да потому, что понимает в божественном куда больше первых двух…». К концу этого блестящего перла иудейская эсхатология изящно обращается в эсхатологию христианскую, которая говорит, что, когда евреи овладеют, наконец, миром, воцарив над ним своего мессию-Антихриста (фонд "Гольденштерн Всё", Goldenstern All), они осознают свою ошибку. Правда, согласно Пелевину, слишком поздно:

«Атон Гольденштерн проснулся под бесконечным куполом своего храма, захохотал, расправил все шесть огненных крыл — и взвился в сияющее золото своего личного неба… Он … чувствовал, как склоняются перед его славой баночники всех десяти таеров… Некоторые, видя его восход, трепетали. Другие — из высших таеров — презрительно щурились. Они тайно верили, что стоят выше своего солнца. Но так считают во всех мирах: везде старшие ангелы соблазняются данной им властью и хотят отпасть от своего Господина… Быть всем. В этом и заключался смысл названия «Гольденштерн Всё». Высокий, тайный и прекрасный смысл… Бог возвращался домой, приближаясь к своему тайному трону, окончательному состоянию Всего Сразу…»

Впрочем, это далеко не вся ещё пелевинская теология. На самом деле, за Гольденштерном и его корпорацией стоят сущности, гораздо более могущественные. А сам «бог» этого мира — такой же баночный узник, как и все прочие. Настоящие же хозяева мира выглядят несколько иначе: «Существо это было похоже на Франкенштейна, сшитого из ночных кошмаров. На ужас, которого до сих пор страшится в своих рептильных глубинах человеческий мозг. Это был чёрт. Вернее, прообраз того, что средневековые иконописцы изображали в виде забавного чёрного человечка с рогами и перепончатыми крыльями. Но в этом существе не было ничего смешного. Его надменная морда, покрытая блестящим тёмным мехом, напоминала нечто среднее между человеком, кабаном и бульдогом. Чёрный свиной пятак. Маленькие острые глазки. Длинный рог, загибающийся за голову. Чёрт кутался в потёртые перепончатые крылья, словно в плащ, и детали его тела были неразличимы. Но самым невыносимым был не его вид — а изумившая кукуратора волна равнодушной силы, готовой превратить его в чистую боль — и эту боль выпить… По комнате прошла рябь, и перед кукуратором снова возник Розенкранц. — Ну и как вам истина?»

«Истина» возвращает читателя к роману "Ампир В", представляющему собой законченный конспирологический абрис реальности: мир, полностью захваченный рептилоидами-вампирами, представителями которых на земле является древняя каста халдеев.

Да, с того времени Виктор Олегович, кажется, совсем утратил веру в человечество (если она у него и была). На всём протяжении романа мы встречаем лишь пару-тройку светлых образов. Вот один из них (в главке про Ивана и Няшу): «Монашки пели что‑то действительно древнее и светлое, и Иван с удивлением понял, что никогда прежде не слышал песни, из которой взяты были знакомые с детства строчки-слоганы:

— Ты пойми, что в этой мгле

Нет ни близких, ни родных,

Что несчастных на земле

Больше, чем других.

Есть непознанная даль,

Ты поверь и ты поймёшь —

Есть любовь и есть печаль,

Остальное ложь…

Интересно, что эти немногие светлые моменты романа имеют более христианскую, нежели буддийскую природу. И даже традиционная пелевинская иллюзорность мира явлена здесь чуть мягче: «коровьи стада», вырабатывающие «баблос» для демонов, — всё же когда‑то были несколько более людьми, чем сегодня, и несколько более реальны.

Однако в новом пелевинском мире все всегда неизменно выбирают Ад. Наиболее красноречива в этом смысле фигура бро куруратора — вождя сердобол-большевиков (явная аллюзия на нацболов с характерным же флагом: красный с белым кругом, в котором гордо реет чёрный плейбоевский кролик). Нацболы будущего противостоят будущему глобализму, Гольденштерн — их классовый геополитический враг. Однако мозги бро кукуратора стоят в центральном мозгохранилище под Лондоном (на одной полке с мозгами последнего Махди шейха Ахмада, другого борца с мировым злом), а сам кукуратор мечтает стать всесильным Гольденштерном и действительно становится им. Одним словом, добро и зло в мире TRANSHUMANISM INC. также относительны, как и в нашем.

Замечательны в этом смысле рассуждения бро кукуратора о Гитлере, который «если разобраться, лоханулся только с тем, что войну проиграл. Потому, что если бы он её выиграл –…добро, свет и еда были бы (просто) с другой стороны прохода».

