1. Тайный свободолюбец?
Александр Солженицын вспоминает: «Когда в декабре 1962 года на кремлевской встрече Твардовский… водил меня по фойе и знакомил с писателями, кинематографистами, художниками по своему выбору, в кинозале подошёл к нам высокий, худощавый, с весьма неглупым удлиненным лицом человек — и уверенно протянул мне руку, очень энергично стал ее трясти и говорить что-то о своем крайнем удовольствии от «Ивана Денисовича», так тряс, будто теперь ближе и приятеля у меня не будет. Все другие себя называли, а этот не назвал. Я осведомился: «С кем же…» — незнакомец и тут себя не назвал, а Твардовский мне укоризненно вполголоса: «Михаил Андреевич…» Я плечами: «Какой Михаил Андреевич?..» Твардовский с двойной укоризной: «Да Суслов!»… И даже как будто не обиделся Суслов, что я его не узнал. Но вот загадка: отчего так горячо он меня приветствовал? Ведь при этом и близко не было Хрущева, никто из Политбюро его не видел — значит, не подхалимство. Для чего же? Выражение искренних чувств? Законсервированный в Политбюро свободолюбец? Главный идеолог партии!.. Неужели?» («Бодался телёнок с дубом». М., Согласие, 1996)
А вот ещё один любопытный «момент». «Вновь вопрос о высылке Солженицына возник весной 1972 года, – пишет Вячеслав Огрызко. - Вспомним, как проходило 30 марта 1972 года обсуждение на Политбюро сообщения Андропова о пугающих фактах национализма на Украине, которые более пяти лет скрывал от Москвы тогдашний руководитель Украины Пётр Шелест. Вдруг ни с того ни с сего первый секретарь Московского горкома Виктор Гришин бросился в атаку на Солженицына и предложил выслать писателя из столицы. Курировавший в ЦК тяжёлую промышленность Михаил Соломенцев пошёл ещё дальше: он выступил за высылку художника из страны, с чем тут же согласились Андрей Кириленко и Алексей Косыгин. Под давлением коллег Брежнев вынужден был дать задание проработать вопрос о возможной высылке Солженицына с юридической точки зрения. К слову: на другом заседании Политбюро, 14 апреля 1972 года Брежнев уже сам донельзя обострил вопрос о писателе... Разговор тут же продолжил Андропов. Председатель КГБ заметил: «Видимо, надо его (Солженицына. – В.О.) лишить советского гражданства. Путь шведы примут его к себе». Однако никакие конкретные действия в этом плане власть так и не предприняла. Почему? Во-первых, в Политбюро не было единства по вопросу о Солженицына. Более других лавировал Михаил Суслов. Видимо, у него имелись свои виды на этого писателя». («...Но мы вернёмся»)
Лавировал, получается. Более других. Может быть, и впрямь - «законсервированный в Политбюро свободолюбец»? А почему бы и нет? Суслов, своим застоем в идеологии, сделал всё для того, чтобы КПСС не развивалась концептуально, а ведь как предсказал Сталин: «Без теории нам смерть». Представим себе человека, который находится на верху и мечтает об отказе от официальной доктрины. Как бы он поступил? Не выступишь же открыто, сразу же всей карьере и конец.
2. Как большевики не хотели быть коммунистами
Мне представляется, что уже тогда был влиятельный круг лиц, которые мечтали о том, как бы трансформировать коммунизм в социал-демократию, вернувшись к истокам. Это стремление было давнишним и устойчивым. И начать тут следует издалёка.
По возвращении в Россию после Февральской революции Владимир Ленин представил свои «Апрельские тезисы», центральной идеей которых был отказ от парламентской республики западного типа - в пользу республики Советов.
Они вызвали эффект взорвавшейся бомбы. Даже в собственной партии ленинские предложения наткнулись на неприятие – против выступали, например, Феликс Дзержинский и Михаил Калинин. На следующий день после «озвучки» тезисов состоялось их обсуждение в Петроградском комитете партии. Тогда за тезисы проголосовало всего лишь 2 человека, 1 воздержался, 13 голосовали против. А партийный рупор – газета «Правда», вначале даже и не хотела печатать тезисы. Потом нехотя напечатала, при этом отметив, что редакция с Лениным не согласна.
