Сделаем депрессию снова великой?

Да простит нам Дональд Трамп столь произвольное использование его знаменитого лозунга Make America Great Again, но причины для этого у нас есть. Да ведь и сам Трамп даёт нам повод: «Исходя из того, что происходит с нашей экономикой , Джо Байден станет Гербертом Гувером современной эпохи. У нас будет Великая депрессия, и гораздо сильнее, чем в 1929 году… Банки уже начали банкротиться» — так комментировал Трамп в своей социальной сети банкротство Silicon Valley Bank.

Итак, в 2023‑м начали банкротиться крупные американские банки. 10 марта объявил о банкротстве Silicon Valley Bank (16‑й по величине банк в США). Вслед за ним рухнули Signature Bank и First Respublic Bank (все — опорные для американской крипто- и венчурной индустрии банки). К настоящему времени экономисты фиксируют серьёзные проблемы ещё у нескольких банков США и Европы.

И не только у банков. Дефицит бюджета США в июне 2023‑го составил 228 миллиардов долларов (в три раза больше, чем в прошлом году). С начала года зафиксирован дефицит в 1,4 триллиона, а к концу года прогнозируются беспрецедентные 2 триллиона (за один только год рост дефицита составил 170%).

И это не всё. Стоимость обслуживания госдолга США приближается к триллиону долларов в год, а уплата процентов по нему становится главной статьёй расхода бюджета. Сегодня эти выплаты уже превышают военный бюджет и социальные расходы. К 2030 же году половина всего бюджета США будет тратиться на выплату процентов по госдолгу.

Столь явные проблемы американской экономики заставляют центробанки разных стран лихорадочно скупать золото, а рейтинговое агентство Fitch (2 августа 2023 года) понижать кредитный рейтинг США, признавая тем самым реальность проблем.

Разумеется, всё это ещё вовсе не повод впадать в крайности и ждать крушения экономики США в ближайшем будущем. Экономика США остаётся сильнейшей в мире, и, вероятно, долго ещё будет оставаться таковой.

Тем не менее желание сравнить нынешнюю ситуацию с временем перед Великой депрессией возникает не только у нас. Слово уже произнесено. Слово — для американского уха — магическое…

1. Результаты и тенденции

Да, для американского уха слова «Великая депрессия» звучат подобно библейскому мифу. Один популярный американский экономист сравнивает крах фондового рынка октября 1929 г. с такими поворотными событиями человеческой истории, как убийство Юлия Цезаря, высадка Колумба на американский берег или битва при Ватерлоо. Последнее говорит больше о менталитете самих американцев, но что‑то важное здесь схвачено верно.

Результаты Великой депрессии и правда оказались судьбоносными. Одним из них, например, стал конец эры металлических денег, которыми человечество пользовалось до этого сотни лет.

Сегодня принято ставить во главу угла экономику, подсчитывая «экономические убытки». Действительно, мировой кризис отбросил промышленность Франции к 1911 г., США — к 1905–1906 гг., Англии — к 1897 г., Германии — к 1896 г. Мир же в целом вернулся к уровню примерно 1908–1909 гг.

Но что такое эти «минус двадцать лет» по сравнению с тем влиянием, которое Великая депрессия оказала на геополитику?

Прежде всего, Великая депрессия стала настоящим полем битвы Англии и Америки за мировое господство.

Второе, не менее важное: она помогла СССР провести индустриализацию. Высвободив огромные индустриальные мощности в Америке и оставшихся без работы специалистов, Великая депрессия направила этот «поток» в СССР, который мог дать американской тяжёлой промышленности и заказы, и контракты

Наконец, в Германии она же привела к власти человека, которому, как многие тогда считали, было под силу спасти страну, уже падающую в руки коммунистов, — «кризисного менеджера» Адольфа Гитлера (а в США, одновременно с ним, — ставленника банкиров ФРС Ф.Д. Рузвельта).

А к чему привела сумма всех этих фактов? Да, разумеется — ко Второй мировой войне. Понятен отсюда наш интерес к этому времени: ведь оно так похоже на наше! Разве мир не переживает столь же тотальный кризис? Разве не раздираем он теми же глобальными противоречиями? Разве можем мы быть уверены, что не стоим на пороге новой большой войны? Или что нас не ожидают новые великие потрясения? Или что они не приведут нас к новым судьбоносным результатам? Скажем, что новая Великая депрессия будет использована как предлог для того, чтобы отменить наличные деньги и перейти на цифру?

Автор этой статьи не экономист, однако, давно занимаясь философией истории, привык внимательно относиться к тому, что называют словом «тенденции». Именно о тенденциях, векторах и неслучайных рифмах истории и пойдёт далее речь. Причём подход наш будет исключительно историческим. Исторический метод и вообще самый убедительный, а в условиях нагромождения мифов, под которыми погребена история между двумя мировыми войнами, оказывается и единственно возможным.

2. Порядок, основанный на правилах?

Но прежде попробуем схватить в самых общих чертах обе эпохи и установить общее. Прежде всего, это, конечно, всеобщий кризис, который переживает мир, и его причины — результат большой войны и неудовлетворённость её итогами (в первом случае это была Первая мировая, в нашем — холодная война).

Второе: освобождение огромных финансовых масс и безудержные спекуляции с ними, которые стали едва ли не самой важной причиной кризиса 1929 года. Тогда это были колоссальные суммы немецких репараций, золото, вывезенное большевиками из СССР, а также громадные суммы, которые Англия и Франция задолжали банкирам ФРС после войны.

В 1990‑е Россия была ограблена очень схожим с Германией образом. Как и Германия в период гиперинфляции и плана Дауэса, мы прошли через «либерализацию цен» 1992‑го, последующие грабительские концессии и контракты, фактически означавшие утрату суверенитета и колониальную зависимость. После же начала СВО огромные массы наших валютных резервов оказались блокированы (попросту говоря, украдены).

Третье: глобализация и конфликт интересов. В 1920‑е большей частью мира владела Британская империя. Однако финансовый центр мира переместился в Нью-Йорк, точнее — в ФРС США. Банкиры ФРС исправно профинансировали эту войну, а после неё получили невиданную доселе финансовую и политическую власть. Это, как и вытеснение фунта стерлингов с позиций главной мировой валюты, не могло радовать Лондон. В свою очередь, Франция, радуясь поражению своего главного конкурента, мечтала овладеть континентальной Европой, а за её усилиями внимательно следили из Лондона и Вашингтона.

Наконец, помимо этих естественных европейских напряжений возникло нечто новое и незнакомое: над Европой нависала тень большевизма.

Причём сами большевики не слишком скрывали своих планов овладения Европой, в которой действовал их агент — Коминтерн. В самой же Европе начинало набирать силу широкое антибольшевистское движение. А в неевропейском мире начинало набирать силу антиколониальное движение, направленное против Британской (главным образом) и Французской колониальных империй. Такими, если совсем кратко, были силовые линии мировых и европейских противоречий 1920‑х.

Видим ли мы нечто похожее сегодня? Да. Сохраняются противоречия между США и Европой; набирает силу движение против неоколониализма; идёт открытая экономическая война США с Китаем; наконец, Россия и Китай открыто фрондируют «порядок, основанный на правилах»

Кстати, о последнем. Что такое этот «порядок, основанный на правилах»?

Это, главным образом, идеология неолиберализма, бенефициаром которого является международная финансовая элита. Неолиберализм же означает власть банка над государством. Банк определяет правила, которым следует государство. А символом действенности этих правил является сумма госдолга — своего рода священная инсигния власти банка над государством. А поскольку почти в каждом государстве мира есть свой центробанк — независимый орган с правом эмиссии местной валюты, определяющий правила, по которым «играет» государство, то и власть международной финансовой элиты сегодня почти безгранична.

Международная финансовая элита не только обеспечивает, но и расширяет свою власть в мире. Для этого она использует идеологию глобализма с одной стороны, и необольшевизма — с другой: два орудия своей экспансии.

Это всё формы «зелёной экспансии», ЛГБТ* и БЛМ-повестки, перемещения десятков миллионов мигрантов, то есть все те формы «люмпен-пролетариата», который прекрасно играет роль революционных пролетариев прошлого века. Именно этот «новый Коминтерн» с его «культурой отмены», «политкорректностью», восстанием против традиционной культуры белых, христианской церкви и проч., и проч. международная финансовая элита использует для сноса остатков белого консервативного мира.

