Да, блаженны миротворцы. Но далеки от блаженства имитаторы миролюбия. Они превращают словесность военного времени в болотистую риторику, в убаюкивающий поток сладких, вкрадчивых, весьма интеллигентных голосов. Если резче: много лет стратеги, напрямую причастные к русскому литературному процессу, работают на повышение его вторичности и маргинальности. Сознательно это происходит или усилия носят косвенный характер – второй вопрос. Главное в другом. Ответственные лица, особенно те, что раздают премии, делают вид, что у нас ренессанс. Однако за пределами тусовки никто оптимизма не разделяет.
«Русская литература должна заткнуться!» - не такой уж далекий подтекст разных усилий в этой области. С начала СВО они только нарастают. «Русская литература заткнулась, ей давно уже нечего сказать. Она потеряла конкурентоспособность. Чтобы убедились, дадим Нобелевскую хотя бы Алексеевич», - такова реакция читающих недругов задолго до роковых событий. Они уверены: на советских русское кончилось. А Светлана Алексеевич – для смеха и деконструкции возможных попыток восстать из пепла.
Всегда журнал «Наш современник» был знаменем, теперь это пипетка. Созданный Юрием Селезневым и Вадимом Кожиновым, Юрием Кузнецовым и Станиславом Куняевым, «Наш современник» был главным и едва ли не единственным очагом сопротивления разнузданным либеральным сюжетам. Ярко выраженный правый фланг отечественной словесности, дерзкая убежденность в том, что русское слово имеет смысл само по себе, без постмодернистских вывертов и новомодных селекционных экспериментов! Я всегда знал, что здесь (и только здесь) статьи о Селезневе и Достоевском, Кузнецове и Бодлере, Лихоносове и Тарковском, Кожинове и Прилепине, Проханове и Антипине будут опубликованы, прочитаны, оценены. Это представлялось особенно справедливым, учитывая, какие деньги и прочие ресурсы внешней эффективности вкачивают в противоположный фланг.
В декабре 2020 года умер Александр Казинцев. Заменить его – мыслителя, публициста, редактора – нельзя. И всё же привлеченный Казинцевым Андрей Тимофеев быстро сумел вырасти в достойного наследника. Хорошо, скажем спокойнее: продолжателя. Настолько состоявшегося, что громко прозвучала его речь против могущественной АСПИР, против их системного неучастия в борьбе с Западом.
Эй! А может, с Западом совсем не нужно бороться? Да я и не против, ведь десятки лет преподаю литературы Европы и Америки, являюсь внуком известного американиста-литературоведа. Только ведь не я придумал эту борьбу. И не АСПИР молчанием её остановить. Когда-то мой сын, совсем маленький, при появлении чужого дяди закрывал глаза. И дядя исчезал, и рай возвращался. Тут у нас литературные мужички завешивают очи. Надо же, не помогает. С битвой цивилизаций принципиально другая история.
В общем, утром следующего дня Тимофеев уволен. Трудно было поверить, но пришлось: Сергей Куняев, несгибаемый боец, автор многих по-настоящему сильных русских речей, начал заниматься демонтажём классической платформы «Современника» ради вхождения в модный, финансово застрахованный пул адептов умеренности. Подведение итогов литпремии им А. И. Казинцева (я был членом жюри номинации «Критика»), уничтожение обложки с Мининым и Пожарским сигналили о гибели флагмана в водах управляемых, тщательно скоординированных компромиссов. Посвященные говорят, что Куняев не инициатор, он просто согласился, лишь поддался и подписался под изменениями. Что ж, пусть будет так.
Процесс трансформации редакции и самой идеологии журнала подробно описан Александром Сегенем в первом номере «Литературной газеты» за этот год. Предательство – главный мотив публикации о беде семьи Куняевых, о превращении боевого издания в нечто аморфное и уж точно безыдейное. Я думал, Сергей Куняев или на дуэль Сегеня вызовет, или даст такой ответ, что Пожарский с Мининым сами срочно вернутся. Увы, повисло молчание. Лишь 11 февраля в той же «Литгазете» вышла статья Карины Сейдаметовой, взявшей неформальную власть в «Современнике» и объявившей о возвращении к «пушкинской основе». А статья, не пожелавшая заметить страшных обвинений Сегеня, называлась «Какие мы с вами счастливые».