Трепетные чувства, которые питают к Адольфу все трое наших точнейших «сейсмографа духа», совершенно понятны. Явившись, как главный герой эпохи модерна, Адольф Гитлер неизбежно, по наследству, оказался и важнейшим героем постмодерна (ведь первый есть корм второго). Сегодня же, когда мировая известность Гитлер уступает только известности Иисуса Христа, а совокупный тираж "Майн Кампф" (речь не только о Европе, но об Азии, Арабском мире, Северной Африке, обоих Америках) — лишь тиражам Библии, может ли он не стать центром постмодернистской вселенной? Ответ очевиден: он здесь, в каждой книге, на каждой странице, почти невидимо, молча, но всегда неизменно присутствует.

И раз уж мы заговорили о писателях, нельзя не обратиться к фигуре Германа Азизовича (Герман? Алоизович?) Шарабан-Мухлюева, которым, по всей видимости (автор лишь намекает на это), был в прошлом бро кукуратор. Фигура эта уже вызвала споры среди читателей Пелевина: кого же он в ней запрятал? «Орально-анальная фиксация» стиля Шарабан-Мухлюева (и вытесненность его образа в сознании бро кукуратора) указывает вроде бы на Лимонова, но как бы и на Сорокина тоже, да, пожалуй, и сам Виктор Олегович слегка просвечивает. Но нам этот образ представляется даже не собирательным, а вообще принципиальным образом писателя «эры позднего карбона». В самом деле, в мире, в котором не осталось никаких духовных иерархий, единственным возможным этико-эстетическим стержнем остаётся только «орально-анальная фиксация». Как же иначе? Так что практически любой писатель-постмодернист, от Дж. Джойса до Умберто Эко и Дэна Брауна (которых Пелевин любит, кстати, пародировать), не говоря уже о сегодняшней тьмутаракани авторов и авторинь, можно смело назвать таким вот Г.А. Шарабан-Мухлюевым (перекати-поле, по‑нашему, или ссыв‑глаза-всё-божья-роса).

Впрочем, сделаем важную оговорку, наши с вами Пелевин-Сорокин не слишком‑то притираются к «новой нормальности», продолжая скорее традиции русской «последней христианской» литературы. Как‑то уже приходилось высказываться на этот счёт, поэтому просто повторим: в сегодняшней культурной тусовке Пелевин и Сорокин выглядят эдаким пушкинским «в душистых сединах» стариком, который и в новом мире всё продолжает шутить по‑старому: то есть «отменно тонко и умно, что нынче несколько смешно», с беспощадной же аристократической ухмылкой. Отчего тусовка чувствует себя рядом с ними не очень уютно. Однако продолжает мириться с последними носителями старой духовности, втайне надеясь, что скоро они как‑нибудь вымрут сами собой.

Важным маркером является то, что Пелевина, с тех пор как он всерьёз принялся за геополитику и идеологию демпартии США, перестали переводить на европейские языки. Последнее слишком понятно: Пелевин позволяет себе такое, о чём любой сегодняшний евроамериканский шарабан-мухлюев побоится думать даже ночью, под одеялом…

Но вернемся к миру "TRANSHUMANISM INC.". Несмотря на то что почти безысходный мир, выход из него всё же есть. Правда, никто его не находит, поскольку выход этот — не к силе и власти, к которым все здесь стремятся, а — к совершенному смирению: выход не вверху, а внизу, «на самом дне». Есть здесь и бомжи-скоморохи, обитающие «на таком дне бытия, что закону было лень за ними нагибаться». Но единственный настоящий выход из пойманного демонами мира находит простой русский парень (главка "Митина любовь"), уехавший в деревню и решившийся, в конце концов, вживить себе чип хелпера-холопа: так называют здесь распечатанных на 3D-принтерах биороботов (с исключительно белой «антирасистской» кожей), созданных для выполнения самых грязных работ. И вот, оказывается, что на всей земле только «холопы» — единственные, кто идёт дорогами Света. Поскольку всё человеческое (трансчеловеческое) здесь выбирает дороги тьмы.

Вот так — зло и почти безысходно выглядит Апокалипсис по Пелевину. Несмотря на весь традиционный набор ироничных отсылок и игр с текущей реальностью, "TRANSHUMANISM INC." — несомненно, самая мрачная его книга. Впрочем, как мы помним по "Ампиру В": Бог вышел из этого мира надолго, но не навсегда…

Блистающий Аморамонт, или Роман о чуде

«Настоящее парение в воздухе, которое будет исполнено без помощи скрытых механических средств и каких бы то ни было приспособлений».

Блистающий мир, Александр Грин

— Вы всегда пишете о дерьме?

— Нет, я всегда пишу о русской метафизике

В. Сорокин, интервью

Если роман Пелевина о трансгуманизме — самая, как мы уже сказали, мрачная его книга, то новый роман Сорокина (о трансгуманистическом же будущем) — самая у него светлая и жизнеутверждающая. Да, вы не ослышались, "Доктор Гарин" — как бы удивительно это ни звучало, полон света, для этого писателя вообще не слишком характерного.

