«…Как в мареве костра,
дрожащем между пламенем и дымом
беззвучно распадался Карфаген
задолго до пророчества Катона».
Иосиф Бродский
…У него была наружность классического русского интеллигента – удлинённое лицо с высоким лбом, умные глаза с хитринкой, а ещё - усы и бородка. Чеховский вариант. Хотя, автопортрет, сделанный в конце 1910-х годов, напоминает и древние фаюмские лики, и современных французов. Кто же это? Александр Александрович Рубцов – живописец, график и публицист, чьё творчество – уникально, ибо находится на стыке трёх цивилизаций – русской, французской и восточной, североафриканской.
О нём гораздо лучше знают в Тунисе и во Франции, чем в России, однако, Третьяковка решила восполнить этот пробел, и в её стенах сейчас проходит выставка «Под солнцем Карфагена», посвящённая творчеству забытого мастера. Являть «затерянные» имена – положительный тренд нынешних проектов. Сверхпопулярные творения, хрестоматийные фамилии – кого этим поразишь в нашу информационную эпоху? Отсюда – интерес к тому, что оказалось либо скрыто, либо – забыто.
За последние годы были «возвращены» Павел Беньков, Николай Фешин, Сергей Виноградов, Иван Кудряшов. Сегодня – очередь Александра Рубцова, петербуржца, которого считают в Тунисе своим национальным художником, а во Франции по сию пору выходят монографии об изысканном ориентализме d`Alexandre Roubtzoff. Среди экспонатов – альбомы, опубликованные и по-французски, и по-арабски, но, увы, ни одной по-русски. Собственно, выставка сформирована при участии коллекционера тунисского происхождения – господина Меди Дусс.
Александр Рубцов появился на свет в 1884 году, в Петербурге. Семейные обстоятельства были таковы, что воспитанием Сашеньки занялась его крёстная мать - Екатерина Вахтер, образованнейшая петербургская дама, знавшая толк в искусствах, а супруг той крёстной – художник Ян Ционглинский привил мальчику страсть к рисованию.
Кроме того, Ционглинский слыл заядлым путешественником, привозившим из дальних странствий эскизы, гербарии, заметки. Тогда-то юный Рубцов и заинтересовался востоком, что был для Ционглинского чем-то фантастическим и потаённым. На рубеже столетий вся Европа буквально бредила арабскими сказками да персидскими благовониями! В моде - пряная экзотика, и в каждом варьете исполнялись якобы-турецкие и псевдо-индийские танцы. Парфюмы назывались «Роза Исфахана» да ещё какие-нибудь «Ночи Шахерезады», на книжном рынке множились гаремные приключения, а для утончённой публики продавались самоучители восточных языков.
Меж тем, Рубцов, с серебряной медалью окончив гимназию и не менее успешно завершив курс в Школе Общества поощрения художеств, поступил в Высшее художественное училище при Императорской Академии, где его менторами сделались Константин Маковский, Илья Репин и Дмитрий Кардовский. В академических стенах шли жёсткие баталии – защитники новых течений боролись с «затхлым» классицизмом, велись диспуты, говорилось, что искусство – это настроение и чувство, а не бессодержательная техника рисунка. Рубцов несмотря на то, что скрупулёзно оттачивал формы да линии, всё же не был чужд импрессионизма и французских направлений.
Все его портреты несут на себе отпечаток строгого академизма, правда с той репинской «изюминкой», что не позволяла художнику скатываться к чистой технике, но пейзажи – сплошь импрессионистские, с парижской ноткой.
В 1912 году Рубцов, блестяще завершив учёбу, получил официальное звание художника и право поездки за границу сроком на четыре года. Молодой мастер посетил ряд стран: конечно же, Францию – эту Мекку всех живописцев, Испанию, Англию, Марокко, а в 1914 году, накануне войны, прибыл в Тунис.
Наслоения эпох и вех, вкусов и стилей! Финикийская держава, наводившая страх и вызывавшая зависть, Карфаген, который «должен быть разрушен», перспективная римская провинция… Кто здесь только не ходил – вандалы, организовавшие на целых сто лет своё королевство, царили византийцы, потом - арабский халифат, османы и, наконец, французы. На тот момент сие называлось Protectorat français de Tunisie. Николай Гумилёв несколькими штрихами выдал портрет местности: «Средь полей кукурузы / Поднялись города, / Где смакуют французы / Смесь абсента и льда».
Завораживающий колорит и сплетение культур - Рубцов пленяется экзотикой; он даже носит восточный костюм, и у зрителя есть возможность увидеть фотографии художника в бедуинских одеждах. Рубцов, не колеблясь, решает остаться в протекторате, хотя в 1916 году закончился срок поездки, а потому прекратились денежные переводы. В 1917 году и вовсе прервалась переписка Рубцова с Академией – на родине бушевали революции. Сложно винить человека за то, что он не захотел в них участвовать. Когда Рубцова называют «эмигрантом», это ложно, так как он невозвращенец. В 1924 году он обрёл французское гражданство, уже будучи известным художником – принял участие в Тунисском Салоне (это парижское обыкновение бытовало во всех колониях), организовал Школу изящных искусств, получил награды от французской Академии художеств.
