Стихийный евразиец

«Самое страшное – прозевать прекрасное».

Сергей Параджанов

Сергей Параджанов снимал для гурманов, для адептов эстетики. Его фильмы – редчайшее пиршество для глаз. Неслучайно он говорил: «Самое страшное – прозевать прекрасное». В его творчестве слиты Восток и Запад, персидская миниатюра и барочная живопись, турецкий базар и фламандская лавка. Цвет граната одинаково дивен, если на него смотреть из Шираза или Брюгге, и он (гранат) будет раскрываться по-разному. Параджанов по факту - стихийный евразиец, не осознанный, а прочувствованный.

Параджанов - конкретно художник, а не повествователь. Явить внутреннее – через внешнее, поразить, шокировать. «Я всегда был пристрастен к живописи и давно уже свыкся с тем, что воспринимаю кадр как самостоятельное живописное полотно. Я знаю, что моя режиссура охотно растворяется в живописи, и в этом, наверное, ее первая слабость и первая сила. В своей практике я чаще всего обращаюсь к живописному решению, но не литературному. И мне доступнее всего та литература, которая в сути своей сама — преображенная живопись», - признавался он. Если смотреть его ленты покадрово, то каждый момент будет отдельной картиной. Утверждал, что нетерпим к серому и действительно, что может быть скучнее и безнадёжнее серого неба, серых стен, серого настроения? Он наполнял всё и вся яркими красками: «Мы обедняем себя, мысля только кинематографическими категориями. Поэтому я постоянно берусь за кисть, поэтому я охотнее общаюсь с художниками, композиторами. Мне открывается другая система мышления, иные способы восприятия и отражения жизни. Это одна из возможностей уходить от стандарта, от сложившегося и привычного мира».

Параджанов был счастлив и несчастен одновременно: «Моя вина в том, вероятно, что родился. Потом увидел облака, красивую мать, горы, собор, сияние радуг, и все – с балкона детства. Потом города, ангины, ты и до тебя, потом бесславие и слава, некоронование и недоверие». Человек сложной и даже страшной судьбы, он держался только за счёт своей любви к цветам, линиям и формам. Его жизнелюбие было сродни гражданской стойкости. «В красоте есть высший смысл. Я заражен ею, не могу ее не замечать. Я создаю красоту из ничего», - говорил Параджанов. Его фильмами восхищались Фредерико Феллини, Тонино Гуэрра и Микеланджело Антониони. Разумеется, Параджановым восторгался Акира Куросава, азиатский гуру, создававший свои вещи «не для всех». Среди почитателей параджановского почерка был и славный кутюрье Ив Сен-Лоран, в принципе неравнодушный к тонко препарированной восточной экзотике.

Режиссёр Параджанов оказался наделён многочисленными талантами: художник, скульптор, костюмер и хореограф для своих кинокартин, он удивлял и удивляет по сию пору. Сейчас в галерее «Наши художники» проходит уникальная выставка, посвящённая мэтру. Представлены тридцать шесть его коллажей, словно бы сотканных из фрагментов разных культур и стилей. К коллажной технике Параджанов обратился в 1960-х годах, но основная их масса была сделана в 1970-е – начале 1980-х годов, когда мастер был лишён возможности снимать, а потому искал пути-дороги творческого выражения. Однако в экспозиции представлены, по большей части, поздние его работы.

Коллажная техника была изобретена дадаистами в начале XX века, и с тех пор многие авторы обращались к этому приёму. Коллажами увлекались и советский фотограф Александр Родченко, и американский художник Энди Уорхолл. Работы Сергея Параджанова – это иронический постмодернизм, где всё – иллюзия и аллюзия. В качестве материала он использовал не лишь картинки, но и ткани различной фактуры, бижутерию, монеты, перья, ракушки, предметы, вроде вилок и ложек. Параджанов создавал особый вещный мир, где сплетались эпохи, веяния, символы.

Так, «Сад марионеток» — это куколки, броши, искусственная гвоздика и павлинье перо, словно бы венчающее композицию. Фон – приглушённо-красный. Далее – изысканный «Веер», где можно увидеть кусок серебристой парчи, сложенный в виде опахала, фотографии дев Серебряного века и кружево. Следом – «Кукла с красной перчаткой», где кукольное личико полускрыто вуалью, а красная перчатка контрастирует с чёрным одеянием «героини». Золотая «Рыба», собранная из подкрашенных ракушек, - настоящее произведение декоративно-прикладного искусства, а «Туз с дамами» — это ножницы, белые да желтые кружева и портреты женщин, среди которых внезапно затесалась Гортензия Манчини, одна из нимф двора молодого Людовика-Солнце.

Сумбур, весёлое хулиганство и тяга к прекрасному. Чтобы понять творчество Параджанова, надо учиться мыслить ассоциациями, причём самыми безумными! Жизнь состоит из мгновений, а каждое из них – отпечаток в памяти. Глядя на эти коллажи, погружаешься в личные воспоминания, давно ставшие игрой подсознания. Вещицы в его коллажах существуют вне заявленного сюжета, но дают ощущение гармонии.

