Из подзаголовка к моему выступлению может следовать много чего, но совершенно точно не следует то, что Юрий Кузнецов любил зимние пейзажи и покрытые седым куржаком двери изб и ставни. Хотя и любил.
… Уроженец земель, где русская зима – скорее баловство, чем реальность. Посреди тучных нив, цветущих абрикосов и набухающих под солнцем виноградных лоз – странно, не правда ли? – но Промысел растил поэта Русской Метели.
Опять-таки не в пейзажном или метеорологическом смысле…
Вы никогда не задумывались, почему блоковский «революционный» Христос идёт посреди метели? «И за вьюгой невид`им»? Почему русская революция (бунт, бессмысленный и беспощадный; перестройка и перестрелка, передел собственности, смена государственного уклада, декабрьское восстание, равноудалённые олигархи, майдан, наконец) – это всегда метель, где «круж`атся бесы разны»?
Почему не летом – при свете солнышка? Не в мае месяце – когда всё цветёт? В мае месяце у нас только Победа. И по праву! А вот всё смутное, гиблое – это с метелью.
Кони стали... «Что там в поле?» —
«Кто их знает? пень иль волк?»
Это Пушкин. А это уже Кузнецов:
Выходя на дорогу, душа оглянулась:
Пень, иль волк, или Пушкин мелькнул?..
Вроде как пошутил. Да вот с метелью-то шутки плохи. И хотя поэт Кузнецов был уверен, что уже «мы бездну перешли», но в ХХ веке русский народ поджидала не одна, а две бездны. Как минимум. И бездна 90-х была ещё впереди…
***
У Юрия Кузнецова есть такие строки, которые не придумаешь:
Поманила молодость и скрылась.
Ночь прозрачна, дума тяжела...
Вот, казалось бы – «Божья дудка», как говаривал Блок. Встречайте!
Даже не будем разбирать, что дальше: какая звезда куда там (естественно, на запад) покатилась, и какая даль, куда и кому дорогу перешла.
Стихи хорошие, умные. Но первоначальное – «поманила молодость и скрылась» – ушло. И мне почему-то кажется, что это не от избыточной умственности, в которой многие любят обвинять поэта.
Это от избыточной силы. Да, говорят, Кузнецов культивировал собственное богатырство, возможно, без Ницше не обошлось. Даже скорее всего. Но…
Почему Кожинов выбирает в надвигающихся снежных сполохах русской катастрофы конца ХХ века именно Кузнецова как русского поэта нашего времени? Не богатыря Передреева, например?
Наверное, поэтому. Потому что за внешней позой и эпатажем таилась подлинная внутренняя сила. Та, что безтрепетной дланью могла отложить упавшую свыше строку и сказать: сейчас не время! нельзя быть слабым!
Та сила, что позволяла Кузнецову не согнуться в навалившихся вьюжных вихрях, и для многих, очень многих, сбившихся с дороги и заплутавших в очередной русской замяти, послужить ориентиром…
***
До сих пор популярны споры: язычник Юрий Кузнецов или православный? Вне зависимости от ответа, вопрос более чем уместен. Потому что Кузнецов – русский поэт в полной мере. И уже хотя бы в силу этого он есть правдивое и неподкупное «эхо русского народа»…
А русский народ на излёте семидесятых годов двадцатого века оказался на решающей исторической развилке. Стало очевидно, что, несмотря на троцких и свердловых, вопреки демьянам бедным и сельвинским, назло гайдаям и сусловым русский народ вовсе не собирается растворяться в грядущем мировом интернационале (утилизироваться в некий «советский народ»). Это стало заметно в кино, литературе, общественных дискуссиях (о сохранении исторических памятников и т.д.).
