Иногда художники рассказывают о своих собратьях. Как правило, о тех, с кем они прошли полстраны, писали вместе этюды или учились на одном курсе, то есть о тех, кого они знают уже долгие годы. Но я возьму на себя смелость рассказать о сравнительно мало знакомом мне человеке, поскольку больше общался с его картинами, чем с ним самим. Речь пойдёт о Викторе Бычкове.
Совсем недавно на одной из больших выставок, рассматривая гигантский поток художественных работ, я заметил немного выпадающий из общего ряда холст. На нём были изображены молодые женщины, несущие крест. В отличие от «старух в красном» кисти Попкова, они одеты в белое. Картина на грани очевидной плакатности, но при этом писана хорошим станковым живописным языком. Чувствовалось, что человек прошёл хорошую академическую школу, — я, правда, не знал, под чьим руководством. Автор полотна — Виктор Бычков, называется оно «Несение креста».
В конце восьмидесятых и начале девяностых каждый городской художник решил, что ему непременно нужно заполучить какой-нибудь заброшенный деревенский домик, желательно поближе к городу, чтобы летом там писать пейзажи, натюрморты. К зиме перебираться в тёплые московские мастерские и заканчивать свои картины уже там. Такая художественная продукция, в силу того, что государство стремглав кинуло художников на откуп мещанину, худо-бедно, но реализовывалась.
Тем не менее, были такие, кто, подобно великим Пластову и Шолохову, даже окончив ведущие художественные школы, возвращались к себе на малую родину. Именно к таким художникам относится Виктор Бычков.
Он появился на пороге нашей редакции с каталогом. Будучи профессиональным художником, я знаю, чего стоит выпустить каталог в наше время. Тем не менее, на лице Бычкова не было ни уныния, ни печали, передо мной было хорошее, просветлённое русское лицо. Я долго рассматривал работы, представленные на страницах каталога, видел их в оригинале и, в конце концов, решился написать об этом художнике, которого до того, откровенно говоря, не знал. Стыжусь, но не могу не заметить, что сейчас все мы крайне разобщены и разрознены, поскольку разрушены многие информационные структуры, и зачастую художественные сообщества процветают локально, без возможности прямого взаимодействия даже на уровне одного города. Что и говорить о реальных художниках, живущих и работающих в маленьких городах и сёлах нашей гигантской страны? В дополнение к этому, печаль и тоска русской деревни абсолютно не характерны для современной буржуазной прессы, эти издания делают вид, что таких настроений вроде бы и не существует вовсе. Россия для них заканчивается за пределами больших городов, а то и сразу за МКАДом.
Я часто повторяю, что нет истории искусства, есть история заказчика. В девяностые произошла невидимая революция, в ходе которой на культурный трон взобрался тотальный обыватель, который сам, будучи, быть может, состоятельным человеком в первом поколении, старается притягивать к себе собственные детские ощущения и воспоминания: различные летние сельские пейзажи, ромашки и тому подобное. На этом — всё, остальное — вне игры, вне рынка, нужно разве что захудалым галереям и редким коллекционерам. При таком расклад, художникам не остаётся ничего другого, кроме как заполнять все салоны подобной продукцией. О движении вперёд и открытии новых пространств и художественного языка не может быть и речи.
Тем не менее, во всём кроется идеология. Что бы ни писал человек, она присутствует в картинах, даже если на холсте обыкновенная ваза с цветами или коровы на лугу, чёрный квадрат или аналитический кубизм. Многим приходится делать натюрморты с одной лишь целью — продать их, но не у многих затем находятся силы, чтобы создать настоящие, истинные картины, через которые художник выражает себя. У Бычкова такие полотна есть, что и заставило меня написать о нём.
Бычков завершает великую плеяду художников, воспевших русскую деревню ХХ века. Если Пластов — это восторг, некое пантеистическое представление русской деревни тридцатых, сороковых и пятидесятых годов, Виктор Попков — это начало печали и грусти, то Бычков, завершающий данную плеяду, привносит новое видение современного мира русской деревни, не теряя самого главного — чувства сопереживания. В его картинах ощущается ещё невидимое, но настойчивое присутствие возрождения деревни, когда все эти осенние поля, застывшие в ноябре, дождутся, наконец, зимнего снега, чтобы весной взрастить новые урожаи. Насколько мне известно, сейчас Виктор Бычков занялся росписью храмов. Я искренне желаю ему привнести в эту новую деятельность опыт, приобретённый им в годы занятия станковой живописью.
Пятьдесят пять лет, а именно столько в этом году исполнилось Виктору Бычкову, — это прекрасный юбилей, когда каждый человек подводит некий итог, и при этом, еще исполненный творческой энергии, смотрит в будущее. Тем более, наша родина требует такого художника, обладающего чувством высокой сострадательности, человека от почвы.
