В Инженерном корпусе Третьяковской галереи проходит выставка Марка Шагала, приуроченная к стадвадцатипятилетию со дня рождения художника.
Марк Шагал родился в Витебске в небогатой еврейской семье. И хотя мать, рассуждая прагматически, пророчила сыну судьбу бухгалтера или юриста, дороги жизни привели его к мольберту и кистям, карандашам и графическим перьям, печатному прессу и станку гончара. Выставка представляет перед зрителем работы разных лет и разных художественных форматов. Масляная картина, рисунок, аппликация, литография, керамика. Плакат с надписью "Марк Шагал. Истоки творческого языка художника" будет висеть у дверей Инженерного корпуса Третьяковки до 30 сентября.
Всем представленным картинам, наброскам, оттискам и предметам керамической посуды кажется уже привычно прибывать в отведённом для показа помещении. Действительно, Шагала в Инженерном корпусе выставляют не в первый и не во второй раз. Но особенность данной выставки — чёткая направленность времени. У входа — экспонаты начала ХХ века, затем зритель переходит к моменту первой поездки художника в Париж. А рядом на стене уже идёт 1922 год, когда Шагал навсегда уезжает из России сначала в Германию, после во Францию. Время воспоминаний и изучения новых техник, крупных заказов и переездов. Графические миниатюры, в которых переосмысление Витебска из детства Шагала, иллюстрации к Гоголевским "Мёртвым душам", бегство в Нью-Йорк в сорок первом. Возвращение в послевоенную, уже навсегда изменившуюся Европу. Пятидесятые, шестидесятые, когда уже немолодой художник неожиданно начинает творить, используя совершенно несвойственные ему техники. Такую историю хочет рассказать посетителю эта выставка.
При виде работ Марка Шагала не покидает ощущение, что художник застыл в моменте некоей незримой трансформации, его кисть движется от классической живописи к экспрессионизму, быть может, даже абстракционизму, но ни на единой картине не заходит слишком далеко. Яблоки не становятся кубическими или треугольными, а тарелки, на которых разложены фрукты, сохраняют присущие им формы. При этом работа с композицией, плоскостью картины и перспективой — в духе времени. Свободная, пластичная, подчинённая лишь видению художника. Поверх композиционных и графических структур ложатся цвета, ставшие уникальной чертой живописи Шагала.
На выставке можно весьма ясно уловить момент начала экспериментов с цветом. Это происходит после 1911 года, когда художник, по всей видимости, воочию увидев французский фовизм, вносит в картины яркие цветовые пятна. Но и здесь увлечение модным течением развивается лишь до определённой границы. Придав картинам яркость, начав применять смелые цветовые сочетания, Шагал ставит во главу угла почти классическую живописность. А вся сочность цвета, кажется, нужна ему для расширения палитры оттенков.
В итоге на картине 1915 года "Окно на даче" зелёные деревья на фоне зелёных кустов сирени и зелёной лужайки перед домом отнюдь не кажутся однородным цветовым полем, напротив, они будто бы обладают уникальными колористическими характеристиками. Оставаясь, по сути, зелёными и никакими другими. Рассматривая картину с близкого расстояния, видно, что каждый лист берёзы — это отдельный оттенок. Сколько же их всего? Десятки? Сотни?
Марк Шагал прожил девяносто семь лет. В его жизни случилась революция 1917 года, Первая и Вторая мировые войны. Он был практически очевидцем всех этих событий. Но в его картины попали только отзвуки бурь ХХ века. В основном же темы Шагала — быт, Витебск и его жители, воспоминания из детства, романтические фантазии на тему музыки, искусства. И, безусловно, еврейская культура. Как-то Шагал сказал о себе: "Если бы я не был евреем, как я это понимаю, я не был бы художником или был бы совсем другим художником".
В процессе всей своей творческой карьеры Марк Шагал не отходит от избранной тематики, что бы ни происходило в мире вокруг него. Поверх любого мотива, будь то биографические зарисовки о Витебске начала ХХ века или офорт, на котором отец художника парит в пространстве рядом с бочкой из-под селёдки, лежит ощущение, что всё это будто бы не изображение фактов реального прошлого, а попытка вылить в художественную форму сны об этих объектах.
Состояние сна особенно проступает в коллажах Шагала, где для этой цели, кажется, служит всё: текстуры используемых материалов, цвета, их взаимодействие и характер движения кисти. По окончанию осмотра выставки возникает вопрос, неужели художник мог оставаться романтиком, увидев ХХ век? И если так, то искренен ли он был всё это время? Но тут взгляд падает на предметы из столового сервиза, изготовленного Шагалом по случаю свадьбы дочери. На тарелках видны крохотные сколы. Сначала мне подумалось, что эти экспонаты просто небрежно хранили, но потом я узнал, что сервиз руки Шагала долгие годы использовался по прямому назначению, то есть, в тарелки наливали борщ, а из чашек пили горячий чай. Почему-то именно эта деталь изменила моё видение данного художника.
В итоге, выставка — вполне успешное художественное мероприятие. Здесь можно увидеть процесс изменения стиля Шагала, его творческие шаги. К тому же картины дополнены предметами быта Витебска начала ХХ века, привезёнными из других музеев. И всё же, Шагал уже выставлялся немало раз, при этом в художественной истории России есть множество творцов, персональных выставок которых ещё не проводилось. Может быть, следующим лицом Инженерного корпуса станет, например, Павел Корин?