Ильич приложил огромные усилия, использовал свою бурную энергию – и всё же убедил товарищей по партии. Апрельская партконференция приняла его положения, но отказалась выполнить следующее – поменять название партии (Ленин был за коммунистическую партию) и создать на месте II Интернационала - новый Интернационал - «революционный» (предложения содержатся в 9-10 тезисах). То есть, несмотря на радикализацию, большевики не желали рвать с социал-демократией, рассматривая себя как её составная часть, как левые социал-демократы.
Название изменили в марте 1918 года, а новый Интернационал (Коминтерн) создали, вообще, в марте 1919 года. Тогда радикализация уже достигла своего пика. И бывшие левые социал-демократы действительно стали коммунистами – да ещё какими радикальными!
В стране стали строить коммунизм – военно-централизаторскими методами. До сих пор в ходу байка о том, что «военный коммунизм» был вызван чрезвычайными обстоятельствами, но сами же тогдашние коммунисты свидетельствуют об обратном. Уже на VIII съезде РКП (б) в марте 1919 года во Вторую Программу было внесено положение о немедленном построении именно бестоварного социализма. Его предполагалось осуществить путём замены рыночной торговли планомерным и организованным (сразу в общегосударственном масштабе) распределением продуктов.
Сам Ленин на IX съезде партии (март-апрель 1920 год) говорил о том, что система руководства, сложившаяся при военном коммунизме, должна быть применена и к «мирным задачам хозяйственного строительства», для чего нужен «железный строй». В 1921 году, уже в период НЭПа, Ленин признавал: «Мы рассчитывали… непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку». («К четырёхлетней годовщине Октябрьской революции»)
3. Ленинская тоска по социал-демократии
Но как бы ни вдавались коммунисты в самый отъявленный радикализм, а у них всегда возникало желание вернуться в лоно родимой социал-демократии. И первым делом оно посетило как раз неистового Ильича.
В 1921 году он, вне всякого сомнения, был разочарован в своём коммунистическом «свободном плавании» – несмотря на выигрыш в гражданской войне.
В самом деле, три года полыхала эта братоубийственная война, после которой Россия оказалась в полнейшей разрухе. До пресловутого 1913 года, когда существовал «проклятый царизм», нужно было горбатиться многие годы, а на дворе стоял уже 1921 год. Но самое главное – в Западной Европе так и не произошло ни одной социалистической революции. Мировая революция так и не состоялась. Возникли коммунистические партии – кое-где даже массовые – но они всё равно уступали социал-демократическим. И большинство левонастроенных рабочих шло именно за социал-демократами.
А ведь всё начиналось именно с расчётом на мировую революцию. В чём и признался Ленин, который в ноября 1920 года на торжественном собрании пленума Моссовета, Московского горкома РКП (б) и Московского губсовета профсоюзов, посвященного третьей годовщине Октябрьской революции, откровенно признался: «Мы тогда знали, что наша победа будет прочной победой только тогда, когда наше дело победит весь мир, потому что мы и начали наше дело исключительно в расчете на мировую революцию».
Если вдуматься, то это - признание в полном провале. Весь расчёт был на мировую революцию, которая не произошла и, зараза такая, происходить никак не хотела. Россия же оказалась на технико-экономическом дне.
Выход напрашивался сам собой – поигрались и будя.
Для начала Ленин стал заигрывать с тогдашней Грузинской демократической республикой, где у власти находились именно социал-демократы. Ильич был категорически против советизации Грузии. И 17 декабря 1920 года ЦК РКП(б) подтвердил приверженность мирному направлению политики на Кавказе. В результате, была отменена военная операция против Грузии, которую готовило Кавказское бюро ЦК, возглавляемое Григорием (Серго) Орджоникидзе и Сергеем Кировым. В дальнейшем Политбюро ЦК неизменно отклоняло их предложение начать активные действия.