Параджанов преклонялся перед образцами итальянского Возрождения, и среди его работ так много вариаций на тему Джоконды. Собственно, леонардова «Мона Лиза» слыла своеобразной иконой стиля для советской интеллигенции, да и не только для неё. Эта репродукция встречалась и в мастерской живописца, и в рабочем общежитии, и на обложке «Науки и жизни», и в развороте «Крестьянки». Загадочная улыбка буквально преследовала – её невозможно было повторить, но легко было встретить. Она считалась великим эталоном. Когда «Мону Лизу» привезли в Советский Союз, выстроилась колоссальная очередь, дабы узреть тот лик в полупрозрачной дымке, именуемой «сфумато». Мог ли Параджанов пройти мимо? Его Джоконды множатся и точно подмигивают зрителю.

Ещё один коллаж, обращённый к Возрождению, объединяет образы всё того же Леонардо и Джованни Амброджо де Предиса, одного из современников и - последователей да Винчи. Дамы с известных картин XV столетия «дополнены» кружевными шляпами эпохи Ар нуво, что само по себе забавно. Широкополые, причудливые шляпки были настоящей страстью Параджанова, и он их постоянно добавлял в свои коллажи.

Ещё один образ Леонардо, который встречается у Параджанова с завидной регулярностью – «Дама с горностаем». По мнению искусствоведов, это портрет Чечилии Галлерани, возлюбленной Лодовико Сфорца, герцога Милана и покровителя искусств. Эталонное лицо богини, взгляд, устремлённый в пространство, тонкопалая рука – все детали выписаны с невероятным тщанием. Параджанов лихо препарировал ту Чечилию, обыгрывая руку, этот наиболее красноречивый акцент картины. Здесь опять кружева, павлиньи перья и фотография самого режиссёра. Ещё раз «Дама с горностаем» появляется в компании образов Лукаса Кранаха-старшего и Антонио дель Поллайоло.

Параджанов любил и знал мировую живопись, а в своей «Исповеди» отмечал: «Нам, кинематографистам, нужно сегодня учиться у таких педагогов, как Брейгель, Архипов, Нестеров, Корин, Леже, Ривера, у примитивистов - у них цвет был не только настроением, дополнительной эмоцией, но и частью содержания».

Не забывал Параджанов и тех, с кем связывала его дружба. Занятен коллаж «Бал в мастерской кинорежиссёра», где можно увидеть фотографии Майи Плисецкой, Владимира Высоцкого и Лили Брик. А ещё - «Лютниста» Караваджо, певицу XIX века Генриетту Зонтаг кисти Ипполита Делароша, светскую львицу Татьяну Юсупову, написанную Ксавьером Винтерхальтером и конный портрет принца Балтазара Карлоса работы Диего Веласкеса. Да, степень ёрничества просто зашкаливающая. Тем не менее, тут всё гармонично.

А вот коллаж, посвящённый грузинской актрисе Нато Вачнадзе, прожившей недолгую, но интересную жизнь. Она была звездой немого синематографа, причём, не лишь регионального, но и общесоветского. Её фотографии украшали обложки журналов. С началом звукового кино, сумела вписаться в новые реалии, тщательно работая над своей дикцией. Вачнадзе стала легендой Грузии, её буквально носили на руках. Красавица-актриса погибла в авиакатастрофе на пятидесятом году жизни, и весь Тбилиси погрузился в траур. Параджанов пленился игрой Вачнадзе ещё в детстве, пронеся это поклонение через всю жизнь.

Следующий зал - о ленте «Ашик-Кериб», снятой в содружестве с Давидом Абашидзе в 1988 году. Эта история, поведанная Михаилом Лермонтовым по мотивам восточного дастана (жанр, находящийся на стуке мифа, легенды и сказки – Г.И.), так вот тема «Ашик-Кериба» давно привлекала Параджанова. Получился утончённый кинорассказ о бедном ашуге, влюблённом в Магуль-Мегери, дочь богатого турка, претерпевшем испытания ради этой любви. Этот роскошный по своему видеоряду фильм стоит наособицу среди перестроечных лент, как и другие поздние творения Параджанова. В экспозиции - коллажи с восточным, в том числе индийским, колоритом – параджановский «Ашик-Кериб» — это замысловатый гимн ориентализму.

В соседнем зале – инсталляция в виде стола с гранатами. Это – отсылка к «Цвету граната», одному из самых известных фильмов Параджанова. В нём он достиг подлинного совершенства, играя цветом и светом. Речь идёт об армянском поэте Саят-Нова, жившем в XVIII столетии, ведётся нелинейно – тут нет автобиографии, но есть атмосфера. Тут всё – ощущение. Муза, юность, религия, власть – это подаётся через символы. Впрочем, фильмы Параджанова сродни поэзии Саят-Нова: «То, что бархат я, что шёлк я, что парча - ты разве знаешь? / Что как лёгкий ветер к розе льну, журча, ты разве знаешь?»

Параджанов с придыханием относился к живописи своего соотечественника Нико Пиросмани, чьи образы узнаются во всём мире, потому-то на выставке можно увидеть коллажи, связанные с творчеством этого грузинского гения, такого же обездоленного, как Параджанов. Кроме того, имеются две картины Пиросмани, дабы подчеркнуть глубинную общность двух мастеров.

На излёте бытия режиссёр скажет: «Я мало снимал. В моих шкафах 23 нереализованных сценария. Мне трудно. Но это ничего. Мы унесем с собой в нашу смерть частицу себя, и это трансформируется в тайну». Но в то же время: «Веселитесь в полную меру, как это делал я. Есть что вспомнить. Иначе было бы жаль и себя, и жизнь! И что жизнь, если нет принципа и каприза?!»

Проект «Наших художников» — это повествование об исключительном человеке, жившем с раем и адом в душе, и эта дихотомия создавала неповторимый киноязык.