«Если композиция, выставленная на обозрение толпы, не будет понятна хотя бы одному человеку, наделенному обыкновенным здравым смыслом, значит, она неверна и фальшива».
Дени Дидро «Салоны»
Любое искусство когда-то было «современным», то есть волнующим или скандальным, но шли годы, и всё те же линии становились выверенной «классикой» или, во всяком случае, теряли сочный ореол новизны. Выставки современного искусства, где умники ворчат, что «раньше было лучше» проводились издавна, с 1667 года, когда Людовик XIV повелел выставлять работы членов Королевской Академии в строго отведённых помещениях.
С 1670-х стали выходить и каталоги. Способ размещения картин тогда был совсем иной – мы бы решили, что это какой-то «сумбур вместо музыки», но, тем не менее, начало положено в XVII веке, а уже в следующем столетии возникла художественная критика, и её родоначальником называют философа Дени Дидро, с именем которого связана очередная экспозиция в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина.
Итак, «Салоны Дидро. Выставки современного искусства в Париже XVIII века». Сам энциклопедист-распутник (а он был тем ещё бонвиваном) не держал салона, как может показаться неискушённому посетителю. Увесистый сборник «Салоны» — это часть обширной переписки Дени Дидро с Мельхиором Гриммом, ещё одним светочем эпохи и «собеседником» Екатерины Великой. Почему в кавычках? Беседы велись в письмах. В те годы все мало-мальски грамотные люди много писали, причём обстоятельно и выделяя каждую мелочь. Что уж говорить о таких титанах мысли, как Дидро? Эти послания – настоящий кладезь философских, социологических, бытовых знаний о XVIII столетии.
В «Салонах» Дидро содержатся искусствоведческие заметки о текущих выставках в Париже, а заодно – рассуждения о безрадостной реальности и упадке интеллектуализма. «Диву даешься, каким образом, вопреки всем усилиям задушить у нас науки, искусства и философию, они всё же существуют!», - и это Дидро так выражался о блистательных вехах, на кои нынче и равняться нет резона, ибо не тянем. Впрочем, кто знает – через пару-тройку веков и наш деграданс нарекут как-нибудь жизнерадостно.
Жёстко отзывался мудрец и о творчестве современных мастеров: «Всё на свете иссякает. Художники могут видоизменять свои творения до бесконечности, но правила искусства, законы его и применение их ограниченны. Быть может, благодаря новым познаниям и возможностям, выбору неизбитой формы мне удалось бы поддержать все очарование интереса к использованной уже теме, но я ничего не приобрёл». То есть уже в 1760-х возникала усталость от повторяемости мотивов и ограниченности идей. Возникала она и раньше – в эпоху Ренессанса, когда Джорджо Вазари полагал, что всё лучшее уже сделано.
Однако Дидро не был таким уж злобным критиканом – он мог искренне восхищаться. Например, его любимым художником всегда оставался Жан-Батист Симеон Шарден, и потому сия реплика неслучайна: «Вы, Шарден, появляетесь как раз вовремя, чтобы отдохнул мой взгляд». В экспозиции представлен реалистичный натюрморт Шардена с атрибутами искусств, написанный по заказу Екатерины II. «Как соблюдена здесь перспектива! Какие рефлексы отбрасывают предметы друг на друга! Какие четкие объемы! Не знаешь, в чем именно кроется очарование, ибо оно разлито повсюду», - радовался Дидро.
Столь же пафосно расписал он шарденовский «Натюрморт, изображающий барельеф Бушардона ‘Осень’» - одну из лучших вещей художника, которую можно назвать «шедевр в шедевре». Интригующий момент – вкусы Екатерины и Дидро всегда совпадали, и всё то, что хвалил учёный в письмах Гримму, оказывалось по душе и царице. Но и это ещё не самое приметное – все те же картины потом отмечали советские искусствоведы, как «торжество реализма» и «величие гуманистических тенденций».
