6 июля выдающемуся советскому композитору исполнилось бы 95 лет.
Истинный южанин, он принимал московскую жару как желанную гостью, укоряя недовольных москвичей: "Вы не знаете, что такое настоящая жара…" Он любил свой день рождения, который всегда был солнечным, а в детстве, в окрестностях Баку, солнце просто ослепляло. Они жили в поселке нефтяников у самого синего моря. Его отец Иосиф Иванович после окончания Петербургского электротехнического института имени государя Александра III был главным инженером нефтяных промыслов. Мама Маргарита Ивановна (Марго) в юности жила в Германии, в доме композитора Шумана, была помолвлена с его внуком Вальтером, но война 1914 года заставила вернуться в Россию. С затаённой мечтой: иметь сына-музыканта.
Он родился в 1925 году — после стольких безуспешных попыток из-за всего пережитого красавицей Марго: война, ранняя смерть матери, разорение отца, короткое замужество, оборвавшееся весенней ночью 1918 года, когда в Баку при попустительстве оккупантов англичан случилась кровавая резня армян. Марго чудом спаслась, вся семья мужа погибла. И вот долгожданный сын Томас, названный в честь любимого немецкого писателя Томаса Манна. Она баюкает его старинными романсами под фортепиано. Романсов много, толстый альбом. У сына забава: мама начинает наугад наигрывать мелодию, трёхлетний Томик тут же отыскивает нужную страницу в альбоме. Как, его же никто не учил нотной грамоте! Вундеркинд, шепчутся взрослые.
— Вряд ли. Похоже на фокус, — усомнился самый знаменитый родственник — Василий Давыдович Корганов, композитор, музыковед, друг Чайковского, Шаляпина, собеседник Верди, Брамса. Приговор охладил мамин пыл, зато возликовал отец: сынок впервые по складам прочитал название папиного журнала: "Нефтяные промыслы". Быть ему нефтяником! Он учился в двух школах — обычной и музыкальной. И везде был отличником. Но поводов для гордости не было. Например, острая на язык Тереза, будущая жена Арно Бабаджаняна, преуспевала по фортепиано, а Лёня Зальцман (будущий драматург Леонид Зорин) лучше всех писал стихи. На виду у всей школы он с выражением читал стихотворение на смерть Сергея Мироновича Кирова — взрослые смахивали слёзы. У Томика тоже бывали влажными глаза — от музыки, но он их прятал. Музыки в Баку было много: музыканты всего СССР любили этот гостеприимный город. Даже в годы войны приезжали музыкальные знаменитости: Святослав Рихтер, Эмиль Гилельс, Леонид Коган… Казалось, война решила судьбу нашего героя. Единственный сын престарелых родителей, он не попал на фронт, его направили в железнодорожный техникум. Параллельно продолжал учебу в музыкальном училище и получил сразу два свидетельства о среднем специальном образовании. Окончание учёбы совпало с окончанием войны.
Вчерашние отличники мечтали о московских вузах. Он мечтал и молчал, чтобы знаменитый дядя Василий Давыдович не спугнул мечту. Как только лучшие друзья детства собрались в Москву, он решился: еду в консерваторию. У него уже были две тетрадки собственных опусов, про которые никто не знал. В консерваторию его не взяли: предложили позаниматься один год в училище при консерватории. Всё равно это было счастье. Хотя в бытовом отношении московская жизнь — сплошное хождение по мукам: со съёмными углами с громоздким роялем, с частыми переездами, с морозными зимами и скудным питанием. Но: "музыка, музыка прежде всего!". Музыки было море — разной и прекрасной. Наш герой просто растерялся и забыл про свои тетрадки с опусами. Что тетрадки! Вон Грант Григорян, вчерашний фронтовик, пришёл с чемоданом своей музыки, и её разобрали на ура, её хотели играть, анализировать и даже подражать её творцу. Томас принял мужественное решение: композитором ему не быть, это дело избранных, он будет изучать музыку. "Я алгеброй гармонию поверил…" Однажды в консерваторской библиотеке он наткнулся на целое собрание дядюшкиных книг: о Моцарте, Бетховене, Верди, Чайковском — все дореволюционные, с "ятями", с золотым тиснением. Прочитал залпом, удивился: почему их не переиздают? И лишний раз убедился в том, что сочинение музыки — божественное дело. Тайна, недоступная никому.