Как и Пелевин, Сорокин продолжает разворачивать большую метафору своих прошлых романов. Бэкграунд мира "Гарина" — это реальность "Теллурии". Кстати здесь будет вспомнить и сорокинский сценарий к фильму "Мишень" (2011), герои которого, побывав на секретном, советских ещё времён объекте где‑то на Алтае, обретают вечную молодость, но — не вечное счастье. «Бог — не супермаркет», — как сам Сорокин объяснял главную идею фильма.

«Гарин» же продолжает сюжет "Метели". Литературная отсылка прозрачна: "Метель" Пушкина — повесть о чуде, которому есть место в жизни. Роман Сорокина — тоже о чуде: не столько о трансгуманизме, сколько о возможности остаться в нём человеком.

Конец XXI века по Сорокину выглядит довольно гнетуще. Это тревожный постапокалиптический мир, установившийся после трёх полномасштабных китайских войн, распавшийся на сотни маленьких княжеств и мирков. Евразия находится под тотальным китайским влиянием, которому на Дальнем Востоке противостоит влияние японское. Россия состоит из десятка мирков, монархических и республиканских: Алтайская, Уральская, Дальневосточная республики, Московия, Рязанское царство. В монархических областях введены сословия, телесные наказания, реформа устной речи, мундиры, каторга и новое дворянство. Нравы здесь также царят вполне средневековые: «монгольский президент застрелил своего премьер-министра прямо на заседании. А в Московии … принято зажаривать своих политических противников и приглашать на ужин соратников». Кругом бушуют локальные войны с применением тактического ядерного оружия.

Одним словом, «мир нынче во зле лежит», как замечают герои романа. Да и никакой это не мир, а бесконечная, перепахивающая все континенты перманентная война: турка прёт на Китай, Китай — на казахов, те на Алтай и так далее. Мир — это «мешок без дна», из которого на головы растерявшегося человечества сыплется всё его подсознательное, вдруг обретшее плоть и ставшее явью, — зависшее даже не над новым Средневековьем (в которое давно рухнул), но над гораздо более жуткой бездной — над новым доисторическим.

Выведенные некогда ещё советскими генетиками для охраны советско-китайской границы неандертальцы (им, покрытым шерстью, не страшен холод) теперь страшно размножились. Объявленные вне закона, они создали огромную цивилизацию в глухих сибирских болотах, где заняты подготовкой новой (посткитайской) тотальной экспансии. Их тёмные мозги схвачены тёмной магией странного карго-культа. Они ловят людей и заставляют их вырезать из дерева всё новые и новые тысячи моделей смартфонов. Всех пленников приносят в жертву, а из тысячи тысяч деревянных пикселей складывают огромный, в виде креста каменный топор и поджигают. Эта суровая магия — единственная по‑настоящему серьёзная, имеющая фанатичных последователей религия, оставшаяся на Земле, следовательно, способная покорить Землю. (Вангуем, что следующие романы Сорокина не обойдут этой темы.)

Помимо этой зловеще растущей во мраке темной цивилизации постапокалиптический мир населяют разнообразнейшие жертвы генетической (трансгуманистической) инженерии: «большие» (гиганты) и «маленькие» (величиной с куклу барби) люди, произведённые в «генных инкубаторах», дезактивированные зомби, «мыслящие пружины», биороботы-маяковские… Одним словом, «антропоморфизм ещё после Первой войны дал такую трещину, что вряд ли человечество её сумеет заделать. Трещина растёт угрожающе…», сетует Гарин, и расплачиваться за это приходится не милитаристам-генетикам, а врачам, к которым «новые инвалиды духа нынче прут косяками». В общем, в сравнении с "Теллурией" о самом трансгуманизме мало что сказано здесь принципиально нового, зато — является новый герой: «гипермодернист» доктор Гарин. Типичный герой русской литературы, чеховский или тургеневский персонаж, психиатр, привыкший иметь дело с самой дурно пахнущей физиологией и ментальными задами, уверенный в себе человек профессионального цинизма и железной веры в разум.

Но при этом ещё и человек совершенно русский, неунывающий даже в самых злокозненных ситуациях. Из каждого попадалова, в которые не устаёт бросать его жизнь, он выбирается с помощью типично русского «авось» и запредельной метафизической надежды. В самых мрачных расщелинах духа он умеет найти нечто доброе, а ум его не устаёт генерировать спасительные идеи и — полубезумные завораживающие, сочиняемые на ходу поговорки:

Ежи ножи не точат…

Луна месяцу не товарищ.

Пилигримы — не херувимы.

Смекалка — не весталка.

Смерть жизни не сестра, но мачеха.

Праздник на воде — хрен беде.

Мутный Прозрачному не родня.

Добро… и родство… но не колдовство…

Наконец:

Надежда — не одежда.

