Однажды осенью случилось мне ехать по небольшому делу в отдалённое село. Добираться пришлось с пересадкой в уездном городе***, до которого шёл пригородный поезд. Пересадка была быстрой, поскольку старый разбитый автобус уже ждал нас на площади у железнодорожной станции рядом с пешеходным мостом через железнодорожные пути. Когда железная конка тронулась, почти все продавленные сиденья, обтянутые истёртым и местами порезанным скучающими ездоками кожзаменителем, были заняты, но чем дальше мы ехали, тем быстрее сходили люди. У единственной дверки сидел подвыпивший разбитной сельский парень лет 20 – 22, пристававший по очереди ко всем особам женского пола, пытавшимся проскользнуть мимо него к выходу не облапленными.
В конце концов, привстав и виляя за неимением хвоста сразу всеми суставами и частями тела, он попытался облапить сразу двух последних бабёнок лет по 25, пробиравшихся к выходу, но это ему не удалось: ближайшая к нему крепенькая бабёнка из числа тех, что однолемешный плуг без кнута потянут, попыталась дать ему сложенным зонтиком по рукам, сопровождая необходимую самооборону визгливыми определениями нахала. Нахал оказался проворнее и убрал руки. Водитель, равнодушно позёвывая, смотрел на происходящее через зеркало заднего вида.
Когда бабёнки сошли, и представление закончилось, парень подсел ко мне и вздохнул:
- К себе в деревню еду, давно уже не был.
Это было настолько очевидно, что я не нашёл, что сказать.
- Я каждый год в этот день приезжаю.
Поскольку высказывание содержало загадку и недоговорённость, я изобразил внимание. Увидев это, парень пустился в объяснения. Объяснение было не очень длинным. Парень ехал на могилу девушки, с которой вместе учился в школе. Девушку домогался другой соученик. Но она отвергла его ухаживания и осталась навеки шестнадцатилетней: парень взял папину двустволку, зарядил её крупой дробью и с мыслишкой «так не доставайся же ты никому!!!» разрядил в девушку оба ствола. Вот что вытворяет с людьми Любовь!
То ли парень и вправду был немного не в себе, то ли родственники купили правосудие, но дело закончилось тем, что его признали невменяемым. Отвергнутый стрелок с полгода посидел в дурдоме, подлечился и вышел на свободу с чистой совестью. Он и до сих пор живёт в той же деревне.
- Вот, выпил немного, чтобы помянуть, - как бы оправдываясь, сказал парень.
Что ж, обычное дело: один паренёк сохнет и тайно вздыхает по своей однокласснице, а второй лезет напролом и, как правило, добивается успеха, поскольку девушки любят, когда к ним лезут напролом. Но, как в нашем случае, бывают и исключения. Так подумал я, взглянул повнимательнее на собеседника – и поразился. Передо мной сидел другой человек. Ему было лет 37 – 38, морщины уже прочно легли на его лицо, залысины всё сильнее наступали на редеющие волосы. Таким же опустошённым, наверное, выглядел Печорин после того, как в ожидании великих дел нагадил всем, до кого смог дотянуться. Я, конечно, знал, что любовь изменяет человека, делает его другим. Иногда даже до полной неузнаваемости. Но чтобы так!
- Женат? - невольно спросил я.
- Нет, как-то не получилось.
Ох уж эти мне скромные мальчики, которые сидят и ждут, пока на низ обратят внимание хорошенькие девочки. Они забывают, что не скромность города берёт. Парень, оказавшийся к тому времени мужиком средних лет, небось, и к женщинам-то приставал только потому, что выпил для храбрости. И мне он рассказал свою маленькую, в духе позднего Пушкина трагедию, опять же только потому, что был выпимши, и ему нужно было излить кому-нибудь душу, а сделать это удобнее перед незнакомым человеком, которого видишь первый и последний раз в жизни.
На перекрёстке после очередного поворота мой собеседник сошёл. Вокруг не было ни единого строения. Только просёлочная дорога поднималась на ближайший бугор и скрывалась из виду.
- Ну, бывай! – сказал он мне на прощанье, перед тем как прыгнуть на обочину с нижней ступеньки.
- Счастливого пути! – ответил ему я.