Он уже заканчивал консерваторию как музыковед, готовился поступать в аспирантуру с темой о новаторстве симфонизма Глинки. Как вдруг старший товарищ Карен Хачатурян (племянник великого Хачатуряна и тоже фронтовик) предложил ему показать свои тетрадки самому Шебалину. Виссарион Яковлевич Шебалин — легендарный педагог, композитор, музыковед, директор Московской консерватории в самые трудные годы. Его ученики — Хренников, Фельцман, К. Хачатурян, Пахмутова, Б. Чайковский, Денисов, Губайдулина, Мокроусов, Чичков, Каретников, Николаев, А. Чайковский и многие, многие другие.
Но самые-самые из них — Борис Чайковский и Томас Корганов. И если первый с младенчества знал своё призвание и своё место в ценностной иерархии, то наш герой шёл долго и трудно к сияющим вершинам современной академической музыки. Строгий ценитель Шебалин выбрал из ученических тетрадок нашего героя самые интересные идеи и наметил пути их развития, внимательно наблюдая за подопечным. Вот так из первого неудавшегося квартета родился настоящий солидный опус номер один: "Соната для скрипки и фортепиано". Её исполнил на экзамене по композиции будущий виртуоз Марк Лубоцкий. Это было 5 марта 1953 года, в день смерти Сталина и Сергея Сергеевича Прокофьева. Томас получил "пять" — крайне редкая оценка у Шебалина. Выйдя из аудитории, побежал хоронить великих людей. А настоящая премьера первого опуса состоялась летом того же года на… целине. Первую часть сонаты играли на бис в открытом поле под палящим солнцем. Тогда это было нормой: студенты консерватории шефствовали над молодыми целинниками в порядке обмена трудовыми достижениями… Очертания второго опуса в домашних тетрадках Томаса можно было разглядеть разве что рентгеном. Шебалин разглядел. Сначала предложил: "Вам надо попробовать себя в хоровой музыке на национальном материале". Тогда уже гремел вокальный цикл Георгия Свиридова на стихи Аветика Исаакяна. Только с молодой удалью и бесшабашностью можно было замахнуться на известные тексты армянского классика. Томас замахнулся и — не промахнулся. Созданный под руководством Шебалина Лирический хоровой цикл Т. Корганова на стихи А. Исаакяна нынче изучают в консерваториях.
Что ещё разыскал педагог в домашней "копилке" своего ученика? "Зерно" будущего трубного концерта и заявку на настоящий струнный квартет. Первый был ненастоящим: "В квартете четыре инструмента, и у каждого свой голос, а у вас четыре звучат как один…" Это была архитрудная задачка, но ведь недаром искусство квартета — самое сложное в камерном жанре. И у Томаса получилось!
Через тридцать лет он соберётся с силами и напишет новый квартет — это будет квартет-симфония. С его исполнением справятся лишь два коллектива экстра-класса — солисты оркестра "Виртуозы Москвы" и мастера ансамбля Rusquartet.
Концерт для трубы с оркестром тоже в свой час появится. Идея — Шебалина, заказ — солиста оркестра Большого театра Тимофея Докшицера, автор — Томас Корганов. Правда, заказчик признался, что ему уже не по плечу заданный уровень головокружительного мастерства, и передал эстафету своему ученику Владимиру Сёмкину. Но самым лучшим исполнителем коргановского Трубного концерта стал другой солист оркестра Большого театра, доцент Московской консерватории Андрей Иков. Он вскоре выпустил альбом бестселлеров трубных шедевров за двести лет — опусу Томаса нашлось место в этом почётном списке. Однажды Министерство культуры РСФСР озаботилось отсутствием новых оперных спектаклей для юношества — детские оперы есть, а вот юношеских, увы… Объявили конкурс. Томас Иосифович Корганов написал оперу по роману Жюля Верна "Пятнадцатилетний капитан" и получил главный приз: семь тысяч советскими рублями. Захватывающий сюжет, классическая борьба добра со злом с неизбежной победой доброты, два часа чистой музыки с широчайшим набором инструментов: от классики до экзотики. Но до сих пор не хватает отваги у наших оперных театров, чтобы это грандиозное произведение представить во всей цельности композиторского замысла. Но главный жанр для композитора Корганова — хоровая музыка. Здесь ему нет равных, например, по числу побед на всероссийских, всесоюзных и международных конкурсах. Хоровая палитра Томаса Иосифовича — от лирических миниатюр до эпической хоровой симфонии "Давид Сасунский" по армянскому эпосу. Дмитрий Борисович Кабалевский считал хоровые партитуры Корганова "высшей математикой". Великий наш хормейстер, чистый гений национальной хоровой культуры Виктор Сергеевич Попов ставил "Давида Сасунского" в один ряд с "Иваном Сусаниным" Глинки.
По заказу Виктора Сергеевича Корганов создал более двадцати хоровых опусов безупречного качества и столь же безупречно они были исполнены его хоровыми коллективами. Волевой, азартный, харизматичный Попов после Шебалина стал вторым наставником композитора: увлекал идеями, делился планами, выводил на конкурсные орбиты.
