Снейдерс и снедь

«Его творчество — грандиозное искушение, направленное на дразнение обжорства».

Александр Бенуа о Франсе Снейдерсе

Натюрморт, как жанр не всегда был самостоятельным – вплоть до конца XVI века никому бы не пришло в голову писать, например, яблоки ради самих яблок. Они служили дополнением к портрету, а ещё – аллегорией того Райского сада, из коего изгнали Адама и Еву. Чернильницу рисовали, чтобы подчеркнуть род занятий писателя, чиновника, юриста. Музыкальный инструмент был непременно в руках у портретируемой личности. Однако время шло и укреплялись позиции того социального класса, которому хотелось видеть на стенах своих жилищ понятные сюжеты – буржуазии нравились их мясные лавки, битая дичь, выращенные цветы, кабинетная мебель.

Появление натюрморта напрямую связано с развитием и обогащением европейского бюргерства, с его вкусами и предпочтениями. Впрочем, нельзя сказать, что аристократы гнушались изображением пиршественных столов или вазонов с розанами, и потому в королевских, царских коллекциях натюрморты занимали достойное место. Так, в России много фламандских и голландских натюрмортов, потому что их закупала Екатерина Великая через своего посредника Николая Юсупова. Кроме того, в XVI-XVIII веках человек всё явственнее осязал пространство и мир вещей. Родная повседневность, как она есть! Искусство перешло к антропоцентризму.

Причём голландцы и фламандцы, изображая одни и те же плоды, цветы и свиные туши, смотрели на мир под разными углами. Всё дело в религии, социокультурных резонах и сформированных привычках. Голландцы были свободны, развиваясь, как высокотехнологичное общество, тогда как Фландрия принадлежала испанским Габсбургам, и она оставалась по большей части средневеково-ремесленной провинцией. Голландцы исповедовали протестантизм – религию вечно занятых буржуа; Фландрия молилась по-католически – с экстатическим воодушевлением. Отсюда – разница в творчестве.

Голландские натюрморты невелики по размеру, так как предназначались для маленьких, скромных домов, которые впоследствии так приглянутся Петру Великому. Фламандцы писали широко – для дворцовых апартаментов. Отсюда гигантские размеры полотен. Голландские цвета притушены – фламандские ярки. Голландское искусство интровертно, фламандское – экстравертно.

Фламандцы очень мало взяли от чопорной, ало-чёрно-золотой Испании – взоры были обращены, скорее, к Италии и Франции, но говорить о том, что имели место явные заимствования не приходится. Напротив, собственно в Антверпене расцветала особая версия барокко – нарочитая и чрезмерно аппетитная.

В Государственном Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина сейчас проходит выставка «Франс Снейдерс и фламандский натюрморт XVII века». Празднество бытия, как оно есть. Александр Бенуа со свойственным ему сарказмом, отмечал: «Великий современник (и зачастую сотрудник) Йорданса и Рубенса — Снейдерс специализировался на животных и живностях, и это явление вполне естественно в такой среде, как Фландрия, обращавшей едва ли не главное свое внимание на удовлетворение желудка. Снейдерс и был таким гениальным метрдотелем фламандского общества, каким-то волшебником, обладавшим даром будить невоздержанные аппетиты в самых усталых и равнодушных людях». Итак, метрдотель и мастер лобстеров, зайчатины и винограда. Снейдерс и снедь!

Центральным экспонатом выставки является …не вполне натюрморт, но статуя Цереры, написанная совместно Франсом Снейдерсом и Питером Паулем Рубенсом. С одной стороны, это – veduta, архитектурный вид – востребованный жанр у тогдашних заказчиков, а с другой стороны тут есть элементы красочного натюрморта, ибо Церера – богиня урожая и плодородия. Таким образом, фигуру, строение и резвящихся купидонов отобразил Рубенс, тогда как гирлянду из овощей и фруктов – Снейдерс. Тем не менее, всё внимание кураторов приковано вовсе не к «главному» фламандцу Рубенсу, а к Снейдерсу, работавшему тут в качестве подмастерья. Церера – предлог к созерцанию плодоносного изобилия.

Наш сегодняшний герой – уроженец Антверпена, из семьи богатого бюргера, державшего гостиницу. Способности к рисованию Франс проявил очень рано, и отец не стал мешать природе – то было редкостью, обычно дети наследовали бизнес, увлекал он их или нет. Учился Снейдерс у Питера Брейгеля-Младшего и Хендрика ван-Балена, одного из менторов Антониса ван-Дейка. Среди экспонатов можно увидеть картины Брейгеля-Младшего – тщательно выписанные букеты, состоящие из лилий, ирисов, тюльпанов, орхидей и пионов. Надо сказать, что в натюрмортах Брейгеля ещё не было той силы, каковая затем будет присутствовать в картинах его ученика, словно бы художник только приглядывается к цветам, как к полноправным «моделям». Кстати, слово натюрморт тогда и не использовалось – его позднее сформулировали французы, а в Нидерландах бытовало понятие stilleven – неподвижная жизнь. Это куда приятнее «мёртвой природы», как и переводится nature morte.

Но вернёмся к Франсу Снейдерсу, который с юности был не лишь талантлив, но и удачлив – поездки в Италию, дабы коснуться древностей вечного Рима и лицезреть шедевры Ренессанса; принятие в профессиональную Гильдию Святого Луки – а туда брали отнюдь не всех, кто держал кисть в руках; бесконечные заказы от богатых и знатных горожан. Карьера шла в гору, и на Снейдерса обратил взоры сам штатгальтер Испанских Нидерландов – принц Фердинананд, брат его величества Филиппа IV. Снейдерс был назначен главой придворных художников штатгальтера.