Да, как всякий русский, Гарин жив надеждой. И, как и всякий русский, он человек глубоко в душе православный. И в чем более безвыходные «ситуёвины» бросает его жизнь, тем чаще вспоминает он Бога. Доброе сердце и теплящаяся в нём вера и помогают ему в его невероятных приключениях выжить…

Действие романа начинается в ВИП-санатории "Алтайские кедры", недалеко от казахско-алтайской границы, в котором пребывает штат врачей во главе с Гариным и восемь пациентов: Джастин, Синзо, Дональд, Сильвио, Эмманюэль, Ангела и Владимир. Пациенты — бывшие политики, некогда решавшие судьбы мира, а теперь проходящие курс психиатрической реабилитации. Пациенты — создания особые. Не обычные люди, а — задницы, величиной с большой мяч, с маленькими четырёхпалыми ручками, большими глазами и огромным ртом, прыгающие на своих ягодицах. Этих жопоруков вырастили в специальных интернатах для политиков, а затем назначили главами государств. Точнее, назначали. «Большая восьмерка», отдыхающая теперь в санатории, и была той последней, которая привела мир к сегодняшнему развалу лет сорок назад (теперь им под сто, они — долгожители).

Нехитрая метафора понятна: политики — и есть такие говорящие задницы, по‑настоящему хорошо умеющие лишь болтать, жрать и срать. При этом все они — жертвы тяжких детских травм: Эмманюэля трахал в детстве завуч интерната в подсобке спортивного зала, за Ангелой с шести лет наблюдает «мутный» полупрозрачный Гитлер, Владимир и сейчас, как в далёком хулиганском детстве, продолжает уходить в глухое отрицалово: «это не я, это не я», — повторяет он на всякий обращённый к нему вопрос… Вся же эта «великолепная восьмерка» в целом — единый организм, поражённый глубокой и разноплановой психиатрией: бред особой миссии, ипохондрический гигантизм, бред ущерба и «анально-сексуальные сенсации» (впрочем, без прогрессирующей шизофазии).

Жопоруки в целом — создания инфантильные и беспомощные. Однако нельзя сказать, что они совершенные ничтожества. В каждом из них есть и нечто симпатичное: Дональд хоть и ведёт себя как свинья, при этом настоящий джентльмен, Сильвио — отважный дуэлянт, Владимир остро реагирует на несчастье друга…

Как обычно у Сорокина, в "Гарине" много говна и литературных отсылок. Но нынешнее сорокинское «говно», которое когда‑то шокировало, теперь воспринимается как просто метафора живой жизни. Не случайна мелькнувшая фраза: «Как писал великий Арто — где пахнет говном, пахнет жизнью». И ещё раз — несмотря на традиционное обилие дерьма и жути, книга буквально сочится светом.

В литературных же отсылках (Гарин непрестанно читает разные попадающиеся ему на глаза книги) является не только альтернативное будущее, но и альтернативное русское прошлое. В нём «26 марта 1953 года несравненный в своей решительности Лаврентий Берия арестовал и расстрелял омерзительных, окончательно и бесповоротно окостеневших в позднебольшевистской мизантропии и невменяемости Хрущёва, Жукова, Ворошилова, Молотова, Кагановича», вывез мумию Ленина из мавзолея на Волковское кладбище Петербурга и объявил Новый НЭП. После чего, гениально соединив социализм с православием и новой экономической политикой, привёл страну к небывалому росту: русские люди сыты и счастливы; Леонид Ильич на посту директора процветающего московского рынка ощущает себя полностью состоявшимся человеком; в свете сверхновой восходящей звезды одесско-канзасского рокера Джонни Ураноффа меркнет тень американского Элвиса. Так, под властью прогрессивного демократа Лаврентия альтернативная Россия покоряет мир, оказавшись на высоте прогресса.

Увы, настоящая реальность гораздо мрачнее. Но за каждым новым мраком обязательно пробивается здесь и полоска света. В каждом из причудливых и даже почти демонических созданий профессиональный взгляд Гарина (альтер-эго самого Сорокина?) замечает и нечто доброе: даже в тёмной мохнатой самке неандертальца — нежность и желание помочь; даже дезактевированные зомби, чудом выжившие жертвы боливийского вируса, — не чужды героической романтики:

«На засаленной куртке у Байкала виднелся значок «Цой жив!» с лицом кудрявого азиата.

— Кто такой Цой? — спросил Гарин Машу.

— Это вдохновляющий символ для всех дезактивированных зомби. Советский рокер. Погиб, но потом появлялся в разных местах.