Не мы, а, наверное, вы. Не счастливые, а лукавые. Или, по крайней мере, не собирающиеся называть вещи своими именами. «Наш современник» с грязным пятном вместо героев, с мягкой и осторожной либеральной братией в содержании – впечатляющий пример важной тенденции в литературном менеджменте наших дней. Стереть индивидуальность, завесить серийными шторами мировоззренческую воплощенность, под видом новой политики ради молодых набрать особых молодых. Просто представьте на мгновение, что сказал бы Казинцев, увидев в жюри конкурса своего имени Елену Погорелую? Кто в курсе, тот поймет. Я уверен, что Погорелая – сильный литератор. Но при чём здесь «Наш современник»?
Что случилось, Сергей Станиславович? Не в частном разговоре, а в сильном публичном слове ты объяснишь, что происходит? Ты ведь не можешь не понимать, что большинство читателей «Современника», особенно живущих в провинции, находятся на стороне изгнанного из журнала Сегеня. Когда они слышат твое молчание, они понимают то и так, что я лучше завершу эту тему.
… И тут вспоминаю «новый реализм» - ровесника тысячелетия. Трое их было на старте – антипелевинцев, противосорокинцев: Захар Прилепин, Роман Сенчин, Сергей Шаргунов. Прилепин – на Русской войне: от «Патологий» и «Саньки» до прямо сейчас публикующихся сетевых постов. У моего друга Юрия Павлова к самому просиявшему из «новых реалистов» достаточно претензий, однако судьба Захара Прилепина – это борьба за литературу, которая творит национальное героическое сегодня. Чтобы писать, Прилепин живеёт. Представьте, это редкость сегодня, ибо пипеточные тексты делаются совсем иначе. Автору «Обители» и человеку Донбасса всё-таки хочется в вечность, а не только на полку премированных, похожих на профессоров успешных субъектов.
Роман Сенчин удивляет меня последовательным торможением художника в границах принципиально скучной обыденности. Неужели реализмом следует назвать отсутствие силы мысли и поступка при скрупулезной фиксации разных предметов своего времени? И если ранние повести («Нубук», например) или зрелые «Информация» с «Елтышевыми» казались невеселым экспериментом по превращению Андреева и Уэльбека в лишенную интриги горизонталь правдоподобного аутсайдера, то «Дождь в Париже» и «Русская зима» разозлили по-настоящему. В первом тексте историософия кризисных постсоветских лет тонет во французском запое провинциального туриста. Во втором Сенчин рассказывает о создании новой семьи, вяло развлекая сообщениями о прежних любовях супруги, известной в театральных кругах. И угораздило же меня дочитать «Русскую зиму» вечером 23 февраля 2022 года! Злой Вячеслав Огрызко как-то предположил, что из современной литературы для будущего останется именно Сенчин. Вы тоже согласны с Огрызко, что так создавать значит остаться в веках?
О Сергее Шаргунове, с печалью. Лучшее, что он написал – «Отрицание траура», юношеский манифест «нового реализма». Самое заметное из сделанного – стабильное депутатство, руководство писательским союзом; все это закономерная трансляция – и желания участвовать-помогать, и огромного себялюбия. Его АСПИР – самый заметный из постсоветских литературных проектов. АСПИР есть кому, есть за что благодарить. Например, мне. Помню о замечательном приезде Андрея Аствацатурова в Краснодар по инициативе организации, студенты запомнят навсегда. Однако в масштабе культурной политики Ассоциация союзов писателей и издателей – высочайшая координация аполитичности в эпоху фатального возвращения эпоса, отказ от аттестации нашего времени как определяющего для судьбы России момента. Молчание Шаргунова по ключевым вопросам, неучастие в нужный момент в думских голосованиях давно стало анекдотом, который надоело слушать. Впрочем, и катастрофа «Нашего современника» - в границах этого анекдота. Всем слышная проповедь о том, как и что писать, о чем говорить и не говорить – тоже здесь. Войны, по мнению АСПИР, быть не должно. Русской литературе предписано быть тихой.
