Слово о комоде

«Она открывала свой новый комод,
Словно Америку — тихо, торжественно…

Пузатые ящики смотрят вперёд,
Покрытые доверху лаком божественным…»

Михаил Светлов «Комод»

Стихотворение «Комод» Михаил Светлов написал в 1930 году, когда новаторы да глашатаи строили дивно-лаконичный мир комунн и фабрик-кухонь, объявляя шифоньеры, секретеры и особенно комоды — врагами сознательных пролетариев. Неслучайно поэт говорил о безобидном предмете мебели, как о злой силе, убивающей энергию созидания: «Он только мешает мне жить и дышать, / Он только мне комнату загромождает». Но, увы, жена лирического героя обожала тот уютный комод, открывая его «как Америку».

В те годы респектабельная, изящная обстановка считалась не только позорнейшим знаком буржуазности и мещанства, но и чем-то вроде отжившего прошлого. Едкие сатирики Ильф и Петров, намекая на популярное издание «Голос минувшего» (там печатались исторические исследования, скучные, тягучие и старорежимные по мнению младых рабкоров), протащили его на страницы своего романа «Двенадцать стульев» как «Голос комода». Это означало «голос» не просто «минувшего», но — ветхости с примесью манерных ужимок. Показателен и Музей мебельного мастерства, куда заходили, чтобы изумиться напыщенной бестолковости сервантов. И — комодов. И ещё каких-нибудь штук «упадочного стиля». Нынче старинная меблировка вызывает совсем иные чувства — помесь ностальгического восторга с мимолётной завистью.

Давно замечено, что все московские экспозиции логически «перетекают» одна в другую, и если в Центре «Зотов» на Ходынке работает проект, посвящённый конструктивизму и русскому авангарду, призывавшему утилизировать всякое рококо, обставляя быт спартанскими стульями от Александра Родченко, то в усадьбе Кусково — всё с точностью до наоборот, ибо здесь открылась выставка «Спутники комфорта» с подзаголовком «Комоды из собрания музея Кусково». Тот самый комфорт, что оказался противен человеку-машине из динамичных 1920-х!

Собственно, commode в переводе с французского означает «удобный», а его изобретение, появление стало следствием того культа уюта, что был характерен для галантного осьмнадцатого столетия. После бурного, жестокого диктата Людовика-Солнце наступила пора утончённой лености и дольче-вита. Парадные, холодные залы оставлялись в пользу небольших комнаток с довольно низкими потолками. Из громад — в павильоны! Вместо поступи — мелкие шажки. Регентство Филиппа Орлеанского и принца де Бурбон-Конде сменилось вялым правлением Людовика XV и его фавориток, истощивших казну, после чего эра абсолютизма кроваво завершилась казнью Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Вместе с тем, то был Le siècle des Lumières — век Просвещения, на базе которого и построилась наша нынешняя цивилизация с её плюсами и минусами. Спокойные кабинеты, личные библиотеки, хороший вид из окна — всё это влекло к эстетской мудрости. А комоды? Они — в помощь.

Итак, идём смотреть комоды, но и не только их. В экспозиции представлены осветительные приборы, креслица, фарфоровые статуэтки, гравюры и прожекты самых разных мастеров, включая Ддованни Пиранези, что был таким же новатором для своих 1750-х, как и Родченко для «ревущих двадцатых». Правда, здесь Пиранези выступает, как вполне типичный дизайнер мебели — его эскизы в духе рококо ничем не выделяются из ряда таких же.

Имеются и рисунки самого Томаса Чиппендейла — выдающегося мебельщика XVIII века, чьи таланты ценились, как на родине в Англии, так и по всему миру. Понятие «чиппендейловская вещь» быстро сделалось синонимом качества и максимального комфорта. Впоследствии меблировка производства этой фирмы стала одним из символов «богатой Америки», и название голливудского мультсериала «Чип и Дейл» — это игра слов, ибо Чиппендейл был столь же знаковым лейблом, как «шестисотый Мерс» в бандитской России 1990-х.

Выставка небольшая, но позволяющая отследить эволюцию стилей, точнее — увидеть, как разработки XVIII столетия потом будут неоднократно повторяться, начиная с 1850-х годов. Вот — немецкий комод середины XVIII века со сценами охоты. Форма — актуальная, чистое рококо: пузатенькая вычурность на тонких изогнутых ножках, но изображённые охотники — в манере XVII века. Мебель германской выделки этим и отличалась — сочетанием современных на тот момент разработок с затверженной архаичностью. Рядом — французский комод приблизительно тех же лет с растительным орнаментом. К слову, короткие, гнутые ножки называются «кабриоль», а иногда их именуют «ножкой Людовика XV», хотя к самому королю они отношения не имеют — это всего-навсего стиль Louis XV. На стенде — рисунок некоего Р. де Лалонда из французского каталога 1770-х — уже в те годы выходили печатные издания с образцами продукции. По этой картинке видно, как позднее рококо уже избавилось от обилия декора и скоро вообще выйдет из моды.