Тогда Кавбюро просто-напросто поставило Политбюро перед фактом. 12 февраля 1921 грузинские коммунисты подняли восстание в Борчалинском и Ахалкалакском уездах Грузии. Оно координировалось с командованием 11-й армии. А 16 февраля Ревком Грузии провозгласил создание Советской республики и обратился за помощью к РСФСР. Делать было нечего, пришлось её оказать.
А надежды возлагались огромные. Дело в том, что Грузией восхищалась вся европейская социал-демократия. Карл Каутский, который «ренегат», писал о ней книги. II Интернационал послал туда представительнейшую делегацию во главе с такими гигантами, как Эмиль Вандервельде и Рамси Макдональд. А популярнейшая тогда социалистка-феминистка Этель Аннакин назвала социал-демократическую Грузию страной с «самым превосходным социализмом в Европе».
Поэтому, договориться с Грузией означало договориться с европейскими социал-демократами, попроситься назад и получить поддержку европейского пролетариата. Но только если ранее ожидалось, что это будут революционный пролетариат, то теперь приходилось иметь дело с пролетариатом, так сказать, эволюционным. Планы Ленина были, как всегда, грандиозны. Но это новое величие не могли вместить некогда взбудораженные им горячие коммунистические парни, которые не оставляли надежд на мировую революцию. Они и порушили всю грандиозную комбинацию.
Тогда Ленин решил обращаться к социал-демократическим вождям напрямую. На III конгрессе Коминтерна (июнь-июль 1921 года) был выдвинут проект создания «единого рабочего фронта», призванного воссоединить недавно расколотое социалистическое движение. Ленин надеялся, что социал-демократия «вступится» за Советскую Россию перед мировым (западным) сообществом и поможет ей восстановить экономику. И тогда было бы вполне логичным проводить внутри страны социал-демократическую политику, что соответствовала бы реалиям НЭП.
Социал-демократы откликнулись на предложение большевиков, и в апреле 1922 года в Берлине даже прошла конференция представителей всех трех Интернационалов. (Помимо II Социалистического и III Коммунистического в то время функционировал еще и т. н. «Двухсполовинный Интернационал», объединяющих левых социалистов.) Там обсуждался вопрос о подготовке всемирного рабочего конгресса. Казалось бы, создание единого фронта – дело уже вполне решённое, но в самый последний момент лидеры II и II 1/2 Интернационалов решили проводить рабочий конгресс без коммунистов.
Почему? Весьма вероятно, что причиной стало подписание 16 августа 1922 года знаменитого Рапалльского договора между РСФСР и Германией. Ленин здесь совершил «германофильский» манёвр. Всё-таки он решил сыграть и, по ихнему, по-своему, натура у него была самостоятельная. А ведь подобный манёвр в августе 1918 года обошёлся ему очень и очень дорого. («Германо-большевистский альянс и путч против Ленина»)
Судя по всему, Транснационал (который и контролировал всю эту социал-демократию) решил, что на Ленину доверия нет и «вождь мирового пролетариата» просто необучаем.
Теперь Ленин разочаровался уже в социал-демократизации и снова закусил революционные удила. Тем более, что в Германии нарастал кризис, там происходило полевение и снова запахло «мировой революцией». (В 1923 году коммунисты и левые социал-демократы попытаются осуществить революцию, а их попытка с треском провалится.)