Присматриваться и прислушиваться к осторожности старших товарищей, пребывать в политкорректности, желательно пройти курсы начинающих писателей, копаться в личных травмах, слушаться редакторов или верховных авторов – таковы простые заповеди бывалых победителей. Даже Людмила Улицкая* и Марина Степнова хвастаются, что у Елены Шубиной их заставили поменять названия отнюдь не периферийных романов, принять навязанные «Зеленый шатёр» и «Сад». И пошли продажи, и пришли премии, и стали редакторы значительнее авторов…
Вы догадались, что я не научную статью пишу. Иначе пришлось бы покопаться в высказываниях Павла Басинского, одного из лидеров возлюбивших серединную словесность. Будто призван он смягчать наши милитаристские нравы и ложные эпосы чувствами добрыми – то жизнь Льва Толстого кратко перескажет, то Анну Каренину беллетристично приблизит. Гляньте хотя бы на одну статью Басинского: «Мы должны ценить наши русские таланты, даже если не совпадаем с ними идеологически» («Российская газета», 1 октября 2023 года). Автор советует прочитать книгу Дмитрия Быкова* о Зеленском и понять всех гуманитариев, уехавших из страны и желающих её разрушения. Басинский вмонтировал в эту и ряд других публикаций евангельский призыв любить врагов. Он думает, что христианин. Он хочет казаться христианином. У меня иные мысли: Басинский, очень умный человек, в этих движениях ума далёк от насущных проблем православия.
Не менее умна и прекрасно образованна ещё одна властная фигура литературного процесса – Галина Юзефович. Читает по-стахановски много, в курсе всех новинок, жадно реагирует на каждый факт риторического либерализма. Россию последних лет ненавидит сердцем и умом, ждёт поражения Москвы и суда над нами. Так она же явный враг, высокопоставленный литработник Запада? Можно и так. И всё-таки обозначенная нами пипетка с Галиной Юзефович соотносится без особых проблем. Вот я о чем, поясню. Оказывается, Яхина написала одну из самых лучших книг десятилетия. Янагихара со своим гей-романом «До самого рая» - гениальный прозаик, которую невозможно не прочитать. Юзефович на полном серьезе, без всякого юмора пишет, что в новейшей русской литературе побеждают молодые женщины: Васякина, Володина и подобные им мастерицы. А ЛГБТ**-проза – это литература истинной свободы, проверяющая нас на качество столь необходимой толерантности.
Галина Леонидовна всё понимает и о Яхиной с Васякиной, и о нарративах сексуальных ненормативов. Но ведь на службе она – на службе глобализации как самой понятной и одновременной скрытой формы западной диктатуры. Разумеется, нельзя, считает Юзефович, ограничиться внешней отменой русской культуры; надо провести собственный, внутренний, национальный кэнселинг имперских амбиций в словесности. Созидающего народ Вергилия нам не положено, ограничимся лирически совершенным Катуллом. Этот резонансный телеграм-пост Юзефович, написанный летом 2022 года, оказался центром дискуссии в «Вопросах литературы». Об этом позаботилась вступившая в спор Анна Жучкова, отвечавшая тогда за динамичную рубрику «Легкая кавалерия». И я принял участие, не так давно все это было. Да нет уже в большом литературоведческом журнале Жучковой, кавалерия унеслась в другом направлении, а шайтановские «Вопросы литературы» проследовали параллельным курсом с «Нашим современником» - в стан действительно мощных пипеточников, где давным-давно царит «Новое литературное обозрение» с ярко выраженным проектом денационализации словесности, превращения ее в источник социологии и универсальной гуманитаристики. Она и сейчас способна обеспечить правильно мыслящих субъектов грантами. Правильно мыслить! Как много решает это в текущем литпроцессе.
Не раз (например, в статье 2021 года «Жажда словесности в пустыне беллетристики», «Литературная Россия», № 18) говорил о той власти, которую имеет в нашем литературном мире доктор Живаго. Все иноагенты веруют в него вместо Христа, оправдывая свой метафизический и вполне реальный исход из России в царство совсем иллюзорной, далекой от пастернаковской гениальности. Михаил Шишкин на одной из конференций, именно ему посвященной, сообщает, что при выходе из метро «Щелковская» лечил или даже заговаривал разболевшийся живот стихами знаменитого доктора. При чтении шишкинского «Письмовника» легко соглашаешься с направлением мысли автора: всё в этой черной жизни суета, особенно тело свое и тело государственное, война и возраст, инстинкты и смерть, но есть один выход – в сверхматерию Слова, в царство эскапистских архетипов, в мир сугубо личных, недоступных народу и агрессору речей. Недоступных народу-агрессору. Гностиком в последние десятилетия быть модно; гамлетизм, правда, лишенный энергии датского принца – наше всё. Настолько модно и ожидаемо, что в круглосуточных литаптеках гностицизм-гамлетизм прописывают как самое верное из паллиативных средств против российской тошноты. А как с Дон Кихотом обстоят дела? Он только у Проханова и скачет, ради пяти империй распинаясь. Так Проханов сегодня не наш герой, ибо к компромиссам и договорам с Молчалиным не причастен.