— Думают, что зомби? — Может быть… Услышав первые аккорды, зомби стал ритмично подёргиваться, замотал своей земляной головой в такт. Щель-рот его разошёлся, и он глухо загудел песню, повторяя за поющим что‑то про сердца, вены, глаза и перемены…»

Даже престарелые жопоруки-политики находят своё место под солнцем, а найдя себя, начинают сеять разумное, доброе, вечное, буквально граничащее с чудом. Устроившись акробатами в Барнаульский цирк, Дональд, Владимир и Сильвио создают здесь столь здоровую атмосферу, что, несмотря на бесконечность перманентной войны («На прошлой неделе… спецназ Уральской Республики при поддержке грузинских ВДВ и алтайской танковой дивизии “Дженгю” выбил из города войска казахского генерала Тарази»), казахские, алтайские, грузинские и уральские военные, насмерть дерущиеся на улицах, сидят в цирке рядом! «Это что‑то новое, доктор, чего я пока не могу осмыслить и понять», — пишет об этом Гарину Ангела.

И если чудо могут являть здесь даже говорящие задницы, что ж говорить о Гарине? В конце концов даже этого профессионального циника жизнь заставляет поверить в чудо, встретиться с Белым Вороном и пропеть солнечную поэтическую оду этому миру. Который, да, ужасен, да, «лежит во зле», но есть в нём и нечто иное, не от мира сего: «Моцарт, лёгкий и изящный, плёл свои кружева. И плёл как‑то… формально, неинтересно. Руки Гарина были гораздо интереснее, страшнее и величественней на фоне этого бескрайнего неба. Солнце лучилось в каждой грязной поре огрубевшей кожи, сияло на каждом заусенце, переливалось в тёмных, коричневых складках, отражалось в жёлтых мозолях. Это была совсем другая музыка. И она была суровой, завораживающей. “Если мне, просидевшему почти полгода в плену у мохнатых дикарей, точившему деревянные смартфоны, лечащему поносников и фурункулёзников, жрущему похлёбку из болотных корневищ, напрочь забывшему цивилизацию, потерявшему цель в жизни, этот вечно прекрасный Моцарт кажется легковесным дерьмом, значит…” — значит, не всё потеряно, доктор!»

Таков лейтмотив "Гарина". Таков этот страшный мир, в котором, однако, есть Бог. Две вскользь брошенные сентенции: «Этот мир стоит на своих вековых законах, как на древних каменных черепахах…» и «Чудо всегда рядом. И оно так же естественно, как сама жизнь», — становятся путеводной звездой Гарина, а его духовное преображение в чреде удивительных приключений и бэдтрипов — центральной осью романа.

К концу своих приключений Гарин из «гипермодерниста» обращается в настоящего традиционалиста. Да и сам роман, несмотря на все гипермодернистские извержения, оказывается в итоге книгой истинно традиционалистской. Как и её герои — настоящие, традиционные русские люди: сам Гарин, аристократы графья Сугробовы, «большая» и добрая помещица Матрёшка, мудрый филолог Антон… И не случайно портретную галерею этих сильных и добрых людей заключает истинно русский ангел: добродушно матерящийся лётчик белого истребителя-«птеродактиля», воплощение сказочного Белого Ворона, доставляющий Гарина в конечный пункт его путешествия — Хабаровск. И заканчивается роман почти торжественно и сказочно: новой встречей преображённых Гарина и Маши, русским Рождеством и странным словом, заключающим всю фантастическую надежду этого сошедшего с ума, но не потерявшего света мира: «Аморамонт… Амо. Ра. Монт. Это наш мир. Самый лучший мир во Вселенной».

Завет заветов, или Галлюцинация по-настоящему

…Будто послушник хочет к господу,

ну а доступ лишь к настоятелю —

так и я умоляю доступа

без посредников к настоящему…

А. Вознесенский

«…Приходит какой‑то новый проект проектов, который отказывается от всех прежних форм и предлагает что‑то новое, своё, неясное, угрожающее, восхитительное, прекрасное и катастрофическое одновременно…»

А. Проханов

Поначалу может показаться, что роман А. Проханова "Тайник заветов" написан галлюцинирую щими мухоморами, захватившими власть над миром. Что ткань этой фантасмагории истончена до грани распада, а её фабула движима лишь законами управляемого хаоса. И что, надеясь вот-вот выйти из захватившего тебя трипа, ты видишь лишь, как психоделический туман вокруг только сгущается.

