Последний номер – в этом году – журнала Москва открывается энергичным, сталью блещущим стихотворением Д. Филиппова:
Не садились за руль Бугатти,
Не сидели в кафешках Ницц,
Только знаете... не испугать их
Ни свинцом, ни жужжаньем «птиц».
Не из стали, не из титана
Появлялись они на свет.
Если рана, то, значит, рана.
Если смерть... Ну так, значит, смерть.
Вибрируют натянутые нити трагедии, смерть, заглядывающая в строки, заглядывает в реальность мира, не объясняя своего предназначения.
В. Гоголева исследует метафизическую подоплёку действительности, в парадоксальных сближениях находя отсветы сложности бытия, которое проживает человека в не меньшей мере, нежели он проживает жизнь:
Пьянящее вино.
Гнетущая вина.
За каждым «да» есть «но»,
И нет надежды на...
Вот то, что нам дано:
Есть он и есть она.
Кирпичики из «но» —
Берлинская стена.
Т. Краснова-Гусаченко, организуя стих густотой правды жизни, рисует картины плотно и чётко, и, повествуя о деревенском дурачке, юродивом, словно выводит формулы правильного житья…
В нашей деревне юродивый жил.
— Йох! — с придыханием он говорил,
С торбой своей по поселку ходил,
Все что-то прятал да хлеба просил...
В жизни он больше не мог ничего,
Так и прозвали все Ёхом его.
Впрочем, каково бы ни было – путь его, вектор известен, и сквозная тоска финала сильно задевает мерой сострадания читательское сердце:
А растопило сугробы весной —
Все увидали: помилуй же Бог,
С торбой своею сидел под сосной,
Видно, замерзший нечаянно Ёх.
Тут спохватились: а как его звать?
Имя какое на крест написать?
Так и поставили в желтый песок
Крестик с дощечкой: «Любимый сынок».
Крестик виден; боль слоится и плывёт по волнам сознания…
Вести верлибров Г. Щербовой играют афористичностью, давая тонкие и точные формулы выводов – из онтологического опыта, наработанного поэтом:
мы любим друг друга
как животные
но мы не всегда бываем животными
иногда мы бываем людьми
и тогда
друг друга
не любим
Исследуя код «русскости» Р. Воробьёв выстраивает лесенку стиха – светового порядка: будто незримая лестница метафизического хрусталя, ведущая к подлинности неба:
Одарена
вольною песней,
шелестом плакучих ив,
трезвоном с воскресных колоколов.
Одарена
печалью лет,
тоской по тем,
кого уж не вернуть,
любовью к тем,
кто защитит ее.
Со временем играя, С. Картавцева создаёт созвучия, нервно вибрирующие современностью – той, какую, хочешь ли, нет – приходится пропускать через себя, примиряясь с нею.
В том числе – стихом:
Время вышло покурить.
Вышло время.
Дверь забыло затворить,
Сучье племя...
На плите от сквозняка
Пламя бьется...
Мы бы заперли пока,
Так вернется!
Много поэтической яркости в предложенном номере, много словесного разнообразия: прекрасного, как бесконечные оттенки декабрьского снега.