Бедный Живаго, гениальный поэт и монарх пипеточного царства одновременно! Иноагент Улицкая, иноагент Акунин – сколько здесь знати, как однообразны их бальные вечера… Вспоминаю, как в 2012 году Борис Акунин*** объявил об издании первого серьезного, мировоззренческого романа. «Аристономия», называется. Сразу прочитал. Какое же вышло убожество, прости меня Господи за откровенное осуждение.
В наличии беда такая – боготворят наши живаговцы главную фигуру нобелевского романа, да вот своего сильнодействующего героя создать не могут. Всё так и должно быть: из пипетки можно выдавить соответствующие фразы и относительные красоты охлаждающего небытия (тут Пелевин просто мастер!), но личность художественная при таком почти медицинском минимализме не рождается. Сюжет мстит за презрение к эпосу, за желание превратить народ в пшик, за тотальность виртуализации тела жизни в субъективности стерильного слова. Ты занят собой, ты путешествуешь по интеллектуальным альтернативам? Но живешь кабинетно и бессолнечно, а иногда и совсем против своей страны живешь. Так откуда взяться властному герою?
Особенно эта драма заметна у Дмитрия Быкова: и «ЖД» с «Оправданием», и вся «И-трилогия». Попытки родить героя тонут в потоках романизированной публицистики, рациональной антирусской фантазии на исторические темы. Мертво кругом! Советский доброволец – это смешно и уродливо, ведь Родина необратимо больна. Вертлявый интеллигент, проклинающий одновременно СССР и Германию – это должно быть сильно, так и древние пророки проклинали. То врагов языческих, то своих отступников. Впрочем, Быков зверски энергичен и без инфантильности мортален, зол, трудоспособен и как-то даже трагичен, если бывает трагизм вне приличий и красоты. Он придумал своего Живаго! Им стал сам Борис Пастернак, в исповедально-любовной быковской книге, в тысячестраничном гимне в честь Пастернака, в бога превращенного. Ему Быков и молится много лет. Правда, молится против нас.
Можно о победившем всех Евгении Водолазкине скажу совсем кратко? Действительно, лучший: филологически сильный, по-профессорски владеющий словом, знающий самые тайные правила сюжетно-композиционных построений. В 2013 году, читая сразу прославленного «Лавра» (роман-житие, постмодернистское православие, этот ожидаемый оксюморон), обратил внимание на важнейшее для автора противопоставление Христа и Александра Македонского, бытийной вертикали и жизненной горизонтали. И понял я, что дальше мне будут рассказывать сказку об очередном Живаго-докторе, о противоисторическом, вечном спасителе от суеты земной и государственной. Будущее не обмануло меня, ведь именно такая религия и случилась в «Авиаторе» и «Брисбене», «Оправдании острова» и, конечно, в «Чагине» с его кульминационной точкой – проповедью забвения. Не подумайте, что я предлагаю Водолазкину стать Z-поэтом или Z-прозаиком. Нет, конечно. Но и писать так, словно вообще ничего не происходит, а всё плохое осталось в СССР – как-то не очень здорово для победившего всех конкурентов русского писателя. Ведь ни войны, ни мира тут. Лишь вечность стерильная.
Что взять с литературы современной, если сама жизнь наша подчас такова, как в заголовке статьи и указано? Ни на какую системность не претендую, иерархии из следующих далее суждений делать не собираюсь. Просто ряд мыслей о контекстах, в которых выгодно появляться определенной литературе. И быть маленькой, скромной быть – правда, под шумы официальных поздравлений.
Народность считается неприличным, слишком пафосным состоянием, спонсируемым фарисействующими идеологами. Любой Хармс с его утомившим абсурдом представляется многим честнее и совершеннее массивного Шолохова с немилосердным опытом, заставляющим хотя бы чувствовать просторы Родины и принимать трагедии, на них разыгрывающиеся. Инфантилизм – в моде! Игровые технологии, ничем не ограниченные языковые эксперименты и нудная беллетристика в отношениях автора с читателем готовы заявить о себе как о настоящей, о единственно возможной литературе.