Иначе говоря, за столетие, прошедшее с 1929 года, международная финансовая элита сделала гигантский шаг к установлению своей тотальной власти над миром. И если это так, то, может быть, единственным серьёзным вызовом ей мог бы стать мировой финансовый кризис? Не этот ли вопрос и лежит в подкорке нашего интереса к Великой депрессии? К нему отсылает и название нашей работы. Именно его будет иметь в виду наше исследование. И начнём мы с момента, когда начал завязываться тот клубок, который привёл к кризису.

3. ФРС как бенефициар Первой мировой

В 1902 г. по приглашению Kuhn, Loeb & Co в Нью-Йорк в качестве ведущего европейского специалиста по созданию центробанков прибыл Пол Варбург, совладелец гамбургского банкирского дома «М.М. Варбург», родственник Якоба Шиффа, партнёр компании Kuhn, Loeb & Co. В 1907 г. из‑под пера Варбурга выходит первый «Проект модифицированного центрального банка». Его же более поздний «проект» 1910 г. ложится основу структуры Федеральной резервной системы США. Через год Варбург становится гражданином США, получает из рук Кайзера награду за заслуги перед прошлым отечеством и вскоре занимает пост вице-председателя только что учреждённой им со товарищи ФРС.

В то самое время, когда Пол Варбург в качестве главы ФРС фактически контролирует финансовую систему США, его братья Фриц и Макс Варбурги становятся главными финансистами Вильгельма: Фриц, подвизаясь на службе в государственной пароходной компании «Гамбург — Америка» (крупными акционерами которой являлись сам Кайзер и все та же Kuhn, Loeb & Co), а Макс, являясь личным банкиром кайзера, главой крупнейшего германского банка «М.М. Варбург & Ко», руководя его секретной службой по экономике. Как замечают историки, именно Макс Варбург, будучи не только банкиром, но и приближённым советником кайзера, имеющим на него большое влияние, склонял Вильгельма к войне.

Столь тесно переплетающиеся родственные связи банкиров Вильсона и Вильгельма очень нервировали англичан. И когда в ноябре 1914 года компаньоны Кун, Лееб и Якоб Шифф приобрели газету The New York Times, те всерьёз переполошились. И, наверное, не без оснований, учитывая степень влияния американской прессы на общественное мнение страны, которое в 1915–1916 гг. было скорее антибританским и пронемецким: добрая треть граждан САСШ имели немецкие корни.

Но банковские картели вели свою игру. Именно они, с помощью реанимированной ими Демократической партии, поставили в президенты кабинетного историка Вильсона, ничего не смыслящего в международных делах, зато полностью контролируемого синдикатами.

В 1913 году Вильсон проводит закон об учреждении ФРС — крупнейшего центробанка, способного профинансировать мировую войну. И скоро мировая война становится реальностью.

С момента вступления в войну Америки (1917) верховная власть в стране оказывается сосредоточена в руках триумвирата банкиров. Роли в котором распределялись так: Пол Варбург в качестве вице-председателя ФРС контролировал финансовую политику администрации, Юджин Мейер в качестве главы Военнофинансовой корпорации — программу кредитования и финансирования войны, Бернард Барух, глава Совета военной промышленности, контролирует все военные заводы страны.

Столь беспрецедентной власти банкиры в Америке ещё никогда не имели. Фактически страной правит военная диктатура банковских синдикатов. После войны Берни Барух, фрондируя своими социалистическими симпатиями, заявлял, что, продлись война ещё год, он переодел бы всё население страны в единую униформу

Тем временем Вильсон под бдительным присмотром своего неофициального госсекретаря «полковника Хауса» прилежно играет роль президента, периодически впадая в депрессии и неделями не выходя из своего кабинета.

Интересно, что та же самая картина, почти без изменений, повторится и во время Второй мировой. Франклина Рузвельта, парализованного инвалида, двенадцать лет его президентства (с 1933‑го по 1945‑й) будут катать в инвалидном кресле из спальни в каминный зал Белого дома, откуда он будет вести по радио свои «терапевтические беседы с нацией». Большего от него требоваться не будет. (В той же примерно роли выступает и сегодняшний американский президент Джо Байден. Так вообще ведут себя демократии в момент мировых кризисов.)

Однако вернемся к Первой мировой и взглянём на цифры. Война стоила странам-участницам баснословных денег. Одни только прямые военные расходы пяти лет войны составили, по подсчётам английских экономистов, 186 млрд золотых долларов США. Общие же расходы стран-участниц превысили 360 млрд тогдашних золотых долларов. Одни сутки войны, по подсчётам экономистов, обходились её участникам в 250 млн долларов (свыше 15 млрд на сегодняшние деньги). Если же принять во внимание, что накануне войны ежегодный национальный доход Англии и Германии оценивался примерно в 11 млрд золотых долларов, России — в 7,5 млрд, а Франции — в 7,3 млрд, нетрудно убедиться, что уже к концу первого года войны все воюющие страны были уже фактически банкротами.

Как же война могла продолжаться? Тогдашние оптимисты, то есть те, кто понимал, что война стоит денег, а финансовые ресурсы воюющих стран ограничены, уверяли, что война продлится «до конца листопада». Это были трезвые люди, и так оно всё, конечно же, и должно было бы случится. Но трезвые люди не учли одного: к началу мировой войны был создан и уже прекрасно функционировал уникальный инструмент, которому под силу было профинансировать всю мировую войну. И этот уникальный инструмент, введённый в строй президентом Вильсоном, когда всё для организации большой войны в Европе было, наконец, готово, действительно исправно функционировал от первого до последнего дня войны. Точнее, механизм работал так: американские банкиры финансировали главным образом Англию, та — Францию, а та — Россию.

А в это же самое время филиалы ФРС из банкирских домов немецких Варбургов и Шиффов финансировали центральные державы. И так день за днём, вплоть до той минуты, когда все необходимые цели войны были наконец достигнуты.

Война стоила воюющим сторонам, как мы уже заметили, баснословных денег. 186 миллиардов! — эта сумма в три раза превышала стоимость всей железнодорожной сети планеты к началу XX века. Для сравнения: постройка самого мощного в мире флота дредноутов (1907–1914) обошлась Англии в менее чем 50 млн фунтов стерлингов. Но к окончанию войны Англия оказалась должна банкирам ФРС и казначейству США 4,7 млрд долл. Её госдолг за пять лет войны вырос в девять раз и составил 7,4 млрд фунтов стерлингов[1].

Понятно, что именно банкиры ФРС и оказались настоящими бенефициарами войны. Именно они, Куны, Лебы, Морганы, Варбурги, Шиффы, вышагивавшие во главе своих пышных свит (всего около 1300 человек) в Версале, писали параграфы мирного договора и рисовали границы послевоенного устройства Европы.

«Сделать мир безопасным для демократии» — так звучал девиз Вильсона, вступающего в войну в 1917‑м, когда силы участвующих в ней сторон были полностью истощены. Чтобы «сделать мир безопасным для демократии», то есть для свободного хождения капитала, требовалось устранение с политического горизонта мира традиционных монархий, империй, основанных не на идее денег, а на идеях нации, религии и культуры. Эти цели войны и были достигнуты в первую очередь путём устранения Российской, Германской, Австро-Венгерской и Османской империй.

3. Европа просыпается

«Версальский договор по пяти пунктам был продиктован Якобом Шиффом!» — возмущённо восклицал французский дипломат граф Шарль де Сент-Олер, рассказывая о том, как американский банкир инструктировал президента Вильсона в Версале и как тот послушно исполнял все его распоряжения, касающиеся вопросов Палестины, немецких репараций, Силезии, Саарской области, Данцигского коридора. Такие «инструкции» действительно содержались в обширной телеграмме Шиффа от 28 мая 1919 г. от имени «Ассоциации Общества свободных наций».