Вот почему Ленин внезапно изменил свой подход к национально-государственному строительству. Вначале он, пребывая в умеренном формате, был вполне согласен на включение всех советских республик в единую РСФСР на правах автономии. План такого объединения («план автономизации») разработал наркомнац Иосиф Сталин и его поддерживали почти все руководители РСФСР. Даже председатель Коминтерна Григорий Зиновьев – и тот – не возражал. В январе 1922 года нарком иностранных дел Григорий Чичерин поставил вопрос следующим образом – как же быть с представительством национальных республик на международной Генуэзской конференции? Ведущие державы вполне соглашались вести переговоры с РСФСР, но, в то же самое время, были категорически против участия в них ее «сателлитов» (коими и были другие советские республики). Наркоминдел предлагал не мудрить и поступить просто – взять, да и включить указанные республики в РСФСР. Но тогда Сталин посоветовал не торопиться, а подготовиться к процессу включения республик как следует – в течение нескольких месяцев. На этот раз обстоятельность сыграла со Сталиным злую шутку, и он перемудрил сам себя. За указанное время Ленин снова стал коммунистом и сторонником мировой революции. Теперь ему понадобился уже Союз Советских Социалистических Республик – как база для Мировой Советской Социалистической Республики, положение о которой и было закреплено в первой Конституции СССР. Ленин мыслил как левый глобалист, каким он всегда и был (ещё в 1915 году Ильич выступал за «Социалистические Штаты мира»), другое дело он старался создать собственный центр глобализма, в чём было его отличие от Троцкого. («Ленин и его «эксклюзивный» проект красного глобализма») Германия и Франция никогда не стали бы частью Российского государства, а вот частью наднационального союза именно государств стать вполне могли бы.
Причём ведь Ленин требовал «оставить Союз Советских Социалистических Республик лишь в отношении военном и дипломатическом, а во всех других отношениях восстановить полную самостоятельность отдельных наркоматов». («К вопросу о национальностях или об автономизации»)
Конечно, всё для того, чтобы немецким и французским товарищам было максимально комфортно! Мировая революция всё спишет! Но, как мы знаем, мировая революция так и не произошла. И ленинский Союз был обречён на развал где-то в году 1925-м. Предотвратил данный распад Сталин, который настоял на более унитарной модели.
В плане же внутренней политики Ленин занялся подготовкой новой революции, которая призвана была встряхнуть партийно-государственный аппарат, погрязший в прагматизме. В своём «Письме к съезду» неукротимый Ильич потребовал расширить ЦК до 50-100 человек, введя туда большое количество рабочих. Конечно, вовсе не с целью демократизации. Их Ленин планировал натравить на своих коллег по руководству. Но провернуть очередную революцию «вождь мирового пролетариата» не успел, он ушёл из жизни.
4. От Бухарина до еврокоммунизма и Горбачёва
Вторую попытку возврата в лоно социал-демократии предпринял Николай Бухарин, главный идеолог партии, редактор «Правды». В 1918-1920-х годах он стоял на ультралевых позициях, был одним из лидеров фракции «левых коммунистов», выступавших за форсированное обобществление собственности и сворачивание товарно-денежных отношений. Для характеристики его взглядов достаточно привести одну только цитату: «Пролетарское принуждение во всех формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».
Крах надежд на мировую революцию, судя по всему, вызвал разочарование Бухарина в коммунизме. Он фактически переходит на социал-демократические позиции. Потерпев поражение в открытой внутрипартийной борьбе, Бухарин сделал ставку на борьбу тайную, заручившись здесь поддержкой таких, вроде бы разных людей, как главный чекист Генрих Ягода и «великий пролетарский писатель Максим Горький. Успех данной «перестроечной» группы был вполне вероятен, но крипто-социал-демократы потерпели поражение. («Максим Горький: мистика и политика», гл. 4-7) (*)
Третью попытку осуществили при Леониде Брежневе. Здесь выбрали уже внешнеполитическое направление. Тогда стали создавать некие экспериментальные площадки. В качестве таковой выбрали Чехословакию, где в 1968 года пришёл «реформаторски» настроенный Александр Дубчек. Продвигало его именно брежневское руководство, и сам Ильич Второй попросту называл строителя «социализма с человеческим лицом» – «Сашей. Однако, Саша не сумел удержать ситуацию под контролем, в стране поднялась совсем уже радикальная антисоветская война и эксперимент свернули – посредством танков.