Вот, скажем, главная героиня романа (являясь по очереди в образах Моны Лизы, Марии Гонкур, Лили Брик, Лени Рифеншталь, принцессы Дианы) встречается с очередным своим возлюбленным: «Раз я зашла в сельскую школу, в поисках натуры. В пустом классе увидела человека, который через соломинку надувал лягушку. Лягушка становилась всё больше, человек дул что есть мочи. Когда он выпустил изо рта соломинку, лягушка продолжала надуваться. Скоро она заняла весь класс. Мы с человеком оказались загнаны в угол и невольно обнялись, теснимые огромной лягушкой. Так я познакомилась с Адольфом Гитлером. Это был он, будущий вождь. Он надувал Германию, как лягушку, желая раздвинуть её границы от полюса до полюса. С тех пор наша дружба не прерывалась… Гитлер водил меня в священную дубраву, где пели розовые соловьи. Под их волшебные трели я увидела два сна. Два фильма, которые потрясли сознание немцев. Гитлер был очень нежен ко мне, но у нас никогда не было близости. Иногда он показывал мне живот, на котором не было пупка. Говорил, что его родила не женщина, а он возник из удара священного меча. Иногда я видела его чресла, но там была пустота, была бездна, полная звёзд. Та, которая когда‑то так взволновала Канта… Перед тем, как напасть на Россию, он пригласил меня в священную дубраву, где поют розовые соловьи. Прочитал секретный план «Ост» и сказал: «Пусть все думают, что я иду на восток, чтобы завоевать земли, нефть, золото, миллионы русских рабов. Но я иду, чтобы захватить Аркаим, родину арийцев, место, где сверкнул меч, и родился я. Иду отвоевать мою малую родину». Я просила взять меня на восточный фронт. Я прошла с кинокамерой всю войну, надеясь заснять триумфальный парад германских дивизий в Аркаиме. Однако этого не случилось. Уже под Москвой, у городка Волоколамск, я снимала русскую атаку. Впереди малочисленной русской цепи неумелых солдат со старыми винтовками двигался огненный столп. Он сметал наши отборные части, плавил броню наших танков, обращал в бегство героев рейха… Мне удалось снять изображение этого огненного столпа. И кто бы мог подумать? Это был Пушкин, «солнце русской поэзии, русский поэт, который написал стихи про «работника Балду». Когда Гитлер узнал об этом, он понял, что война проиграна. Он решил уйти в иные миры и позволил мне снимать его последние минуты… Когда над бункером Имперской канцелярии грохотали русские танки, Адольф Гитлер наполнил ванну тёплой водой, разделся и лёг. Вода окрасилась в красное, чёрное, в цвета национал-социалистического флага. Потом стала нежно голубой, как лазурь над Рейном. Гитлер стал растворяться, он таял, его становилось всё меньше. Вода уходила из ванны, превращалась в воронку. И с этой воронкой исчез Гитлер. Он ушёл по трубе с водой, чтобы слиться с мировым океаном, со всеми дождями и реками, с водой других планет. Поэтому я так люблю дождь. Он мочит меня, и мне кажется, меня обнимает Адольф»…

Да, это безумие, однако в нём есть последовательность, — заметил бы шекспировский Полоний. И, в конце концов, авторский замысел открывается нам. Оказывается, что роман этот, и правда, — лишь описание последствий солнечного удара, настигшего главного героя… Что он — лишь «раскалённый шар воздуха, в котором стекленеет мираж», в (тщетной?) надежде на то, что «в этом стеклянном мираже находится отгадка тайны из былых времён»… И всё пробивается к этой тайне, и ему (герою) всё кажется, что «во время солнечного удара ему открылось нечто огромное, восхитительное и ужасное…», и всё ещё дрожит, звучит его «волшебная струна», и хочется «продлить этот сладостный звук, чтобы он не утих», чтобы всё с тем же хрустальным звоном растворялась «стеклянная дверца старинного, из орехового дерева буфета, где бабушкин синий сервиз, эмалевые блюда с орхидеями, перламутровые лопаточки, которыми раскладывают по тарелкам треугольные ломти торта. Плетёная корзиночка, где лежат серебряные вилки и ложки с фамильными монограммами. И такой восхитительный запах корицы, тмина, гвоздики…»

Да! "Тайник заветов" — тоже роман о чуде, но о чуде не сбывшемся, тающем у мрачной бездны на краю, испаряющемся, как капля воды под безжалостным солнцем… Это роман вопросов, загадок, отворяющиеся створки которого открывают всё новые и новые створки (не случайно же он — "Тайник заветов"!). Мир, и «солнечный удар» которого, и герой, которого он настигает, — только большие метафоры… «Великого обнуления»? Великой надежды? Русского человека, ими контуженного? И — находящегося в совершенном недоумении от постигшего его откровения… И сам извергающийся, фиксируемый техникой свободного письма, ошеломляющий читателя текст романа — тоже метафора… Как лепет высвобождающегося от бремени подсознания народа, всё никак не находящего почвы под ногами: гротеск, притом агрессивный, почти безудержный, имеющий целью ввергнуть читателя в состояние озадаченности: так что же это всё‑таки такое? Как это всё понимать?