А ещё полугодом ранее, 30 ноября 1918 г., Госдеп США опубликовал доклад, в котором утверждалось, что большевистская революция в России была подготовлена и оплачена всё тем же нью-йоркским партнёром Kuhn, Loeb & Ко. В докладе говорилось, что решение о свержении русского царя было принято 14 февраля 1916 г. в Нью-Йорке группой еврейских финансистов во главе с Якобом Шиффом, таких как Отто Канн, Мортимер Шифф, Джером Ханауэр, Феликс Варбург и его брат Пол. В докладе также содержался список из 33 еврейских фамилий руководителей коммунистической России.

2 декабря 1918 года Секретная служба ВМС США представила собственный доклад, в котором утверждалось, что через банкира Пола Варбурга проходили суммы, предоставленные Германией Ленину. Выяснилось, что пресловутые «деньги германского штаба», отпущенные на революцию в России, были проведены через «спецслужбу по экономике», которой руководил Макс Варбург.

За сим последовали другие разоблачения. Выяснилось, к примеру, что у того же Шиффа в Германии, во Франкфурте-на-Майне, подвизаются два брата-банкира, Филипп и Людвиг, которые во время войны также финансировали Кайзера.

И ещё одна милая деталь: в то время как Пол Варбург, первый глава ФРС, в составе делегации Вильсона принимал капитуляцию Германии, его родной брат, Макс Варбург, банкир кайзера, в составе германской делегации эту самую капитуляцию подписывал. (Последний мирно прожил в Германии до 1939 года, после чего, перед самым началом войны, спокойно перебрался в США, сохранив все свои капиталы.) В Версале же оба братца Варбурга занимались вопросами немецких репараций: Макс со стороны Германии, Пол со стороны ФРС.

Одновременно по всей Европе и Америке зазвучало множество тревожных голосов — вопрошающих и утверждающих, что за революциями, войнами, всевозможными международными скандалами, финансовыми махинациями и кризисами маячат одни и те же лица, одни и те же имена крупнейших банковских картелей. Особую тревогу вызывали факты, указывающие на смычку между банковскими картелями и революционными партиями. А учитывая, что и там и там преобладали евреи, не трудно догадаться о направлении мысли, которое вызвали эти тревоги.

Книга американского промышленника Генри Форда The International Jew («Международное еврейство»), вышедшая в 1920‑м, резюмировала: изолируйте пятьдесят крупнейших еврейских банкиров — и все войны на земле прекратятся. Книга мгновенно стала международным бестселлером. Теперь мыслям Форда сочувственно внимали многие известные люди на Западе. Изобретатель Томас Эдисон, национальный герой Америки Чарлз Линдберг (в 1927 г. совершивший двухдневный беспосадочный перелёт через Атлантический океан), великий норвежский писатель Кнут Гамсун, знаменитый в будущем историк религий Мирча Элиаде, философы Джентиле и Хайдеггер, великие американские поэты Эзра Паунд и Томас Элиот и даже английский король Эдуард — все они, а также десятки тысяч других честных, добропорядочных людей по обе стороны океана разделяли ту же тревогу и озабоченность.

Даже Уинстон Черчилль, уже тогда представлявший интересы сионистского лобби в Британии, выступая в палате представителей 5 ноября 1919 года, со свойственной ему истеричной патетикой будет говорить о роли «интернациональных евреев-атеистов в русской революции». А через три месяца в пространной статье в «Санди Геральд» (за 8 февраля 1920 г.) будет противопоставлять хороших национальных евреев-сионистов безбожным евреям-большевикам. В статье будет говориться о большевистских планах «всемирного коммунистического государства под еврейским доминированием»: «Такое впечатление, что и Евангелию Христа, и Евангелию Антихриста было суждено произойти от одного и того же народа, и что эта мистическая и таинственная раса была избрана для высочайших свершений, одновременно божественных и дьявольских». Ссылаясь на только что вышедшую книгу Несты Вебстер о роли иллюминатов во французской революции, Черчилль будет клеймить «интернациональных евреев» — от Спартака-Вейсгаупта до Карла Маркса, Троцкого, Белы Куна, Розы Люксембург и Эммы Голдман включительно, призывая остановить «глобальный заговор против христианской цивилизации»: «Этот всемирный заговор по разрушению всей цивилизации … постоянно нарастает. Он играл… решающую роль во Французской революции. Он был скрытой пружиной каждого подпольного движения XIX века. Наконец, эта банда невообразимых личностей, этот мутный осадок больших городов Европы и Америки, мёртвой хваткой схватил за горло русский народ и стал неограниченным правителем этой огромной империи» (У. Черчилль, «Сионизм против большевизма: Борьба за душу еврейского народа»).

В 1921 г. под напором панических настроений Конгресс США введёт жёсткие эмиграционные законы, направленные против неарийцев вообще и восточно-европейских евреев (которые все поголовно подозревались в большевизме), в частности.

4. Узел завязывается

Обратимся теперь к Германии. В 1918 г. страна потерпела поражение в войне, унесшей миллионы жизней и ещё больше денег. Теперь же именно Германии предстояло оплатить баснословные долги Франции и Англии перед американскими банкирами. 132 миллиарда золотых марок! — неслыханная сумма, вдвое превышающая национальный доход страны за 1913 год, — такова была цена наложенных на Германию репараций. Кроме того, лишённую армии, торгового флота и колоний страну обязали большую часть своих производственных мощностей выделять на строительство кораблей для союзников и добычу угля для Франции.

В следующем году Веймарское правительство, изыскивая резервы для выплаты репараций, решает обложить крайне высоким налогом крупный немецкий капитал. Результат не заставит себя ждать: капиталы через так называемую западную дыру (das Loch im Westen), услужливо предоставленную банками, хлынут из страны. Через четыре года, оценивая размер германских вкладов в банках США, газета «Нью-Йорк таймс» назовет цифру в 2 миллиарда долларов (что соответствовало приблизительно четверти ВВП Германии в 1923 году).

В это время Рейхсбанк Германии уже будет дышать на ладан. В мае 1921 года, всё более слабея, Рейхсбанк приостановит конвертирование марки в золото, запуская тем самым процесс инфляции. А 31 августа 1921 г. Германия выплатит свой первый миллиард в золотых марках.

Лишь только золото потекло на Запад, внутренний курс марки мгновенно упал с 60 до 100 марок за один доллар. Скоро падение обратится в ничем не сдерживаемый обвал. С конца 1921 года цены в стране будут расти более чем на 50 процентов в месяц. К концу следующего они превысят довоенный уровень в 1475 раз.

В таких условиях Германия более не сможет выплачивать свой чудовищный долг. А её критическим положением воспользуется Франция. Обвинив Германию в нарушении обязательств по выплатам репараций, в январе следующего года Франция оккупирует Рур, индустриальное сердце Германии: 1800 квадратных миль территории, 10 процентов населения, 80 процентов добычи и выработки немецкого угля, чугуна и стали.

Французы прекрасно понимали, что, потеряв Рурский промышленный бассейн, Германия никогда уже не сможет возродиться. Напротив, перед Францией оккупация Рура открывала огромные перспективы: её тяжёлая промышленность получала уголь и кокс, а эльзасские текстильные фабрики — германские рынки. Пуанкаре уже мечтал о создании на базе Рурского промышленного бассейна угольно-железного синдиката под эгидой французского капитала.

Если же учесть, что Франция на тот момент и так контролировала Восточную Европу (с помощью Чехословакии и своих марионеточных военных блоков вроде Малой Антанты), то оккупация Рура мгновенно превращала её в экономического и политического гегемона континентальной Европы. Соблазн был слишком велик!

11 января 1923 г. семнадцатитысячная франко-бельгийская армия входит в Рур и в течение шести дней оккупирует города Эссен, Бохум, Дортмунд, а также рудники, шахты, заводы, железнодорожные станции и порты. Лишённая армии Германия не может оказать агрессорам никакого сопротивления. Попытки же «пассивного сопротивления» пресекаются французами со всевозможной жестокостью. Так, 31 марта 1923 года была расстреляна мирная манифестация рабочих в Эссене. Следуют показательные казни саботажников. Всего в ходе оккупации было убито и расстреляно до 400 человек.

Оккупации Рура и без того агонизирующая экономика Германии пережить не могла. И в то самое время, когда десятки тысяч немецких рабочих под дулами французских винтовок добывали уголь, грузя его на уходящие на Запад эшелоны, немецкая марка понеслась в пропасть, к историческому максимуму гиперинфляции.