Собственно говоря, русские в очередной раз встали перед тысячелетним мифологическим камнем: «Направо пойдёшь – коня потеряешь, себя спасёшь; налево пойдёшь – себя потеряешь, коня спасёшь; прямо пойдёшь – и себя и коня потеряешь». Где «право», опять-таки в тысячелетней традиции, это глухой национализм с откатом в язычество (но – с потерей государства: «себя спасёшь, коня потеряешь»); «лево» – продолжение бодрого социалистического марша с дальнейшим растворением именно русского (но – спасением государства: «себя потеряешь, коня спасёшь»); ну, а прямо – это, в общем-то, то, что мы, в конечном счёте, и выбрали: с потерей и себя (уже в россиянской многонационалии), и государства…
С одной существенной оговоркой. Именно так и поступал всегда на распутье классический русский богатырь.
И с другой существенной оговоркой. Духовный выбор (именно для русского народа) был несколько проще выбора земного пути. Это был выбор между коренным язычеством и коренным же Православием. А то, что язычество даже и не блазнило, а реально возвращалось в семидесятые-восьмидесятые – уж тут-то будьте благонадёжны! Достаточно вспомнить популярность фильма «Русь изначальная», картин Константина Васильева, моду на «народные врачевания» (закончится Чумаком и Кашперовским), да даже тот же «вечный огонь» на братских могилах (где советское язычество смыкалось со славянским) и т.п.
Русские выбрали Православие. С разрушением государства и окончательной потерей себя.
– Кто мы? Откуда? Куда? И, главное – зачем?
Вот круг самых жгучих русских вопросов, актуальных и по сей день – двадцать пять лет спустя после прекращения СССР.
И пусть мне не рассказывают, что Советский Союз развалился сам по себе или его развалили злые враги (внутренние и внешние). Советский Союз распустил русский народ, по принципу: я тебя породил, я тебя и убью.
С тем, чтобы окончательно обрести себя после всех проверок на прочность и вшивость в ХХ-м веке: террором и голодом (большевики); народной войной и Гитлером (интернационализм и мировая революция), позднесоветской тоской и сытостью (железный занавес и жизнеумерщвляющая серость), наконец, Российской Федерацией (все личины сброшены и вместо них явились при свете дня свиные рыла).
Да, чтобы обрести себя, и вновь (нам не привыкать!), как XI-м веке, как XV-м веке, как XVII-м веке, как, наконец, в XX-м столетии – «с нуля» создавать своё государство. Разумеется, не совсем с нуля, потому что «из ничего ничего не происходит», как говорили древние греки. Но то, что новое – совершенно точно!
… И вот – русский поэт Юрий Кузнецов. В годину очередной русской смуты, метели, снежной замяти, бесовской свистопляски.
Рассуждения о его якобы язычестве нелепы (у поэта всё очень по-советски: двое детей, членство, скорее карьерное, в КПСС, позже активное участие в «русской партии», главный смысл которой – борьба с «партией нерусской», то есть один практический смысл, с неясной духовной подоплёкой: «то ли пень, то ли волк, то ли Пушкин мелькнул…»).
Также бессмысленны и споры о его Православии. Поздние, «христианские» поэмы Кузнецова об этом непреложно свидетельствуют. Сын Божий и Бог наш, Иисус Христос, «обучающийся», по Юрию Кузнецову, «премудрости» в секте ессеев (то есть Всеведущий на учёбе у земных мудрецов), это, пардон, преступление против логики, и характерная помесь «Науки и жизни» и «Журнала Московской Патриархии». Характерная для позднесоветского русского сознания. Уже не совсем атеистического, но ещё и не совсем православного.
Кузнецов – на перепутье. Как и русский народ в восьмидесятые годы. В слове, образе, жизненном пути. Но, одновременно, Кузнецов и выбор русского народа. Ещё не до конца пройденный, но очевидный!
И в снежной пурге девяностых: в бешеном круженье хищных клювов, рвущих щедрую плоть России, в хохоте адских харь, глумящихся над русскими и русскостью, Кузнецов – отнюдь не лежачий камень с полустёршимися письменами, а возвышающийся, надменный и презирающий разгул стихий столп на перепутье. Возле которого, все, сбившиеся с пути, могут переждать бурю, чтобы, когда утихнет – пойти дальше!
Выступление на Международной научно-практической конференции «Юрий Кузнецов и литературный процесс», 2017 год.
двойной клик - редактировать изображение