Да так вот и понимать: как наше с вами бессознательное, фосфоресцирующее в хаотической турбулентности перманентного гипноза медиа, окружённое бесконечными косяками безумных новостей и конспирологических мифов. В общей обессмысленности всех смыслов и обезвременивания всего времени в целом. Как‑то вот так:

«Иван Алексеевич принялся изучать расследования Аристарха Нагульного. Тот обнаружил, что в России сложился тайный орден аристократии. В него входят все крупные чиновники, включая премьер-министра; дама из Совета Федерации, миллиардеры, иерархи церкви, главный редактор «Эха Москвы», ведущие центральных телеканалов. Этот орден имеет обряд посвящения. Каждый вступающий должен при свечах тысячу раз произнести священное слово «Эммануэль», положить на чресла болотную лягушку и вколоть себе сыворотку, которая позволяет телу светиться в темноте, подобно светящимся болотным грибам. Местом посвящения выбрана Болотная площадь, изобиловавшая когда‑то лягушками и светящимся грибами. Чтобы светиться во тьме, требуется тьма. Отсюда и название тайного общества аристократов — «Орден тьмы». Себя же они именуют «виконтами тьмы» или «чёрными виконтами». Они верят, что существует скорость, превосходящая «скорость света». Это «скорость тьмы». Они хотят посадить на российский престол Василия Тёмного, которого держат в предместьях Лондона, дожидаясь, когда тот достигнет молочно-восковой спелости. «Виконты тьмы» строят в окрестностях Лондона дворцы и виллы, где собираются на свои вечери. Ночью там не горят фонари и бродят светящиеся люди.

Аристарх Нагульный выяснил, что запущен тайный газопровод «Северный поток — 3», через который «Орден тьмы» распространяет своё влияние по всему миру. Орден породил расовые волнения в Америке, что ведёт к слиянию белой расы с чёрной и образованию серой расы, не способной противостоять «Ордену тьмы». «Чёрные виконты» тайно вывезли из Эрмитажа все подлинники, заменив их копиями, над которыми работал художник Никас Сафронов. Подлинники находятся в лондонских дворцах «чёрных виконтов». «Даная» Рембрандта висит в спальной телеведущего Сергея Брылёва и тешит его своим пухлым, влажным от золотого дождя животом».

В общем, «трэш и угар», как с несомненным одобрением отозвался бы на это Сергей «Паук» Троицкий. Причём плотность и ярость угара с каждой страницей нарастает, а разрядка ждёт нас лишь в самом-самом конце.

Тем не менее створки «тайника заветов» продолжают с хрустальным звоном отворяться, а за ними — обретаться новые его тайны. Сначала нальётся плотностью главный герой — Иван Алексеевич Мартынов, историк, ведущий в университете семинар по истории раннего большевизма, увлечённый темой омоложения и бессмертия, которой действительно были увлечены большевики, особенно близкие к кругу наркома Луначарского космисты-богостроители: Богданов, Горький, Красин…

Затем загудит, заработает центральный артефакт (статор) романа, вокруг которого закружится, сначала медленно, потом всё быстрее, его фабула (ротор): магическая брусчатка Красной площади, сделанная из камня тунгусского метеорита, способная оживлять мёртвых, наделять живых невиданной силой и преображать дезориентированную массу в народвеликан, побеждающий вражеские орды, хаос и смерть. Эта‑то брусчатка, которая помогла русским победить в войну и изобрести атомную бомбу, была подменена, сгружена Хрущёвым на склад, с которого её похитила секта трансгуманистов, создав с её помощью свой тёмный замок — лабораторию, в которой богатым элитариям продаётся бессмертие, но вместо бессмертных выходят оттуда лишь пустоглазые, лишённые души зомби…

И меж этих полюсов — все прочие фантасмагорические видения: президенты Пу и Лу (которого президент Пу кормит яичницей с пола), оппозиционер Аристарх Нагульный, поднимающий «первый тост за Холокост», астрофизик Виталий Артомонович, превращающийся в лягушку, и профессор Ноткин, превратившийся в стрекозу: то ли люди? то ли куклы? То ли шум в ушах от новостей телеканала "Россия"?

Наконец, с грохотом отворяются новые створки шкатулки, и из тумана видений всплывает царь-формула Великого обнуления: «Есть времена, когда не люди отбрасывают тени, а тени отбрасывают людей»… Это и есть оно: Наше. Развоплощённое. Время. Оставшееся без Мечты, следовательно, смысла, следовательно, плоти, которая смысл этот должна наполнять, а Мечту воплощать…

Но, увы! Ничего этого нет. Только иллюзия. Призрак. Мираж. И — «раскалённый шар воздуха», в котором мираж продолжает стекленеть.