Ни криминальная революция 90-х, ни чеченские войны, ни путинские барьеры на пути разложения не победили ельцинское понимание культуры как интригующего туризма по легким и хорошо читающимся образам, как объемной релаксации после нудного, полного аллергических реакций касания реальности. Литература, дай отдохнуть!
Последние десять лет показали, что эпос не только щекочущая атмосфера фэнтези-сюжетов, но и нарастающий ужас повседневности, с которым надо что-то делать. Казалось, всё ух и ах, однако государство предложило идею сосуществования эпоса и гедонизма: есть мобилизация и фронт, есть и та торгово-развлекательная легкость необыкновенная, которая под звуки далекой канонады продлевает, пусть и с заметными ограничениями, установки ставшего привычным глобализма. Писатели, вы ведь на стороне приятных снов, вы готовы сделать всё возможное, чтобы они продолжились?
Точные науки всегда должны отчитываться, гуманитариям часто хватает – изображать. Многое в системе успешности, ключевые направления грантовой политики, скопус-требования и хирш-индексы строятся по западным требованиям, рубящим русскую дидактику на корню, вместе с нравственной инициативой и смыслами, когда дело доходит до чехарды стандартов, отчётов, рейтингов, до создания масштабного казаться, противостоящего быть. Хочешь заниматься феминизмом в литературе и антитоталитарным дискурсом? Нарратологические инстанции беспокоят? Милости просим! Задумал научно рассказать о мировоззренческих битвах в словесности, да ещё с позиции традиционализма? Пошел вон!
Массовая культура с её ставкой на международные картинки и то, что громко называют современным искусством, осмеивают архаичную глубину и поэтику неповторимой личности, изгоняют персональные миры ради распространения системы паролей, ключей, подмигиваний и кланового мастерства – в сопровождении богатой рекламы, призванной убедить в том, что это мастерство действительно состоялось, что не может быть иного мастерства. Лишь серийность, расцвеченная новым дизайном, может быть продана!
Стареет и умирает сложный русско-советский читатель? Следовательно, вместе с ним должен упокоиться и «Наш современник». Не нужно поднимать молодых до высот классики, достаточно классику приспособить к пониманию юных, взращенных движением цифры и самыми разнообразными инверсиями. А давайте, ссылаясь на столь дорогую всем нам молодежь, на ее стабильные тренды, просто осушим все моря и океаны, превратим правление Александра Первого в «Филэллина» (не худший вариант!), а трагедию революции в «Бронепароходы» (вы же любите сериалы, вы же воспитаны на их поэтике!). И давайте сделаем из наших общественных катастроф бронебойный роман «Текст», а потом и фильм снимем по нему! (вам ведь нравится нигилизм, друзья…).
Не люблю быть критиком, хочу быть строителем. Поэтому мысль моя проста. Запад действительно пытается нас отрицать – и в слове, и на поле боя. Он не пытается, он громко и очень сознательно заявляет: духовно Россия пуста, не только пуста, но и смертельно опасна для цивилизации Европы и Америки. Но мы же с вами считаем иначе? Господа высокие литработники, вы ведь согласны? Тогда словесность должна заниматься главным – ответом на вопрос о Русской идее, о возможной гибели мира без ее силы и цветения, о нашей реакции на вызовы вполне состоявшихся врагов. Только в случае этого ответа, его полноценности может состояться настоящая победа. Не по какому-нибудь корейскому образцу, а состояться по-настоящему, как того и достойна Россия.
Часто говорят, что в словесности наших дней много значит Владимир Григорьев. На месте Григорьева ухватился бы я за повесть Андрея Антипина «Дядька» и двигал её, как следует двигать вперед Русский мир, когда его пытаются отрицать по всем фронтам. Однако кто знает Антипина с его народностью и подлинным сибирским экзистенциализмом? Есть Александр Проханов и Анна Долгарева, Михаил Тарковский и Герман Садулаев, Алексей Шорохов и Захар Прилепин, Александр Пелевин и Игорь Караулов, Вера Галактионова и Василий Дворцов, есть мастера словесности вокруг «Российского писателя». Но эта статья посвящена не им, а нашей пипеточной литературе.
*внесены Минюстом России в реестр СМИ и физлиц, выполняющих функции иностранного агента
**признано экстремистским движением и запрещено в РФ
***внесен в перечень террористов и экстремистов