Центральным экспонатом выставки является уникальный комод 1788 года, принадлежавший Марии-Антуанетте. Мы наблюдаем классицистическую лапидарность и стремление к благородной простоте линий. Чёткость, прямые углы, симметрия, орнаментальный поясок в виде листьев и цветов чертополоха («Назад — к природе!» — по Жан-Жаку Руссо, когда оранжерейная роза казалась безвкусицей), маскароны в виде собачьих голов. Правда, те собаки больше напоминают что-то среднее между львом и медведем.

В 1786 году начались работы по обновлению обстановки Малого Трианона — прибежища королевы и её друзей, сбегавших из версальского дворца в уединенный павильончик. Автор гарнитура - Иоганн (Жан)-Фердинанд Швердфегер — немец по происхождению, но с юности работавший в Париже, будучи одним из поставщиков бурбонского двора. За три вещи: консоль, комод и столик, — мэтр получил 16300 ливров, сумму фантастическую. Мебельщики — тем паче, крупные — никогда не бедствовали.

Капризная Антуанетта, обожавшая свой Le Petit Trianon, пользовалась гарнитуром недолго. После казни королевской четы в 1793 году предметы были распроданы и долго колесили по каталогам и аукционам Европы, оказываясь то в частных собраниях, то выкупаемые для музейных коллекций. Сейчас консоль и столик находятся в Версале, а комод — в нашем Кусково.

Также в экспозиции можно увидеть часы — настенные и настольные, изысканные бра, вазу в стиле Louis XVI, скульптурную группу «Триумф Венеры» из севрского фарфора. Тонкий, чарующий фарфор был точкой помешательства в XVIII столетии — все хотели заполучить секрет китайских чашек, и в результате возникли три самостоятельные концепции: германская, французская и русская. Севрская мануфактура обязана своим расцветом госпоже де Помпадур, вкладывавшей значительные суммы, как личные, так и государственные, в это производство. «Триумф Венеры» отлично дополняет выставку мебели — на комоды во все века ставили какие-нибудь милые безделушки (вроде советских слоников, истово ненавидимых Агитпропом).

Далее по курсу — ампирный комод, связанный с пристрастиями Бонапарта, любившего помпезность, уверенность и — строгость в нужной пропорции. Однако «век девятнадцатый, железный», по меткому определению Александра Блока, — это и век ностальгии по ушедшим версальским празднествам, по парикам и фижмам. Дамы зачитывались книжками о графинях, падавших в объятия герцогов посреди парковых боскетов!

По случайной прихоти братьев Эдмона и Жюля де Гонкур возник сам термин — «галантный век», равно как литературно-художественный культ Марии-Антуанетты, безвинно убиенной красавицы. Тон задавала императрица Евгения, супруга Наполеона III, превеликая мотовка и поклонница всё той же Марии-Антуанетты. На этом фоне родились подражательные стили — в частности, второе рококо и его бесконечные «волны». Так, на выставочной витрине мы видим пару кресел 1850-х годов и роскошный комод второй половины XIX века (по счастью, Евгения завершила свой путь не так, как её кумир, а дожила до глубокой старости, почив уже в эру Ле Корбюзье и стульчиков от Мис ван дер Роэ).

Надо сказать, что «второе рококо» да имитации под старину часто оказывались вычурнее и пышнее, чем оригиналы. Интерес буржуазии к аристократичному XVIII веку спровоцировал рост подделок, а искусственно состаренные шифоньеры якобы из Фонтенбло продавались рядом с настоящим антиквариатом. Даже реальные вещи времён Людовиков обрастали такими «биографиями», что впору было бы строчить приключенческие романы. Торговцы сочиняли на ходу истории о былых хозяевах, добавляя им титулы и родство с королями. Помните фразу, брошенную ведущим аукциона из «Двенадцати стульев»? Насчёт того, что воробьяниновская меблировка — это «десять стульев из дворца», хотя, вовсе не из дворца, но из рядового, пусть и богатого дома в провинциальном Старгороде. Примерно так и действовали продавцы. Публика обожает эффекты.

На выставке в Кусково — всё подлинное. И этого комода некогда касались холёные пальцы Марии-Антуанетты, и вон те часы отсчитывали секунды для какой-нибудь раззолоченной маркизы, и рисунки сделаны Чиппендейлом, что был куда как богаче многих своих клиентов. Мы не можем купить штучки от Чиппендейла и Швердфегера, но зато всё это доступно для созерцания. Кроме того, экспозиция размещается в Большом Дворце, что позволяет увидеть ещё и кусковскую благость XVIII столетия, портреты, хрустали, обои. Это — своеобразное путешествие во времени, а комод — лишь повод.