Следующими площадками были выбраны западноевропейские компартии, в которых распространялся т. н. «еврокоммунизм», бывший, по сути, разновидностью левой социал-демократии. Новая идеология, с конца 1960-х годов, захватила такие влиятельные компартии, как Итальянская КП и КП Испании. Они, начиная примерно с чехословацких событий, вовсю критиковали КПСС и СССР. Но руководство, обычно остро реагирующее на всякий «ревизионизм», хранило странное молчание. (Критиковать еврокоммунистов стали только в начале 1980-х годов, когда они заняли совсем уже антисоветские позиции.) Объяснить это можно тем, что брежневско-сусловские руководители видели в еврокоммунизации некий эксперимент, который мог быть использован и в СССР. (Что и произошло при Горбачёве.) Это, кстати, позволяет объяснить – почему Суслов заморозил «идеологию». Развивать марксизм-ленинизм было уже незачем – руководство КПСС приняло решение возврата к социал-демократии. Оно страстно желало конвергенции – соединения капитализма и социализма в некоем синтезе. («Советско-американская революция»)
Наконец, четвёртая попытка произошла при Михаиле Горбачёве – во время перестройки с её «гуманным, демократическим социализмом». Она оказалась успешной, но социал-демократизированная КПСС просуществовала очень уж недолго. Сам же Горбачёв, судя по всему, был сильно облучён еврокоммунизмом. Дело в том, что высокопоставленные функционеры знакомились с наработками еврокоммунистов и попадали под их влияние. Именно так, кстати, произошло и с Горбачёвым. Помощник Горбачёва Вадим Загладин в интервью итальянской газете «Коррьере делла сера» («Вечерний вестник») признавал: «Еврокоммунизм повлиял на развитие идей и общей концепции перестройки. Уже с конца 60-х годов Горбачев лично читал все документы западных компартий». Безусловно, подобные влияния сказались во времена перестройки.
А ведь Суслов всячески продвигал еврокоммуниста Горбачёва. Причём, очень рьяно. Существовало даже курьёзное предположение о том, что Михаил Сергеевич – его внебрачный сын.
5. Венгрия: неудавшаяся «реформация»
И вот тут стоит вспомнить Венгерские события 1956 года. Уже тогда в Москве попытались разыграть реформаторскую карту и поглядеть – что будет. А вышло следующее. После смерти Сталина с поста Председателя Совета министров удалили верного (часто чересчур) сталинца Матиаса Ракоши. На его место поставили Имре Надя, который долгое время жил в СССР, где теснейшим образом сотрудничал с советской госбезопасностью, будучи её агентом. Фигура он был явно не самостоятельной и его явно ставили с целью выполнить некоторый идеологический заказ. Скорее всего, какой-то влиятельной части партийного руководства, возжелавшей экспериментов. Забегая вперёд, скажу, что получили их по полной. В Венгрии вспыхнул вооружённый и антисоветский мятеж. А руководил им Пал Малетер (один из немногих высших офицеров армии, поддержавших мятеж), который, как выяснилось тоже сотрудничал с советской спецслужбой.
Надь стал проводить политику либерализации. Но 1955 году Ракоши добился его снятия и даже исключения из правящей Венгерской партии трудящихся (ВПТ).
В июле 1956 года Ракоши «ушли» и с поста генсека ВПТ. Поставили на него Эрнё Герё, но он поддержкой не пользовался. Общественное недовольство нарастало и на его волне Надя восстановили в партии (20 октября). Однако, сама волна только усиливалась, начались массовые антиправительственные выступления, которые переросли уже в вооружённые столкновения. В них вмешались советские военные Особого корпуса.
А 24 октября Надь уже был назначен на пост премьер-министра. Он объявил о выводе советских войск из Будапешта. И 30 октября они были выведены. Повстанцев структурировали в Национальную гвардию, органы госбезопасности распустили. Надь объявил о восстановлении многопартийной системы, было создано коалиционное правительство. А коммунистическая ВПТ просто-напросто самораспустилась. И вот всё это было признано и допущено советским руководством.
То есть, оно было готово идти на самые поразительные уступки Надю. Как можно предположить, это даже входило в его планы. Или, скажем так, в планы некоей влиятельной группы, не афиширующей своих истинных намерений (социал-демократизации СССР).