5. Гиперинфляция

В ноябре 1923 года золотая марка стоит уже триллион бумажных. Одно яйцо — восемь миллионов марок. Безработица утраивается, в рабочих трущобах свирепствует голод, уровень детской смертности достигает 20%. А поскольку денег на гробы нет, немцам приходится хоронить своих умирающих детей и родственников в картонных мешках.

Вмиг обнищавшее население страны возвращается в состояние отчаянного голода, который уже пережило в 1918–1919 гг., когда Германию вынуждали к подписанию Версальских соглашений. Тогда голод стоил немцам сотен тысяч жизней.

И вот теперь Германия вновь лежала посреди Европы бессильной жертвой. Так что многие могли надеяться на богатую добычу. Перед спекулянтами всех мастей открывается настоящий клондайк. Процентные ставки ростовщиков растут на 35 процентов в день. За три дня цены вырастают вдвое, за месяц — в тысячу раз. Цены в магазинах меняются несколько раз в день. Новые банкноты всё большего достоинства печатаются два раза в неделю.

«Массовыми экономическими убийствами» назовёт это головокружительное безумие Дж.Г. Уэллс. «Примером искусных мер по экономическому уничтожению Германии» окрестит его немецкий банкир Ялмар Шахт.

После Второй мировой тот же Шахт будет осторожно объяснять ситуацию тем, что Германия «не нашла иного способа остаться на плаву, кроме как уничтожить инфляцией свою собственную валюту». Англичане до сих пор называют гиперинфляцию попыткой немцев уклониться от репараций путём выпуска бумажных денег. Но сам же Шахт в книге «Магия денег» (1967) обмолвится, что не Веймарское правительство, а сам Рейхсбанк, ведущий свои спекулятивные операции частным образом, вбрасывал в германскую экономику всё новые и новые тонны бумажных денег, в то время как иностранные спекулянты нагревались на простейших манипуляциях: взять в долг валюту, продать её, а затем, выкупив её по меньшей цене, отдать долг.

Так или иначе, действия управляющего Рейхсбанком Хафенштейна и международных спекулянтов дали замечательный результат. За кратчайшее время крупнейшие производственные мощности страны оказались в руках возникшей «из ничего» олигархии.

К концу этой эпопеи, когда Рейхсбанк уже не смог совладать с ненасытным спросом на деньги, делать деньги «из ничего» было разрешено и другим частным банкам. Страна обратилась в Эльдорадо, на золотое мерцание которого бросились многочисленные проходимцы из Восточной Европы, скупая недвижимость и всё, что имело хоть какую‑то ценность, по цене бумаги. Любой жулик, имеющий в кармане тысячу-другую долларов, мог совершить в это время в Германии неслыханные сделки

Так, некий Ричард Кан, сколотивший состояние на послевоенной ликвидации винных складов, купил крупнейший государственный военный завод Германии Deutsche Werke по цене металлолома. Подобное происходило по всей Германии.

Нувориши стремительно всходили на небосклон Германии и расцветали на нём целыми гроздьями и созвездиями семейных кланов: братья Ципрут, братья Роттеры, братья Склярек…

Вообще, то, что происходило в эти месяцы со страной, напоминало банальный гоп-стоп. Пока французская армия в Руре держала нож у сердца Германии, управляющий Рейхсбанком Хафенштейн под защитой британского посла лорда д'Эбернона, мягко журящего этого «прямого и честного, но упрямого» человека, врубает на полную мощность печатный станок, а крупные спекулянты дочиста выгребают карманы жертвы. То же, что не захватили стальные зубья крупных воротил, доклёвывают стаи мелких мародёров.

Гиперинфляция приводит к тотальному разграблению Германии. Но это было ещё не самое страшное. В «красных районах» страны активизируются боевики Коминтерна, а по окраинам — сепаратисты. Германия оказывается на грани полного развала и революционного хаоса.

6. Явление первое: Гитлер

Войдя в Рур, французы, конечно, не собирались уже его оставлять. Наоборот, захватив центральный плацдарм, они развернули кипучую деятельность по дальнейшему расчленению страны. Идея была следующей: отделив от протестантского севера католические земли Германии, создать от Австрии до Нижнего Рейна блок буферных лимитрофных государств (на манер выстроенных Версалем вокруг Советской России). При этом Рейнская область должна была превратиться в Рейнскую республику, а Бавария — в католическую монархию под патронажем Франции.

В осуществлении этих планов французы опирались на местных сепаратистов, обещая им освобождение от уплаты версальских репараций и большие займы (подобные тому, который получила Австрия). Вскоре масштабная организационная работа стала приносить плоды. В ночь на 21 октября 1923 г. была провозглашена «независимая Рейнская республика», мгновенно признанная Францией. А 9 ноября, в пятилетнюю годовщину «ноябрьской революции», провозгласить свою независимость готовилась Бавария во главе с её премьер-министром Густавом фон Каром.

Густав фон Кар был монархистом, притом крайне правым. Веймарскую республику он ненавидел, считая её окончательно сгнившей, ведущей страну к катастрофе. Его мечтой было восстановление династии Виттельсбахов. На берлинские же республиканские игрища Кар смотрел с нескрываемым отвращением. В этом смысле он был естественным союзником Гитлера. И первое время они действительно действовали сообща. Гитлер долго пытался убедить Кара занять пост регента Баварии. Кар, в свою очередь, игнорировал приказы из Берлина закрыть гитлеровскую «Фёлькишер беобахтер» и сочувственно смотрел на идею будущего фюрера выдвинуться (по примеру Муссолини) «маршем на Берлин»…

В это же самое время отметить шестую годовщину Октябрьской революции в России намеревался Коминтерн. Воспользовавшись политическим и экономическим кризисом в Германии, коммунисты намеревались поднять всегерманское восстание, для подготовки которого сюда были засланы эмиссары — Огюст Гуральски и Матьяш Ракоши.

Центром восстания должна была стать Саксония, где к власти в марте 1923‑го пришли социал-демократы и коммунисты. С помощью местных властей боевики намеревались овладеть необходимым количеством оружия. В начале восстания Ракоши должен был взорвать железнодорожный мост, соединяющий Саксонию с Чехословакией, вызвав тем самым вмешательство чехов и усилив хаос в стране. Одновременно на своих западных границах сосредоточилась Красная армия, готовая прийти на помощь немецким коммунистам.

Но германские власти неожиданно продемонстрировали быстроту и решительность. Тринадцатого октября правительство Штреземана при поддержке рейхсвера вводит в Саксонии чрезвычайное положение. Планы коммунистического переворота оказываются разрушены. Лишь в Гамбурге 23 октября боевые группы коммунистов поднимают восстание начиная с захватов полицейских участков. Но полиции с рейхсвером удаётся отбить нападение, и через 30 часов уличных боев Гамбург оказывается зачищён от боевиков.

Однако одновременно с активизацией большевиков привести в действие свой план по отделению Баварии готовится Франция. Объявить о независимости, согласно этому плану, должен в союзе с французами премьер-министр Густав фон Кар. Если бы Кару и французам план удался, следующим актом драмы стали бы, скорее всего, распад и последующая большевизация страны. Но последнее означало бы, скорее всего, и быстрое падение Парижа. А затем — начало коммунистического хаоса по всей Европе.

Всё это, разумеется, прекрасно видели не только в Германии. Так что масштабная реакция против французской авантюры уже поднималась. Но первыми среагировали немецкие националисты. Ветеранская организация Kampfbund в союзе с маленькой партией националистов, желая помешать сепаратистским планам Кара, предприняла попытку переворота. Полагаясь на силы рейсхвера, заговорщики хотели арестовать Кара, а затем свергнуть президента и объявить национальное правительство. Однако их «марш на Берлин» был расстрелян полицией в самом начале. Более двадцати демонстрантов были убиты, главные заговорщики схвачены и осуждены за государственную измену

Но в глазах народа демонстранты-националисты, предотвратившие развал страны, станут настоящими национальными героями. А никому не известный доселе лидер крошечной партии в один день станет знаменитостью. Таким станет первое явление Адольфа Гитлера на политическом небосклоне Германии. На следующих выборах в баварский ландтаг национал-социалисты получат каждый шестой мандат. А в германский рейхстаг на декабрьских выборах 1924 года пройдут 40 депутатов от НСДАП. Так французская оккупация Рура завяжет основные узлы будущей европейской трагедии.