Но вернёмся на выставку в Третьяковской галерее! Большую часть экспозиции занимают пейзажи. Рубцов активно путешествовал по Тунису, заезжая в Алжир и Марокко, бывал в Европе, о чём повествуют виды Парижа, Ниццы и Бурже. Великолепна «Солнечная улица» (1925) – узкий проход меж домами. Сочетание ярко-белого и бледно-голубого. Собственно, восточная эстетика тяготеет к горизонтальным линиям, и города кажутся, будто бы распластанными в знойном мареве, но художник уловил эффектную вертикаль. Этот мотив у Рубцова повторяется довольно часто – нечаянная гармония вертикальной линии в мире горизонтальных плоскостей.
Картина «Вид на Сиди-Бу-Саид» - белоснежные кубики домов, создающих ансамбль, перемежаются редкими тополями, а слева мы наблюдаем минарет – основную доминанту восточных городов. Какая должна быть выучка, чтобы сделать однообразную композицию – стройной, ёмкой, динамичной. Город Сиди-Бу-Саид - там в XVIII столетии богатые османы возводили свои виллы, одна другой шикарнее, и Рубцов приглашает зрителя покинуть сам бело-кубический город с одинаковыми строениями, дабы погрузиться в негу дворцов. «В садах Сиди-Бу-Саида» - эта вещь написана в другом стиле, нежели «Вид на Сиди-Бу-Саид». Тут больше детальной прорисовки, а павлины выглядят, как живые. Сад – краеугольная фабула в восточном мировосприятии. Это – центр вселенной, мистическая поэзия, близкая к откровению. Но спустимся с небес на землю — это вполне объясняется климатическими причинами. В том же Тунисе главная ценность — это пресная влага и зелень, посему богачи окружали себя пышными деревьями и волшебством роз.
Перед нами - целый ряд образов. Арьяна, Гаммарт, Туггурт – гробница всех царей, крепостная стена Хаммамета, отделяющая старый город от курорта, устроенного уже французами. Рубцов не просто писал с натуры, он ощущал воздух тех мест, которые сумел полюбить. Видел, как менялся облик городов под властью тех или иных правителей. Вот – алжирская жемчужина - Константина, получившая имя от римского императора Константина Великого, но завоёванная арабами в VII веке. «Ныне эти долины / Игр и песен приют, / С крутизны Константины / Христиан не столкнут», - лаконично высказался Николай Гумилёв, имея в виду то завоевание. А вот – пожалуй самый красивый город северной Африки – Марракеш, где высится мечеть Аль-Кутубия – любимое детище халифа Якуба Аль-Мансура, книжника и воина, победителя кастильцев. И здесь мы видим типичное для Рубцова желание отыскать вертикаль в горизонтальном пространстве.
Один из центральных экспонатов – работа «Миндальные деревья»– бело-розовая, нежнейшая дымка, словно бы растворяющаяся в потоке жаркого дня. Цветущий миндаль – важнейший поэтический сюжет для европейца, примерно такой же, как сакура для жителя Японии. «По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль», - любуется Максимилиан Волошин. «О тёплый, о розово-белый, / О горький миндальный цветок! / Зачем ты мой дух онемелый / Проклятой надеждой ожёг?» – читаем у Зинаиды Гиппиус. Дивна Юнна Мориц: «Там цвёл миндаль. Сквозило море / Меж кровель, выступов, перил. / И жизни плавали в просторе, / И чей-то шёпот говорил / Об этом. Нежно пахло летом». Конечно, в этих строчках вещается не о Тунисе, но миндаль – символ любого юга.
Рубцов не перебивается с хлеба на кофе, но знаменит у бомонда. «Мадам Перно в вечернем платье» (1931) – это репрезентативный портрет красавицы в белом атласном платье, какие вошли в моду в начале 1930-х годов. Актуальной была неоклассика, бёдра Венер, а струящиеся наряды превращали женщину в гордую статую. Кто такая madame Pernot мы не знаем, но зато, благодаря кисти Рубцова, мы и теперь созерцаем её наружность – тонко выщипанные брови, светлые волосы с завивкой, браслеты в духе Ар деко. Здесь всё – точная копия журнала Vogue. Впоследствии модельер Ив Сен-Лоран – уроженец Алжира – скажет, что француженки из североафриканских колоний по части мод и стилей были скрупулёзнее жительниц метрополии, так как воспринимали каждую картинку из Парижа за прямое руководство к действию.
Самого же Рубцова занимали простые люди, пестрота их национальных уборов и, разумеется, типажи – а на тунисских базарах встречаются и чернокожие африканцы, и рыжеватые потомки варваров. В экспозиции можно увидеть самые разные лица – детские, стариковские, женские. Рубцов любил изображать именно женщин. К слову, паранджа в этой местности не являлась обязательным атрибутом – их носили представительницы отдельных этно-религиозных групп. «Туниска с цветком в волосах» больше напоминает испанку, чьих праправнуков было так же достаточно. А вот совсем иной облик – берберки с характерными рисунками хной на теле. Это называется «менди» или «мехенди» - декорирование лица и рук, имевшее когда-то ритуальное значение, а со временем ставшее чем-то, вроде этнографической особости.
Рубцов оставался востребованным мастером до конца жизни – участвовал в Салонах, выставлялся в Париже, издавал альбомы своей живописи. Но судьба жестока – застарелый туберкулёз, как бы он ни отсрочивался южными эфирами, всё-таки дал о себе знать. Художник скончался в 1949 году и был похоронен на христианском кладбище Боржель. Впрочем, за 65 лет он увидел и прочувствовал слишком многое, чтобы можно было бы сетовать на краткость бытия.
двойной клик - редактировать галерею