Фантом, обращающийся вдруг колдовскими чарами, которыми мы (все мы, здесь и сейчас) околдованы… Русский человек, к которому роман этот и обращён, как буддийский коан, призванный открыть ему глаза на совершенную нереальность мира, в который он в своей повседневности погружён, не замечая того ужаса, в который может — вот-вот — провалиться…

Роман кризисного времени. Роман-Кризис. Который (как и новые романы Пелевина и Сорокина) следует воспринимать не столько сам по себе, сколько в контексте прошлых: прежде всего, "Таблицы Агеева" и "Цифры", которые "Тайник заветов" структурно повторяет, обыгрывает и — замыкает, становясь как бы обратным зеркалом, чуть искривлённым, несколько пародийным, зеркалом, в котором открывается и новый взгляд, и новое разочарование, в котором, находя новую перспективу, создаётся и новое единство. Единство, но, увы, не ответ: только ещё более тайный тайник, в котором ещё предстоит открыться, быть может, и нашему завету заветов?

Сегодняшнее своё мироощущение, из которого родился "Тайник заветов", сам А. Проханов в своих интервью выражает как тревожное ощущение приближения чего‑то ужасного, катастрофического и восхитительного одновременно:

«…явление грядущего, явление, которое плющит под собой… все угасающие на глазах проекты. Я не говорю уже о таком проекте, как еврейский проект, который погиб во времена Христа… Я не говорю о христианском проекте, который на глазах угасает тоже… Я не говорю о фашистском проекте, который рухнул в 45‑м году, и о советском, коммунистическом, который погиб в 91‑м году… Исламский проект ещё бушует… Но и он угаснет, может быть, одновременно с либеральным проектом, который тоже, по существу, угас… И вот на смену этим… движется какой‑то новый, может быть, проект проектов, который будет их замещать, вытеснять, закупоривать вулканы, которые били в человечестве на протяжении тысячелетий… Всё это бушующее, бунтующее человечество… будет оскоплено… Из жеребца превращено в послушного мерина…»

Вот это и есть то «Великое обнуление», которое, быть может, дано узреть художникам-«сейсмографам»: «…Приходит новый проект проектов… и предлагает что‑то новое, своё, неясное, угрожающее, восхитительное, прекрасное и катастрофическое одновременно… И те художники, которые чувствуют появление новой загадки… чувствуют её сложность, многомерность, фантастичность, фантасмагоричность, — они её касаются. А прежняя эстетика… она беспомощна, она промахивается. А новая эстетика только создаётся. И прикосновения художников к этой реальности формируют новую эстетику… это особый реализм, которым пытаются изобразить это «Великое обнуление»…

Что ж, всё так! Впрочем, с утверждением смерти еврейского, христианского и мусульманского проектов мы едва ли легко согласимся: угаснуть может человеческое, но не божественное! А оно ещё даже и не начинало работать на главных своих оборотах, ещё только выходит на мировую авансцену, только-только начинает разворачивать свои знамёна на полях (а быть может, психоделических земляничных полянах?) Армагеддона. Итак:

Трансгуманизм! Хоть слово дико,

Но мне ласкает слух оно

Как бы предвестием великой

Судьбины божией полно… —

Cкажем мы вслед за Вл. Соловьёвым. Который в начале (столь же странного, фантастического, чудовищного) ХХ века предрекал, конечно, о «панмонголизме»… Но у нас нынче свой «панмонголизм», который суждено ли нам ещё пережить? Этого мы ещё не знаем, но здесь высказывания трёх писателей, наконец, скрещиваются, смыкаясь в нечто цельное… Пока ещё с трудом осязаемое, однако позволяющее уже нащупать кое‑какие ориентиры в этой новой, ещё небывалой тьме, новом пугающем мире, идущем на смену нашему и уже обращающему на нас пророческий огонь своих полыхающих зраков:

О Русь! забудь былую славу:

Орёл двуглавый сокрушён,

И жёлтым детям на забаву

Даны клочки твоих знамён.

Смирится в трепете и страхе,

Кто мог завет любви забыть…

И Третий Рим лежит во прахе,

А уж четвёртому не быть.

Что ж, удастся ли грядущему на нас «трансгуманизму» загнать мир в «скорлупу грецкого ореха», спрятав его от Бога «у антихриста за пазухой», или наши «дурные сны» (как говаривал Гамлет) ещё спасут нас от наваждения? Как всегда, Бог и эпоха, в которую мы вступаем, не говорят на языке арифметических формул, они говорят с нами на языке мифов и символов… И будущее — не предопределённость, а скорее расплавленная магма, обретающая форму на наших глазах… Магма, в которой восставшие руины Третьего Рима… Третьего Храма… В декорациях "Краткой повести об Антихристе" ещё творятся, возносятся, рушатся, в том числе, нашим собственным выбором, здесь и сейчас, проговариваясь в образах, опытах, видениях, трипах поэтов, художников и пророков…

Публикация: Изборский клуб №11-12 (97-98)

Cообщество
«Круг чтения»
Cообщество
«Круг чтения»
1.0x