7. Явление второе: Шахт

Итак, 8 ноября 1923 года Мюнхенское восстание расстреливает полиция. Гитлер и его товарищи оказываются за решёткой. А 12 ноября на политическом небосклоне страны в роли уполномоченного по национальной валюте является Ялмар Шахт, человек, которого будут называть спасителем Германии от гиперинфляции, а позднее — творцом экономического чуда Третьего рейха.

В этот момент страна переживает пик гиперинфляции. Спекулянты на чёрном рынке торгуют долларами уже по 12 трлн марок за штуку.

Но 20 ноября безумие вдруг прекращается. Рейхсбанк объявляет о своей готовности покупать иностранную валюту по курсу 4,2 триллиона марок за доллар. Одновременно Шахт объявляет об отказе Рейхсбанка принимать так называемые «чрезвычайные деньги», которые в тот момент печатали уже все кому не лень («каждый сам себе Рейхсбанк» — как выразился Шахт). Для спекулянтов, которые как в каком‑то волшебном сне продолжали вершить свои грандиозные махинации, это прозвучало как гром среди ясного неба. Падение марки немедленно прекратилось

В своих мемуарах Шахт вспоминал, что, когда в первый день работы пришёл в министерство финансов, в его маленьком тёмном кабинете обнаружился только стол с телефоном. В течение недели, сидя за этим столом, он обзванивал знакомых банкиров. И, видимо, достиг необходимых соглашений. Марка была стабилизирована на отметке 4,2 триллиона за доллар.

Это, по‑своему, интересная цифра. 4,2 марки — именно столько перед войной стоил доллар. Можно сказать, что война обошлась Германии в падение её валюты в триллион раз. А можно и так, что вся германская мощь 1913 года стоила теперь один американской доллар.

Было ли это показательной мрачной шуткой банкиров? Или, как утверждает Шахт, наиболее удобной для бухгалтеров цифрой, которым ничего не приходилось пересчитывать, а только стирать нули? Так или иначе, но двенадцать нулей, нарисованных «невидимой рукой рынка» за магической цифрой 4,2, были стёрты. В этот же день президент Рейхсбанка Хафенштейн, человек, запустивший процесс гиперинфляции и потерявший на ней практически весь золотой запас страны, умер от сердечного приступа.

Ялмар Шахт назовёт 20 ноября вехой в истории стабилизации марки.

А что же Германия? Страна в этот момент представляла собой финансовый труп с полностью выпущенной из него кровью. Но тело её будет ещё вполне пригодно для дальнейших манипуляций. Достаточно было лишь накачать его «новой кровью» и заставить работать, как некоего нового Голема.

Последнее и было осуществлено с помощью т.н. Плана Дауэса, разработанного при непосредственном участии Ялмара Шахта.

8. Планы Дауэса

Очевидно, что в прекращении экзекуции над Германией были заинтересованы не только немецкие националисты. Осуществления планов Франции стать хозяином континента не могла допустить и Англия. И лишь только истинные цели захвата Рура стали ясны — англичане забили тревогу. Дело вполне могло кончиться новой полномасштабной войной, на этот раз — Англии и Германии против Франции.

Боевые действия Англии против Франции станут ещё реальностью в 1940‑м. Однако в 1934‑м до этого не дойдёт. Американцы предложат гораздо более изящный и доходчивый для французов путь — обвал франка. Для двух бастионов доллара и фунта, действующих сообща, это окажется не трудной задачей.

В начале 1924 года курс франка будет обрушен на валютных биржах. После чего Франции, для «спасения национальной валюты», будет предложен группой Моргана кредит в 100 миллионов долларов под залог французского золота. В конце апреля посол США в Берлине Алансон Хьютон запишет в своём дневнике: «Англия и Америка взяли франк под контроль и, видимо, могут теперь делать с ним всё, что захотят».

Воевать с оружием в руках французы готовы не были. Спешно созванная в Лондоне Конференция стран Антанты зафиксировала победу англо-американского блока. А уже 8 апреля 1924 г. был обнародован План Дауэса, разработанный банкирами группы Моргана при участии Ялмара Шахта.

План предполагал прекращение оккупации Рура и поддержание экономики Германии с тем, чтобы та могла продолжать выплачивать репарации. Для этого в обескровленное тело Германии вливался огромный финансовый заём — 200 миллионов золотых долларов. Для контроля и оплаты которого основные статьи бюджета Германии, акцизы, пошлины, а также право эмиссии переходили под контроль комиссара по налогам (то есть всё той же группы Моргана).

Под контроль репарационной комиссии сроком на 40 лет переходили также все железные дороги Германии. Национальная валюта прекращала своё существование и заменялась золотым стандартом (новая «золотая марка», по сути, и означала доллар).

Таким образом на мостик германского экономического корабля вступал американский финансовый капитан. Его же рука отныне должна была крутить колесо германской экономики.

Как же это финансовое колесо крутилось? А вот как: США предоставляют кредит Германии. Та выплачивает репарации союзникам. Союзники, в свою очередь, возвращают свои военные долги американским банкам. После чего деньги вновь возвращаются в Германию в качестве займа. И далее — по‑новой, на новый круг. И с каждым разом, каждой новой операцией репарационные платежи обрастали всё новыми комиссиями и процентами.

Этот чудный план Джон Мейнард Кейнс назвал «великим круговоротом бумаг» через Атлантику. Это положение сохранялось вплоть до краха пирамиды, то есть до 1929 года, когда поток кредитов прекратился.

Но всё это будет позже. Пока же международный банковский капитал учреждал в Берлине свой бастион, включая его в цикл своих баснословных спекуляций. Приобретение банкиров было тем более выдающимся, что одновременно бо́льшая часть промышленности, транспортная и финансовая система Германии оказывались в их руках — сделка, которую можно, пожалуй, поставить в один ряд с хрестоматийной покупкой Натаном Ротшильдом английской финансовой системы после битвы при Ватерлоо.

Только теперь в руки банкиров ФРС переходила не только немецкая, но фактически вся европейская финансовая система: «От Польши до Румынии на всём протяжении 1920‑х годов одни и те же люди … успешно устанавливали экономический контроль над большинством стран континентальной Европы под предлогом внедрения «кредитоспособной» национальной политики, неофициально сыграв роль, отведённую в 1980‑х годах Международному валютному фонду»[2].

9. Колония

Итак, попытка французов добить умирающего льва через захват Рура провалилась. (Заметим в скобках, что при всей её бандитской сущности это была последняя в этом роде попытка континентальной державы удержать власть над Европой. Поражение Франции означало капитуляцию континентальной Европы перед англосаксонским капиталом.)

Германия, лишённая, согласно плану Дауэса, важнейших элементов суверенитета (управления финансами, контроля над транспортной системой, надзора над сбором налогов и пошлин, независимости судебной власти), обращалась в американскую колонию (точнее, колонию банковских домов Уолл-стрита). И не нужно было обладать слишком проницательным умом, чтобы осознать, что совсем скоро та же судьба ожидала и остальную Европу.

Однако после долгих месяцев шантажа возможным революционным хаосом, анархией и полномасштабной войной испуганным европейцам оставалось лишь безропотно принять условия англоамериканского мира.

Так оккупация Рура закладывала основания будущей европейской войны и будущего «нового порядка» европейского дома. Французы отступали, но по путям, протоптанным ими, в Европу полновластно входил американский капитал.

Позднее сам генерал Дауэс (лицо, в сущности, совершенно ничтожное, которое, подобно Вильсону или Рузвельту, призвано было скрывать истинных акторов процесса) простосердечно заметит: «Если бы Франция не была в Руре, то и мы (т.е. американцы) не были бы здесь».

10. Мир и безопасность

После принятия Плана Дауэса прирученную и обращённую в полуколонию Германию начинают «выводить в свет»: в 1925‑м Германия подписывает договоры в Локарно, которыми подтверждает своё согласие с установленными в Версале западными границами. В следующем году Германию вводят в Лигу Наций…

В эти золотые годы своего могущества англосаксы, избавившись от главных врагов и конкурентов, вводят моду на пацифизм: «План Дауэса вывел Европу из хаоса на путь мирной реконструкции!», «Мы на пороге нового возрождения Европы!» — кричит англоязычная пресса. Действительно, к чему оружие, если все цели, которых можно было им добиться, уже и так достигнуты?