Дени Дидро не выносил рококо, а к Франсуа Буше – первейшему адепту стиля, относился, как к шарлатану и потакателю дурным вкусам элиты. Среди экспонатов – трогательное, ванильно-карамельное «Рождество» Буше. Такое нежное, манерное, как и все художества этого ставленника мадам де Помпадур! «Должен упомянуть небольшое «Рождество» Буше. Признаю, что колорит его фальшив, а краски слишком ярки; что младенец неестественно розового цвета; что в подобном сюжете нет ничего более нелепого, нежели вычурное ложе с балдахином, но Богоматерь несказанно прекрасна, трогательна и полна любви…», - Дидро был суров, но справедлив, и даже у несносного Буше видел проблески сознания.
Оноре Фрагонар, хотя он и являлся продолжателем дела Буше, создав, пожалуй, самые узнаваемые вещицы рококо, нравился философу гораздо больше. В основном, за то, что эволюционировал, не замыкаясь в рамках стиля «розовеньких будуаров». Повествуя о Салоне 1765 года, Дидро отличил «Детей фермера», написанных с юмором – там одни отроки пытаются накормить собаку фруктами, а другие – затеяли драку. «Сюжет задуман мило; производит впечатление, красочен. Хорошая небольшая картина, в которой сразу узнаешь руку художника», - резюмировал Дидро.
К Жану-Батисту Грёзу – одному из выдающихся живописцев позднего рококо (уже подёрнутого грустной дымкой сентиментализма!), Дидро относился довольно сложно – то бранил, то забрасывал похвалами. «Балованное дитя» - общепризнанный шедевр XVIII века. Что касается Дидро, то он «разнёс» эту жанровую сценку, не оставив камня на камне. Дескать, чем дитя - балованное? Тем, что потчует домашнего питомца своим обедом? Тут, скорее, пёс избалован, а не дитя.
Но больше всего досталось композиционному решению: «Всё полотно немного тяжеловесно и переполнено деталями сверх меры. Оттого-то и вся композиция грешит неслаженностью. Впечатление только выиграло бы, покажи художник лишь мать, ребенка, собаку да несколько предметов. Картина была бы спокойнее для глаз, чего сейчас никак не скажешь». Действительно, лишних штук там в избытке, если начать яростно придираться. Ещё мыслителю не понравилось …сопряжение головы и шеи у матери, а также цвет её декольтированной груди.
Тогда как фабула «Паралитик. Сыновняя любовь» до глубины души потрясла Дидро: «Грёз, друг мой, смелее прославляй в живописи мораль и не изменяй этому вовеки! Когда я увидел этого трогательного и выразительного старика, я ощутил, как смягчается моя душа, а глаза вот-вот увлажняются слезами». Большое семейство с благоговением и любовью ухаживает за больным отцом, находящемся в центре композиции. Эта вещь была куплена Екатериной при посредничестве самого Дидро.
Шарль-Андре Ван Лоо – ещё один крупный мастер Галантного века представлен работами «Испанское чтение» и «Грозящий амур». Об уже покойном Ван Лоо философ говорил в свойственной ему манере: «Этот художник рисовал легко, быстро и сильно. Он писал свободной кистью: колорит его смел и продуман; много мастерства — и никаких идей». Сначала приподнял, а затем – прихлопнул. По поводу «Испанского чтения», где мы наблюдаем группу молодёжи, занятой чтением вслух на лоне природы, Дидро высказался многословно: «Я нахожу, что две девушки с нежными, утонченными лицами очаровательны в своей правдивости. Читающий им вслух молодой человек с виду несколько простоват. Он выглядит приказчиком, вырядившимся в маскарадный костюм. К тому же у него слишком тяжелая челюсть». Дидро въедливо докапывался и до таких мелочей, как неэстетичная челюсть у центрального персонажа. Далее шёл пространный комментарий, что изображённая гувернантка «…лучше бы не отвлекалась от своего рукоделия». Но, вместе с тем: «Ни в чем нельзя упрекнуть ни рисунок, ни цвет, ни расположение предметов. Всё, что может дать картине столь совершенное мастерство, там есть».