В творчестве Снейдерса особую роль играли лавки и лавочники – он их отображал с неиссякаемым интересом - здесь была и краса товара, и актуальные сценки. Вот – «Рыбная лавка» - все формы и виды морских деликатесов, ухоженная дама-хозяюшка, беседующая о чём-то с мальчиком, видимо, сыном, вид из окошка на улицу – там тоже происходят события. Этакий стоп-кадр из ещё не изобретённого кино. Изюминка полотна – красные детские башмачки, прикреплённые к корзине. Снейдерс, бывало, дополнял свои композиции какой-нибудь презанятной штучкой.

Поодаль – «Мясная лавка», причём всё сосредоточено на помещении, где разделываются туши. Вся анатомия зоологии – мышцы, жилы, кровь и – деловитый хозяин, рассматривающий очередную «жертву». Что характерно, у мясника – чистый беленький воротник, один из символов нидерландской благопристойности.

А тут – «Повар у стола с дичью», написанный в содружестве с Яном Бокхорстом, который, как и Снейдерс был сыном уважаемого бюргера. Причём, Бокхорст писал фигуру повара, а Снейдерс – разделываемую дичь. Среди птиц выделяется павлин с шикарнейшим хвостом – этих божественных птиц тоже ели и с большим удовольствием, а хвосты пускали на веера для дам.

Печально выглядит «Натюрморт с лебедем». Его тоже употребят в пищу! Как изменилось наше восприятие за эти века – сейчас убитый лебедь смотрится, как дичайшее варварство, а в XVII столетии то был просто пищевой ресурс. Лебедь занимает бОльшую часть композиции, но есть место и кабаньей голове, и тушке несчастной косули, и корзине с фруктами, и – аккуратному юноше, очередному лавочнику, одетому в добротный камзол.

Натюрморты с устрицами, крабами, грушами, инжиром и персиками, а тут же – отстрелянные куропатки да прочие охотничьи трофеи. Глядя на все эти могучие (иначе не скажешь) картины, сложно не вспомнить цитату из всё того же Бенуа: «Груды сочного мяса лежат рядом с редкой дичью и роскошнейшими рыбами; на других картинах навалены редкие золотистые, лопающиеся от спелости фрукты, прохладные устрицы, душистые грибы и овощи. И все это выглядит прекраснее, красочнее, богаче, прельстительнее, чем в природе, все это сгруппировано и разложено человеком, который лучше других смаковал особенные прелести каждого лакомства».

Помимо картин самого Снейдерса, тут много работ, созданных его коллегами, в частности, Паулем де Восом, на сестре коего он был счастливо женат. Разумеется, и тут «Натюрморт с битой дичью и омарами», блюда с оранжерейными плодами и - пригожий «Охотник» - молодой человек в шляпе с пером показан в глубине и сбоку, так как не он тут важнейший. И снова – пуды убитых животных, резвящиеся собаки и непременная корзиночка с виноградом и персиками.

Любопытна, хотя и технически слабовата картина Дирка де Вриса «Овощной рынок в Венеции», где разыгрывается сцена купли-продажи. В центре – лощёный господин, выбирающий овощи. Как уже упоминалось, фламандские мастера выезжали в Италию, на родину искусств, где не только учились гармонии, но и живописали всё происходящее.

Некоторые из фламандцев даже оставались в Риме, Венеции, Милане. Тому пример Давид де Конинк, также член Гильдии Святого Луки, работавший в итальянских городах около тридцати лет. Эффектный сюжетец «Павлин, индюк и кролики среди цветов мальвы» правильнее бы назвать пейзажем, а не натюрмортом, так как вся живность ещё не разделана и не подана к столу, а мальвы произрастают в парке, а не сорваны для букета. Рядом – фонтан, вдали – палаццо.

Да. Помимо натюрмортов на выставке есть изображения, явно, не вписывающиеся в этот жанр. Вот – «Аллегория бренности» Николаса ван-Верендаля, где два купидона пускают мыльные пузыри, воплощающие нечто красивое, идеально-прозрачное и - самое недолговечное, что выдумал разум. Рядом с малышами – букет цветов, и композиция условно разделена на две части. Растения в вазе – тоже аллегория тщетности - они вянут быстрее, чем хотелось бы.

Присутствует и религиозная живопись – во Фландрии были распространены изображения Богоматери среди цветов. Это вписывалось в католический стиль - предпочтение церковной пышности, в отличие от тех же соседей-голландцев с их лапидарными молельнями. Перед нами «Бюст Девы Марии в венке из цветов» Яна ван ден Хекке Старшего. Затемнённая статуя в нише и – буйство красок, говорящее о жизнерадостности фламандцев.

Экспозиция – обширна и позволяет сделать вывод: именно Снейдерс лидировал в области stilleven. Он не просто выполнял заказ, он растворялся в этой феерии вкусов, запахов и видов. Примечательно, что сам он был отнюдь не Гаргантюа, но тонок и худощав. Пиршества будили воображение, а не аппетит. Александр Бенуа заметил: «Писал Снейдерс свои картины в каком-то подлинном вдохновении — подобно тому, как Тициан писал Венеру или Рембрандт библейских патриархов. Он находил такие изгибы мазка, которые вызывают определенное представление о вкусе.И какая жизнь во всей этой «мертвой натуре»! Какое понимание существа вещей! Снейдерс не списывает рабски, следуя натуре. Поистине, он творит вдохновенно, в экстазе, с таким знанием, каких не встретишь в художниках, бравшихся за более возвышенные темы». И добавить нечего.