Очевидно, что «компания пацифизма» призвана была, прежде всего, «заговорить» французский милитаризм, зализывающий раны, но не растерявший затаённых амбиций. А также — молодые националистические движения, набирающие силу по всей Европе.

Главным врагом националистов был, конечно, Коминтерн, не оставляющий попыток раздуть пожар «мировой революции» в Европе. Но для парламентской демократии, английского либерализма и международного капитала националисты также представляли проблему. Трудно сказать, насколько всё это достигало цели, но, как замечает английский историк Джон Фуллер: «К тому времени, когда Гитлер пришёл к власти, британский народ был настолько загипнотизирован этой пропагандой, что, если бы какое‑нибудь британское правительство предложило перевооружение, его устранили бы от власти» [3].

11. Явление третье: Норман

Замечательнее же всего то, что, под сладкие песни о мире и безопасности, между Англией и Америкой разворачивается в это время настоящая торгово-финансовая война. И теперь, после того как Франция была повержена, а Германия «приватизирована», мировым грантам предстояло выяснить отношения между собой.

В 1925 г. Англия и США «перевооружаются», возвращаясь к золотому стандарту. В это время во главе Банка Англии стоит весьма интересная личность — Монтегю Норман, друг, коллега и соратник Ялмара Шахта.

Многие называют Монтегю Нормана главным злодеем и тайной пружиной банковского краха 1929 года. Итальянский экономист Гвидо Препарата описывает Нормана как отшельника, влюблённого в свой банк и Британскую империю, не имеющего ни компании, ни друзей. Кроме того, «прирождённый лидер, он испытывал глубокое отвращение к так называемой демократии…»[4]

Любят также цитировать личного секретаря Нормана, по словам которого, его шеф ненавидел три вещи: французов, католиков и евреев. Трудно сказать что‑то насчет католиков (хотя англичанам и свойственна такая вражда, к католической во многом Германии Норман относился с приязнью), а вот причины не любить евреев у него были. И сейчас мы поймём, какие.

Шахт и Норман познакомились в 1924 году, и с тех пор их связывала дружба, продолжавшаяся до самой смерти Нормана в 1945 году. Связывала их не только общая профессия, но и общие взгляды. Тот и другой были патриотами и консерваторами, тот и другой (как и многие в то время) поддерживали идеи экономиста Джона Мейнарда Кейнса.

Кейнсианство же как экономическая доктрина представляло собой своего рода «третий путь» против крайностей неолиберализма и марксизма. Известно высказывание Кейнса о капитализме, который представляет собой «странную веру в то, что самые мерзкие люди из самых мерзких побуждений могут каким‑то образом действовать на общее благо».

То есть, как ни парадоксально это сегодня звучит (а в то время было совершенно естественно), главные банкиры Германии и Англии были антикапиталисты, выступающие за сильное государство и государственный контроль над безудержными спекуляциями банкстеров. Которые, как они это уже знали, не просто разоряют и захватывают государства, но и развязывают мировые войны.

Банкстеры были неолибералами. Флагманом неолиберализма была ФРС.

К неолиберализму Норман и Шахт питали отвращение. Будучи кейнсианцами, они выступали за разумный контроль государства над свободой банка.

У Нормана была ещё одна причина не любить банкиров ФРС: их помощь большевикам. Об этих связях, как мы видели, англичане были некоторым образом осведомлены. Кроме того, они прекрасно помнили высказывание Маркса: пока существует Британская империя, мировая революция невозможна. И планы банкиров большевизировать Россию, а вслед за ней Германию никак не могли прийтись им по душе. Итак, у Нормана и Шахта были причины играть против ФРС (впрочем, весьма осторожно, ведь и тот и другой были частью банкирской системы).

Отсюда вполне естественным выглядит и то, что Шахт чуть ли не с 1923 года поддерживал Гитлера, видя в нём силу порядка, способного обуздать спекулятивный анархизм еврейских банкстеров. Уже с 1926 года Шахт открыто поддерживает НСДАП. Понять взгляды Шахта (в которых он был совсем не одинок) нам поможет свидетельство Уильяма Ф. Энгдаля. Точнее, запись сотрудника американской разведки Трумана Смита, которую он приводит.

В конце 1922 года Смит встречался с Гитлером в Мюнхене и в своём отчёте, датированном ноябрём 1922 года (т.е. ещё до мюнхенского путча), представил следующие рекомендации относительно группы Гитлера:

«Его основная цель — победа над марксизмом. … Его движение стремится к установлению национальной диктатуры непарламентскими средствами. После прихода к власти он потребует снизить требования по репарациям до реалистичной цифры, но после этого обязуется выплатить согласованную сумму до последнего пфеннига, объявив это делом национальной чести. Для выполнения этой задачи диктатору необходимо ввести систему всеобщего обслуживания репарационных выплат и обеспечить её поддержку всеми силами государства. Его власть в период выполнения репарационных обязательств не должна ограничиваться каким бы то ни было законодательным или народным собранием…»[5]

Перед нами ясная и понятная программа, которая могла прийтись по душе не только Шахту и Норману, но и миллионам поклонников, которыми в 1933‑м Гитлер реально обладал по всей Европе.

Осенью 1931 года Шахт представил Норману в Лондоне Альфреда Розенберга. Оба остались вполне довольны друг другом. Норман решил поддержать НСДАП. И как только 30 января 1933 года Адольф Гитлер стал рейхсканцлером, предоставил ему кредит Английского банка, в котором Германия весьма нуждалась. Одновременно Гитлер назначил Шахта министром экономики и президентом Рейхсбанка. Шахт оставался важнейшей фигурой в правительстве НС, связывающей Рейхсбанк со всей мировой банкирской сетью. Однако Гитлер, хотя и осторожно, но последовательно шел к полной национализации Рейхсбанка. В ответ на бойкот, объявленный НС Германии мировой еврейской олигархией, он открепил марку от банкирского золота, привязав её к земле и труду граждан рейха… А в начале 1939 года уволил Шахта с поста руководителя Рейхсбанка, когда тот отказался выдать ему необходимый кредит. Фактически это означало полную национализацию и подчинение Рейхсбанка государству. Именно это, как многие считают, и послужило спусковым крючком новой мировой войны…

Однако не будем слишком забегать вперёд. Вернёмся к Германии эпохи действия Плана Дауэса.

12. Вавилон

Пять этих лет радужных мечтаний о мире под медные трубы пацифизма в истории Германии остались под именем «золотых двадцатых», пятилетия «процветания» Веймарской республики (1924–1929). Процветали, конечно, в основном американские бизнесмены и банкиры.

Новые хозяева страны смотрели на своё приобретение как на, прежде всего, выгодное предприятие, которое должно приносить прибыль. А значит — производить товары и продавать их (желательно, где‑нибудь на Востоке, поскольку на свои рынки англичане и французы пускать немецкие товары отказывались). А вырученные деньги отдавать в качестве репараций.

Всё, что могло принести немедленный и прочный доход (сталелитейная промышленность, машиностроение и транспортная система), было оставлено на плаву, всё же прочее мелкое и среднее производство было подвергнуто безжалостной «оптимизации». В первые же месяцы после принятия Плана Дауэса число банкротств предприятий возросло на 450 процентов. Четверть государственных служащих оказались без работы. К 1926 году в Германии насчитывалось уже два миллиона безработных.

«Из переживаний перманентного налёта Германия вгонялась в ступор стабильной безнадёжной нищеты», — пишет современный исследователь. Но после безумия гиперинфляции это была хоть какая‑то стабильность. Хотя люди оказались полностью заброшены и предоставлены самим себе, надежда найти хоть какую‑то работу все‑таки оставалась.

В это время вдоль центральных улиц крупнейших городов Германии вырастают вереницы фешенебельных гостиниц и ресторанов. Новые хозяева страны обращают верхнюю палубу «теплохода Германия»» в дорогой отель для богатых туристов. Здесь царит атмосфера вальяжной неги и свободы нравов. Остальная Германия нищенствует. А за фешенебельными фасадами гостиниц и ресторанов Берлина толпы нищих немецких детей обоих полов зарабатывают проституцией.