А вот «Грозящий Амур» ему показался неудачным во всех отношениях: «Публике очень по вкусу подобный замысел живописца, я же не вижу в нем ничего значительного. Вся поза Амура неверна. Кстати, не приходилось ли вам замечать, что со стрелами Амура художники обращаются не столь свободно и умело, как поэты». Это - перенасыщенная, игривая вещица, не самая удачная у Ван Лоо, но в ней имеется эффект-загадка - стрела направлена чётко на зрителя, и куда бы вы не отклонились от картины, острие будет следовать за вами.
Полотно Николя-Бернара Леписье «Портрет семьи Леруа, слушающей чтение Библии» нынче предпочитают историки моды, так как здесь точнейшим образом выделены все нюансы домашних одежд 1760-х годов. Что же до остального, то люди на картине абсолютно разобщены и уставились непонятно, куда. Погружённость в религиозные тексты? Но смотрится, как апатия и желание уйти в себя или – уйти поесть. Скучно всем, включая священника. Единственным живым существом тут выглядит девочка, играющая с кошкой. Дидро выпалил жёстче: «Господин Леписье, оставьте эти сюжеты, они требуют той любви к правде, которой у вас нет. А ещё того лучше — не пишите совсем. Не стану описывать эту картину. На это у меня не хватит мужества». О, нет, подспудная правда у Леписье все-таки имеется – богатые буржуа делают вид, что веруют, а кюре уныло отрабатывает повинность, якобы просвещая осоловело-сытых господ Леруа.
В XVIII веке сделались актуальными «виды руин», и художники ездили в Италию, дабы прикоснуться к величественным камням. К пейзажисту Пьеру-Антуану Демаши у Дидро было меньше претензий, чем к большинству его коллег, рисовавших «заброшенные термы» с поразительной скоростью, не сулившей ничего путного. Картина Демаши «Античная базилика (Храм в руинах)» произвела настолько сильное впечатление на Дидро, что эскиз долгое время висел в его доме. «Развалины стен производят впечатление своей внушительностью, а то, что художник поместил возле них лишь несколько фигур, говорит, как мне кажется, о хорошем вкусе. В храмах, руинах и среди пейзажей, то есть в местах, где не следует нарушать тишину, надо размещать поменьше фигур, но они должны быть превосходно написаны», - подытожил энциклопедист. «Буря на море» Жозефа Клода Верне – динамичная, экспрессивная вещь, не характерная для XVIII века, также приглянулась и была куплена для рабочего кабинета.
Несколько меньше повезло Юберу Робену, многообещающему юноше, не просто путешествовавшему, но и обучавшемуся в Италии, где он и познакомился с Джованни Пиранези. Надо сказать, что французская Академия Художеств, а вслед за ней и весь интеллектуальный бомонд ревниво относились к ученикам римских заведений. Дидро отметил по-итальянски лёгкую кисть Робена и, разумеется, привычно оценил его «Павильон с каскадом»: «Руины справа, статуя, водоем, берег – словом, всё на одной половине картине написано красочно, эффектно. Остальное – убого, тускло, серо, не запоминается, словно работа ученика, плохо закончившего начатое умелым мастером».
В целом, ни один Салон не удовлетворил Дидро в должной степени, а иной раз его заметки начинались с явных грубостей. «Что за убогий Салон у нас в нынешнем году!», - воскликнул он после созерцания итогов 1769 года. Совсем другие ощущения вызывает проект Пушкинского музея – тут бережно отнеслись к наследию Дени Дидро и даже сконструировали его воображаемый кабинет. Был бы доволен сам философ? Взбесился бы, сочтя, что в разумно-светлом будущем, о коем так мечтали энциклопедисты, всё так же не умеют отличать высокую живопись от поделок!
двойной клик - редактировать галерею
