Рильке любили в России: как он любил Россию: в советской, хоть и едва ли в словесной живописи поэта можно было обнаружить тему сходство с тогдашней идеологией, вышло более десяти книг: причём, кто только не переводил!
…молодой человек в плаще и широкополой шляпе вступает в страну, представляющуюся ему глобальной Тайной, приезжает в неё, завороженным Китежом своеобразия и силы, сулящим лучевые, световые бездны миру.
Какие: он не понимает, чувствуя так.
Об общается со Спиридоном Дрожжиным: представителем гущи народной, он посещает его, причём изба поэта не могло не показаться Рильке таинственной, соответствующей его представлениям и мечтаниям.
Он общается с Львом Толстым: человеческой громадой, завораживающей мир.
Он встречается с Леоном Пастернаком: молодой Борис видит Рильке, ещё не представляя, как опрокинут его представления о поэзии стихи австрийца, готового впитывать Россию самой сутью сердца: его алхимией и предельной глубиной.
Рильке – полиглот – пишет стихи на русском: немного подправить грамматику, и будут вполне рильковские перлы.
Переводит «Слово о полку Игореве»…
…с портрета, исполненного Л. Пастернаком, глядит молодой человек: туманно-мечтательными кажутся большие его глаза, свидетельствующие об огромной, всемирной душе поэта (в параллель, помимо русского, Рильке специально учил испанский, чтобы читать «Дон Кихота», и датский, чтобы осилить Кьеркегора, чья раскалённая философия была близка ему)…
Он переписывается – позже уже русского визита – с Пастернаком и Цветаевой, боготворившим австрийца; и переписка эта вибрирует стальными и серебряными струнами правды и света, подлинности и глубины.
«О! песнь глубин!» - это Рильке скажет о Будде: но – также мог бы высказаться и о России: непонятной в глубинах, в корневых устройствах мира и самой себе.
Вот его слова о России: «Все страны граничат друг с другом и только Россия граничит с Богом».
Тайная мистика её глубинного, народного выражена отчасти была Спиридоном Дрожжиным, крестьянским поэтом: к которому и приезжал в деревню Рильке.
…реинкарнацию нельзя доказать: как и опровергнуть, но – такая страсть немецкоязычного поэта, такое стремление к другой культуре не свидетельствуют ли о жизни его когдатошней – здесь, в России?
Считал ли, что понял таинственный её код?
Едва ли.
Но тяга к языку и стране, к космосу поэзии её и невероятному ощущению Бога в себе – сохранялась у него до последних дней не длинной его, великой жизни.