Берлин в это время становится мировой столицей разврата и порноиндустрии. Тысячи кабаре для любителей всяческих девиаций, бесчисленные отели, сдающие номера на час, журналы и представления всех уровней раскрепощённости. И в тот самый момент, когда на прилавки немецких магазинов, в театры и мюзик-холлы хлынуло порно, в коридоры германских учреждений хлынули своры американских брокеров.

13. Распродажа

В это время американский рынок поражает новая «золотая лихорадка»: облигации, купленные на немецком рынке, раскупаются как горячие хотдоги. Вдохновлённые американской мечтой граждане Города на холме с невиданным проворством бросились на широко открытую дешёвую распродажу купленной «за доллар» страны. Ажиотаж охватывает Америку сверху донизу. Биржевые спекуляции делаются национальным спортом. Играют банкиры и бизнесмены, пролетарии и домохозяйки. Всякое помещение, в которое можно повесить доску и рисовать мелом на ней курсы акций, обращается в биржу, и лучше всего для этого подходят классы общеобразовательных школ.

Колесо «трансатлантического круговорота бумаг» весело вращалось, взбивая воды финансовой стабильности. Поддерживаемый долларовой волной «теплоход Германия»» уверенно держался на плаву. Америка продолжала кредитовать Германию; та — выплачивать репарации союзникам; те — отдавать долги американским банкам; а банкиры — вновь спонсировать Германию…

При этом перед глазами немцев, французов, англичан и даже самого американского государства золотые доллары являлись на миг, лишь для того, чтобы тут же уплыть дальше, к владельцам этого волшебного казино, которые и снимали весь банк. Для прочих участников марафона (и, прежде всего, Германии) колесо, взбивающее пену инфляции, обращалось в молот, всё глубже и глубже вгоняющий страну в долговую яму госдолга.

К 1929 г. уже практически вся германская промышленность принадлежит различным американским финансово-промышленным группам. А долг Германии иностранным банкам по краткосрочным кредитам достигает уникального для того времени уровня — 16 миллиардов рейхсмарок!

В это же время пузырь американского рынка ценных бумаг надувается до астрономических размеров. Ставки по коротким онкольным кредитам в разгорячённом безумной гонкой за прибылью Нью-Йорке превышают уже 20%! И в этот самый момент движение прекращается: финансовая река, утратив интерес к Германии и изменив русло, хлынула вдруг на собственно американский рынок. Колесо «трансатлантического круговорота бумаг» остановилось…

14. Гром небесный

Экономисты до сих пор спорят о том, чем был вызван фондовый крах 1929 г. и последовавшая за ним экономическая депрессия. На этот счёт существует слишком много версий, чтобы даже просто их перечислить. И то, что большинство из них имеет целью скорее скрыть истину, нежели её прояснить, дела, конечно, не упрощает.

Исчерпывающий ответ о причинах мирового кризиса едва ли когда‑нибудь будет дан. Деньги любят тишину. Тайны, окружающие финансовую власть, надёжно скрыты за молчаливыми фасадами банков.

Однако очевидно: чтобы опрокинуть банковскую систему, в которой по кругу «мирового круговорота бумаг» кружится, не сбавляя оборотов, гигантский чугунный шар «немецкого кредита» (и 16 миллиардов рейхсмарок госдолга Германии), достаточно было легкого толчка. И этот толчок последовал.

Ещё летом 1927 года ФРС снизила процентную ставку с 4 до 3,5 процента. Как считают, именно от этой искры и возгорится пламя лесного пожара. Ставка в Нью-Йорке была всего на один пункт ниже, чем в Лондоне, но это незначительное удешевление денег привело к тому, что американский спекулятивный рынок взлетел. А ФРС, произведя мощную кредитную эмиссию и увеличив денежную массу на 62%, ещё два года вела свою безудержную биржевую спекуляцию на снижении процентных ставок, пока к августу 1928 года рост спекулятивной активности не вышел из‑под контроля, а к июлю 1929 года не стал катастрофическим… Желая обуздать ситуацию, Лондон и НьюЙорк принялись повышать ставки и сжимать денежную массу, чем вызвали окончательный крах…

Гвидо Препарата пеняет на коварство Монтегю Нормана, чьей «единственной супругой была империя (если не считать обожаемого банка)»[6]. Итак, пока дельцы ФРС вгоняют в долги европейские столицы, наживаясь на гигантских суммах немецких репараций, Норман, как истинный английский империалист, делает всё, чтобы накопить и защитить золотой запас Банка Англии. Для этого он одной рукой путём дефляции (ограничения денежной массы) и пауперизации Индии привлекает индийское золото в Лондон, а другой, поощряя инфляцию (то есть увеличение денежной массы) в Америке, уводит золото из Нью-Йорка… Однако положение Британии не улучшается. «Евреи продолжают день за днём отбирать наше золото», — жалуется он в конце 1928 года Шахту[7]. И в конце концов провоцирует «великий крах октября 1929 года».

Мнение Препараты разделяет и Энгдаль: Норман предложил управляющему Нью-Йоркского федерального резервного банка Джорджу Гаррисону повысить учётные ставки в США. Гаррисон согласился, и в последующие несколько месяцев произошёл грандиознейший финансовый и экономический коллапс в истории США.

Каков же был план Нормана– Шахта? А вот какой: обрушив финансовую пирамиду необузданной спекулятивной лихорадки вокруг немецких ценных бумаг и торпедировав тем самым банкирскую мишпуху ФРС, освободить Германию для «сильной руки», которую друзья-банкиры увидели в Гитлере…

Позднее, в годы депрессии, Шахт будет ездить с многочисленными лекциями по миру, убеждая американцев, французов и англичан, что именно германские репарации явились причиной общемировой депрессии, и призывая их отказаться от германских долгов.

15. Депрессия

Что ж, финансовый крах Нью-Йоркской биржи и последовавший затем мировой обвал надутого банкирами спекулятивного пузыря и правда непоправимо изменили мир. К 1932 г. индекс промышленного производства и национальный доход в США упал уже вдвое ниже докризисного. Выплавка чугуна и стали, производство автомобилей упали на 75%. Число банкротств банков, производств и предприятий приняло обвальный характер. Безработица достигала, по разным оценкам, от 12 до 15 и более миллионов человек.

Многие разорённые американцы, в миг лишившись жилья, вынуждены были обитать в трущобах лачуг, с мрачной иронией прозванных «гувервиллями» (в честь президента Гувера). Один из таких «гувервиллей» обосновался в Центральном парке Нью-Йорка, а некоторые «гувервилли» просуществовали до конца 1940‑х гг.

Происходящее, как в некоем зеркальном отображении, удивительным образом напоминает Германию периода гиперинфляции.

Замечательно похожими оказались и результаты. Разумеется, настоящие хозяева «казино» не пострадали. Но более половины американских банков в ходе кризиса полностью разорились, а 50% банковских активов оказались сосредоточены в руках сотни ведущих банков (из них 25% активов — в руках 14 крупнейших). Не будет, пожалуй, преувеличением сказать, что в эти годы американская финансовая система оказалась куплена банкирами ФРС так же, как до того ими была куплена страна под названием Германия.

Среди тех же, кто заработал на кризисе, встречаются интересные имена: Бернард Барух, Джозеф Кеннеди (отец будущего президента), Генри Моргентау (будущий министр экономики в кабинете Рузвельта, автор идеи экономического и промышленного уничтожения Германии после Второй мировой войны, известного как «план Моргентау»).

В конечном счёте, итоги кризиса оказались катастрофичны и для Америки, и для Европы. В момент, когда долларовый поток «круговорота бумаг» иссяк, на мели, прежде всего, оказался «пароход Германия». Но с ним вместе и прочие участники марафона.

Какое‑то время Германии удалось продержаться при помощи профессиональных манипуляций Шахта. Но к концу 1931 г. стало ясно, что страна не в состоянии выплачивать не то что репарации, но и проценты по своим астрономическим долгам

Заявление Германии о банкротстве повлечёт за собой волну отказа от долгов, по сути — суверенный дефолт многих стран. Осенью 1931 г. рухнет английский фунт, следом кризис накроет британские доминионы. К концу 1931 г. «цунами девальваций» накроет более двух десятков валют по всему миру.