Но уже 31 октября Президиум ЦК принял решение ввести войска и создать «временное рабоче-крестьянское правительство» - как альтернативу Надю. Что же произошло, откуда столь резкая перемена курса? Очевидно, руководству поступила некая информация. Можно предположить, что она содержала следующее – Надь уже не тот, кем он был, с ним уже не договориться, как хотелось бы. И ведь, действительно, 1 ноября венгерский премьер заявил о выходе страны их Организации Варшавского договора (ОВД). Тем самым, он заплыл «переплыл за буйки». Возникает вопрос - что же заставило его решиться на столь опасный шаг?
6. Английский след
Для того, чтобы лучше понять суть происходящего, вспомним об одном важном событии, произошедшим параллельно. 22 октября 1956 года во французском городе Севр состоялась встреча представителей Великобритании, Франции и Израиля. После 48-часового обсуждения было принято решение совместно напасть на Египет. 31 октября Англия и Франция начали бомбардировку Египта – как раз после того, как СССР вывел свои войска из Будапешта. При этом, сама агрессия встретила жёсткое неприятие США. То есть, западноевропейские союзники Вашингтона пошли против страны-лидера атлантизма.
И дело было не только в Египте. В Лондоне и Париже вынашивался крайне амбициозный план, касающийся уже самой Западной Европы. В 2007 году исследователи обнаружили документы, из которых следовало, что именно в 1956 году Соединённое королевство Великобритании и Северной Ирландии чуть было не объединилась с Французской республикой. Тогда премьер-министр Франции социалист Ги Молле вёл по этому поводу весьма содержательные переговоры со своим британским коллегой - консерватором Антони Иденом. По мнению французского премьера (а во времена Четвертой республики именно премьер был главой исполнительной власти), Франция и Британия вполне даже могли бы составить единое наднациональное государство – во главе с королевой Елизаветой.
Совершенно очевидно, что это было следствием резкой активизации британской группировки Транснационала. По итогам Второй Мировой Англия упустила свой шанс стать центром глобального квазигосударства, которое казалось было уже на мази. Кстати, в 1940 году также стоял вопрос о соединении Англии и Франции. («Дорогами Обнуления» – Глава 9. «Несостоявшаяся Глобалия»)
На роль мирового гегемона были поставлены США. Британские глобалисты, конечно, подчинились данному решению гиперэлит, но, всё-таки, не оставляли надежд реализовать именно свой проект. А Транснационал не возражал против некоторой их активности, чтобы Штаты не расслаблялись.
Судя по всему, в 1956 году английские глобалисты планировали создать единую Британо-Францию (основу Глобалии) во главе с королевой. К этому образованию должны были подключиться другие государства. В первую очередь, «освобождённая» Венгрия. Судя по всему, Надь, Малетер и пр. попали под влияние «английской» группы, сумевшей их «перехватить». Отсюда и совершенно залихватское заявление Надя о выходе из ОВД. Одновременно планировалось вернуть в орбиту Англии Египет, поэтому и была развязана война, которую не поддержали США, выступившие здесь, в кои-то веки, вместе с СССР.
Можно предположить, что и в венгерском вопросе США и СССР были едины (хоть и на тайном уровне). Штаты вполне удовлетворяла бы «обновлённая» социально-либеральная Венгрия в составе ОВД, которая подрывала бы соцлагерь изнутри, неся заразу «реформации». Но Англии нужно было взорвать все тогдашние европейские реалии – с целью реализовать именно свой глобальный проект. В конечном итоге, выиграла американская группировка, сорвавшая британский реванш. Но до этого британцы сорвали хитроумную комбинацию с реформаторской Венгрией, призванной стать очагом переформатирования ОВД. Тут британской группе сказали «Stop!» и запретили выстраивать свои глобальные проекты.
И уже в 1957 году было образовано Европейское экономическое пространство (ЕЭС) в составе Франции, ФРГ, Италии, Бельгии, Нидерландов и Люксембурга. Великобритании же там не было, она присоединится к ЕЭС только в 1973 году. Собственно, именно США и стояли у истоков евроинтеграции – точнее, того её направления, которое и породило ЕС. Так, в рамках Плана Маршалла, по инициативе Вашингтона, была создана Организация европейского экономического сотрудничества (ОЕЭС). При этом, американскому капиталу были обеспечены мощнейшие позиции.