Апофеозом этой завидной дружбы стал авторский вечер композитора по случаю его 75-летия в Большом зале Консерватории 21 сентября 2001 года. Его организовал своими могучими хоровыми коллективами Виктор Сергеевич. Три хора, то сменяя друг друга, то сливаясь в мегахор, озвучили все выдающиеся хоровые произведения Томаса Корганова. Успех был огромный, в зале аншлаг, овации не смолкали… Потом, наедине с собой, он подведёт безжалостный итог прожитому периоду: "Я прощался с лучшей частью моей жизни: вся моя музыка была написана в советское время. Я не знаю, напишу ли что-то ещё…" Увы, не написал!
То же самое случилось с его другом Борисом Александровичем Чайковским: он замолчал после кровавых событий 1993 года, когда всю ночь стоял у окна, курил беспрерывно и не мог оторваться от горящего Дома Советов. Правда, судьба Бориса пощадила: он вскоре ушёл из жизни и не видел того разгула "свободы" и "демократии", которые "расцвели" после расстрела парламента. Пассионарий Томас ещё в 1989 году, когда выбирали делегатов на первый съезд народных депутатов СССР, горячо убеждал: "Не голосуйте за Ельцина, каких дров наломает эта пьянь!" Нет, не верили Томасу — верили этой пьяни и его адептам. Бывшая советская интеллигенция буквально слетела с катушек, бегая по митингам, сходкам в творческих домах, выстаивая очереди за либеральной прессой. Когда где-то намечался "демократический" митинг, сразу начинался телефонный обзвон с указанием: "Приходите для биомассы", т.е. для толпы. Надо же, еще недавно толпа была ненавистна, а теперь мила и необходима! Томас демонстративно ходил с газетой "День" под мышкой, пытался цитировать Проханова, но его не слушали. Даже свои, близкие. Велика Москва, а душу отвести негде. Разве что на "пятачке" у музея Ленина, где тусовались презираемые "краснокоричневые" и где на Томаса вначале косо поглядывали: не провокатор ли, на лицо не русский да еще картавит. Потом к нему привыкли и даже одаривали бесплатными газетами.
Особенно он сдружился с высоким кряжистым мужиком, которого звали Владимир Иванович Скопин, а Томас стал его звать Скопин-Шуйский. Бывший инженер, а теперь продавец патриотической прессы. У него газеты раскупались как горячие пирожки. Всё время появлялись новые названия, например "Молодой коммунист". Над ним беззлобно посмеивались, приговаривая: теперь нужен молодой капиталист. Потом появилась "Дуэль", которая шла нарасхват. Томас приносил домой ворох газет и старался все просмотреть, наиболее интересное читал вслух. Но самым любимым и читаемым изданием был "День": следил, чтобы все номера складывались аккуратно в одном месте. Потом, после кровавой бойни-93, в этом же углу стали складывать газету "Завтра". Томас ходил с ней, как с флагом. Особенно любил широко развернуть в метро или троллейбусе и демонстративно углубляться в чтение. Знакомые интеллигенты шарахались, а он этого ждал как сигнала к началу проповеди. Иногда в доме раздавался вопль: "Томас, а как же твоя музыка?" — "Ну какая сейчас может быть музыка? Кругом разруха, и может, будет ещё хуже". В этих условиях он радовался любой малости, даже спешил обрадоваться, но и отрицательные впечатления бытия не пропадали даром: Томас серьёзно занялся публицистикой, его охотно печатали патриотические издания. Он гордился гонорарами: чем скромнее, тем дороже, говорил он. Однажды мы с Томасом попали в неловкую ситуацию. Незабвенный Сергей Николаевич Есин пригласил нас в Театр Наций на поэтический вечер нового театрального проекта под непритязательным названием "Платформа". Нас посадили в первые ряды, и с первых же стихотворных звуков мы начали ёрзать и думать, как бы поинтеллигентнее сбежать, ибо со сцены лились потоком матерные рифмы. Есин потом всё это красочно описал в своём "Дневнике писателя", а перед нами долго извинялся, сказал, что его уговорил прийти Женя Миронов, которого он очень любит за его таланты, но на этой "Платформе" что-то его "переклинило".
Сталина на них нет, резюмировал бы его "музейный" товарищ Скопин-Шуйский. Томас бы поддержал, несмотря на то, что в его семье шестеро репрессированных.
Томаса тоже нет в живых уже пять лет. Но есть его музыка, которую он успел написать в советские годы. Она искрится солнечными бликами. Царствие Небесное её творцу!