Обесценивание валюты вынудит Англию отказаться от золотого стандарта. Более трёх десятков стран последуют её примеру. В 1933 г. от золотого стандарта откажется и США.

Девальвация доллара ознаменует собой окончательный крах системы металлических денег. Отныне деньги — только бумага. К концу 1933 г. объём мировой торговли сократиться от докризисного в три раза.

Но самый сильный удар кризиса вновь примет на себя Германия. С самым его началом тучные американские бизнесмены, успевшие приятно расслабится на комфортабельной палубе «парохода Германия», начинают спешно сворачивать пожитки и валить с тонущего корабля. Вновь начинается ничем не контролируемый вывоз собственности. Спекулятивные торговые компании снова начинают лихорадочно наращивать обороты, а бесконечные вереницы эшелонов — вывозить нажитое добро. В страну словно опять вернулся 1923 год…

К 1933 году производство в Германии падает до половины от докризисного. Почти половина наёмных рабочих остаются полностью без работы, ещё четверть заняты лишь частично. Почти 9 миллионов безработных будет прозябать на немецких улицах зимой 1932–1933 годов. Кульминационной точки достигает смертность. В стране вновь воцарятся нищета и безысходное отчаяние.

А вместе со всем этим в доведённую до предела страну вернётся тот, кого 10 лет назад вызвала из безвестности французская оккупация Рура: лидер некогда крошечной национал-социалистической рабочей партии Германии, а ныне фюрер германского народа Адольф Гитлер.

Абсолютной власти Гитлер достигнет в январе 1933‑го. Тогда же к власти в США приходит ставленник банкирских кланов ФРС Франклин Делано Рузвельт. Круг замкнулся…

Заключение

В этой работе мы рассмотрели лишь один аспект Великой депрессии, оставив в стороне многое другое, например, такие вопросы: кто финансировал Гитлера? Или: на какие деньги шла индустриализация в СССР? Ввиду настоящих барханов мифов, которыми занесены эти истории, они потребовали бы отдельной большой работы. Нашей же задачей было показать главное: настоящей причиной коллапса стала послевоенная «приватизация» Германии банкирами ФРС и их беспрецедентные спекуляции на строительстве гигантской финансовой пирамиды… Эта спекулятивная пирамида, с невероятной скоростью загоняющая европейские государства в кабалу госдолга, непременно должна была рухнуть. И если ей немного помогли, то…

После Второй мировой войны банкиры учтут неудачу, и их следующий План Маршалла (второе переиздание Плана Дауэса) для Европы станет гораздо более долгоиграющим: лягушку надо подваривать медленно… Лягушку Запада медленно подваривали в течение почти 70 лет, и лишь в самые последние годы темпы захвата мира вновь стали галопирующими, похожими на те, какие наблюдались в эпоху действия Плана Дауэса…

Подчеркнём и ещё один важный момент. Интересы Англии и США (точнее, Британской империи и банкиров ФРС) принципиально не совпадали тогда, не совпадают они и сегодня. Об этом, хотя мы и зареклись не касаться других тем, сказать пару слов всё‑таки придётся.

Осенью 1923‑го, перед очередной попыткой большевистского переворота в Германии, тов. Г. Зиновьев (Овсей-Гершон Аронович Радомысльский, благополучно расстрелянный в 1936 г.) опубликовал в «Правде» серию статей, в которых объяснял, зачем нам нужна революция в Германии: «Германия с её мощной промышленностью, с её хорошо организованным рабочим классом плюс аграрная Россия, соединившись, создадут ту самую сильную, могучую социалистическую страну, с которой уже никто никогда не сумеет совладать»…

Кажется, именно таким и был изначальный план синдикатов: мировая война… Перерастание войны мировой в войну гражданскую… Революции в России… Революция в Германии… Объединение… Большевизация и власть банковских синдикатов ФРС во всей Европе…

Однако эти планы точно не были в интересах Англии. Собственно, её главным интересом в Первой мировой войне и было решение задачи недопущения союза России и Германии. Это касалось традиционных монархий. Тем более это касалось большевизма.

Итак, у Британии были все причины противиться этим планам. И эти планы и правда ждала неудача: провал восстания Либкнехта–Люксембург в 1919‑м… Провал похода Троцкого на Берлин в 1920‑м… Провал Всегерманского восстания 9 ноября 1923‑го… Тем не менее Коминтерн продолжал готовить большевистский переворот в Германии вплоть до начала 1930‑х. Согласно Э. Саттону, синдикаты одновременно накачивали мощь Германии и СССР, чтобы столкнуть их в новой войне, и, ослабив Европу, овладеть ей. То есть действовали так же, как и в Первую мировую. Действительно, так всё в итоге и произошло. Очевидно, однако же, и другое: если Саттон прав, то в 1933‑м синдикатам гораздо предпочтительнее была бы большевизация Германии, с которой они овладевали Европой без чрезмерных рисков и затрат. Однако такая ситуация, как мы видели, совершенно не устраивала Англию. И уж если кому и выгоден был приход Гитлера к власти в этот момент (довольно короткий, скоро ситуация изменится), то, конечно, ей…

Вернемся в сегодняшний день. Сегодня, после организованных, оплаченных и выигранных синдикатами двух мировых и одной холодной войны, власть их поистине огромна. Сегодня невозможно представить себе, чтобы человек уровня Генри Форда посмел сказать что‑нибудь вроде: паразиты Уолл-стрит не производят ничего, кроме бумаг… Единственный путь достичь мира в мире — это помешать 50 крупнейшим банкирам заниматься своим бизнесом…

Никто сегодня не может бросить банкирам вызов. Экономическая война США и Китая не покушается на их власть. Ещё меньше это можно сказать о нашей СВО. Наши сегодняшние законы анти-ЛГБТ — едва ли не более, нежели кость, брошенная патриотам (особенно на фоне того замещения русского населения мигрантами, которое мало отстаёт от геноцида европейских наций, идущего параллельно на Западе).

Так что, пожалуй, единственным раздражителем власти глобализма является тот «разумный консерватизм», который манифестирует сегодня Россия и которому активно сочувствует консервативно-социалистический Китай, религиозно-консервативный Иран, отчасти Индия, да ещё, пожалуй, КНДР. И знамёна которого поднимает Трамп в США. Выражается этот «разумный консерватизм», главным образом, в противодействии победному шествию ЛГБТ, знамёна которого (как некогда знамёна Коминтерна) развеваются почти над всем миром. Впрочем, сей «разумный консерватизм», как видим, весьма и весьма умерен. И такова в целом единственная идеологическая альтернатива глобализму.

Конечно, на этом фоне все разговоры о «скором падении Запада» выглядят довольно наивно. И США, и Европа, и Россия, и Украина могут быть просто (в течение одного-двух-трёх поколений) стёрты с лица земли с помощью одного только замещения их мигрантами. Но власть международных банкиров от этого только окрепнет.

Что же может её поколебать? Этому, собственно, и посвящена была наша работа.

Разумеется, даже эти противоречия не обрушат власти синдикатов, как не обрушила её и Великая депрессия 1930‑х. Но создать определённые точки бифуркации и новые в них степени свободы она определённо способна. А в такие моменты многое становится возможным. В том числе, и наше национальное возрождение. То есть, в конечном счёте, надеяться нам остаётся только на потенциальную силу России и Господа Бога. Но разве были времена, когда в России было иначе?

Примечания:

1 Энгдаль У.Ф. Столетие войны: англо-американская нефтяная политика и Новый мировой порядок. — М., 2014. С. 69.

2 Энгдаль У.Ф. Столетие войны: англо-американская нефтяная политика и Новый мировой порядок. — М., 2014. С. 69.

3 Фуллер Дж. Ф.Ч., Вторая мировая война 1939–1945 гг.

4 Препарата Гвидо Джакомо. Гитлер, inc. Как Британия и США создавали Третий рейх. — М.: Поколение, 2007.

5 Энгдаль У.Ф. Столетие войны: англо-американская нефтяная политика и Новый мировой порядок. — М., 2014.

*признано экстремистским движением и запрещено в РФ