Можно предположить, что в деле переориентации Надя сыграли свою роль и некоторые советские руководители, связанные именно с Англией. И тут нужно указать на фигуру 1-го заместителя Председателя Совета министров Анастаса Микояна, принимавшего активнейшее участие в тогдашних венгерских делах – 24 октября он прибыл в Венгрию (кстати, вместе с Сусловым). Микоян выступал за полное невмешательство советских войск, вёл переговоры с Надем. (Показательно, что во время намечающихся волнений в Польше он также занимает именно либеральную позицию.) Судя по всему, Микоян был прозападным деятелем. И этому, в немалой степени, способствовала его деятельность на поприще внешней торговли. Сей крайне хитроумный товарищ, о котором сложили стишок («От Ильича до Ильича, без инфарктов и паралича») выступал за то, чтобы СССР принял план Маршалла, означающий потерю экономической независимости СССР.
Тут стоит задуматься над одним важным обстоятельством ранней деятельности Микояна. Вспомним эпопею с 26 бакинскими комиссарами. Их, как известно, расстреляли по решению английской миссии. А было то этих комиссаров 27 – вместе с Микояном, которому чудесным образом удалось спастись. Чем же он так понравился англичанам?
Любопытно, что во время гражданской войны Микоян плотно работал с Берией. Последний служил в контрразведке мусаватистов (азербайджанских националистов), которая была чем-то вроде филиала английской разведки. Вроде бы, по заданию партии, но есть кое-какие неясности. А тесная связь с любимчиком англичан Микояном эту неясность только усиливает. И ведь Берия выступал за сдачу Восточной Европы Западу. Во время его кратковременного усиления в 1953 году в Берлине тоже происходит антисоветская буча.
7. Навстречу Америке
Союз, в конце 1950-х годов сближается со Штатами, ярчайшим проявлением чего стал американский визит Хрущёва (1959 год), прошедший с большой помпой. По возвращении Хрущёв собрал в Москве огромный митинг, на котором восхвалял Эйзенхауэра. Держать такую большую армию, когда в Белом доме сидит такой замечательный человек, стало как-то уж совсем неловко. И армию сократили – на 1, 3 млн. человек. Потом, правда, Хрущёв рассорился с США – в связи со шпионским полётом Пауэрса.
В дальнейшем руководство СССР неоднократно пыталось наладить отношения с Западом, заключая разные договоры. Серьезным прорывом стало подписание в 1972 году договора об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО). Не меньшее значение имело и временное соглашение о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений (СНВ), подписанный в том же самом году. По данному поводу высокопоставленный партийный функционер Алексей Черняев написал в своем дневнике следующие, полные исторического оптимизма, строчки: «Как бы там ни было, а Рубикон перейден, Рубикон всемирной истории. С этих майских недель 1972 г. будут датировать дату конвергенции».
Ну да, о ней в советском партийно-государственном руководстве мечтали денно и нощно. Но она, как известно, так и не произошла. Зато произошла тихая «легитимация» крупнейшего западного капитала в СССР. В 1973 году в Москве открыл свое отделение Чейз Манхэттен банк – кредитное учреждение Дэвида Рокфеллера. При этом он непосредственно сотрудничал с советским премьером Алексеем Косыгиным. Любопытно, что зятем Косыгина был упомянутый Джермен Гвишиани, тесно связанный с глобалистским Римским клубом.
«С вечера до полудня: полная и безоговорочная капитуляция»
(*) Для полноты картины здесь стоит указать на позицию, которую заняли в отношении социал-демократии троцкисты. В 1934 году, с благословения самого Льва Троцкого, во французскую социалистическую партию СФИО (Французская секция Рабочего Интернационала) местная троцкистская Коммунистическая лига, возглавляемая П. Франком. И там она образовала фракцию «большевиков-ленинцев». Данный шаг был громко назван «Французским поворотом». Позже Троцкий призовет к такому вот повороту всех своих сторонников. Показательно, что к социал-демократии тянуло как троцкистов, так и бухаринцев.
