Послевкусие фильма, когда… будто сам участвовал, превозмогая обстоятельства или приноравливаясь к ним, — один из вернейших показателей взятой режиссёром высоты (не только им, конечно)…
После "Папы в командировке" остаётся именно такое — печальное и нежное к тому же, словно дворы и переулки Сараево входят в твою данность, играя серостью обыденности, невозможностью богатства…
Прелестный мальчишка, рассказывающий повесть своего детства; и первая, такая детская, любовь, завершающаяся закадровым пояснением — "Маша больше не вернулась" (а её увезли в машине "скорой помощи") — обжигает чрезмерной жестокостью яви…
Отец девочки спросит по-русски у матери мальчика потом, уже появившись с чёрной повязкой на руке: "В чём смысл жизни?"
Но всё естественно, как дивная мелодия, звучит постоянным фоном: отправленный за показавшуюся избыточной шутку в колонию папа, дети, уверенные, что он в командировке, шурин, служащий в тайной полиции и, в сущности, посадивший отца мальчишки, который ведёт такое грустное повествование…
Откуда ощущение чуда?
Трепет, охватывающий всю душу, жалость и сострадание ко всем, будто эти люди и впрямь существовали на свете?
Может, и существовали: нет в этой истории ничего, что не могло бы быть, — от измен мужа до лунатизма мальчишки…
Но теперь они уже навсегда: волей волшебства Кустурицы они печалятся и радуются, ругаются в семье, несколько напоминая подобными сценами "Амаркорд", хотя всё совершенно иначе, и живут, живут… пока не приходит смерть; а финальная улыбка милого мальчишки заливает сознание теплом и грустью…
Пока закипает бурлеск, фейерверк, бесконечный хоровод нелепиц "Чёрной кошки, белого кота"…
О, здесь столько красок, будто жар-птицу поймал и, ощипав, шутя, вытряхнул на экран всю эту невероятную пестроту аферизма и любви, смеха и карнавала, неистовства и безумия жизни.
Карнавального много в построениях Кустурицы — мы ведь никогда не умрём, да?
Мы устраиваем всё это, дрожа и ликуя, чтобы отогнать тебя, смерть…
Надо ж, долговязый бандит в национальном костюме поднимает пень и находит там крошечную женщину…
Миниатюра и гигант…
Полюса…
Богатый мафиозо, конечно, кинет мелкого афериста, а свадьба, разошедшаяся не на шутку (будто всерьёз решили опровергнуть необходимость трезвости) позволит невесте удрать от ненавистного жениха, и даже умерший дед оживёт — карнавал распускается в сто цветов.
Красный превалирует надо всем — цвет воспаления…
Жизнь воспалена?
Она покорена неистовством Кустурицы, запускавшего в мир столь разные фильмы…
…"Андеграунд" монументален: и война как общая трагедия, и вплетённые в неё трагедии частные собираются ожогом восприятия — нечего беречь зрительские души, не то окостенеют, ороговеют…
Даже в том, как Иван, жизни своей вопреки, пытается спасти животных из подвергнутого бомбардировке зоопарка, чувствуется такой накал витальной силы, такая стойкость, словно разлитая в воздухе, что понятной становится долговременность человеческого рода…
Не прерываются цепочки, сколько люди ни уничтожают друг друга…
Поэзия фантасмагории, фарса и трагедии сплавлена в единство, и своеобразный эклектизм не противоречит космической гармонии мира.
Фильм, как жизнь, — он поднимает слишком большие пласты оной, чтобы останавливаться.
"Жизнь как чудо" — не это ли кредо Кустурицы?
…Чудаковатый инженер, страдающая душевным недугом жена его, сын, попавший в плен, поскольку снова идёт война.
Мелькают опалённые ленты трагедии.
Где чудо?
А в наличии жизни, как это ни смешно, поскольку ни что было до, ни что будет после, человечество не выяснило за последние 2000 лет. 3000 лет…
Эстетика пестроты, переходящая в монументализм цельности.
Мир кинематографа Эмира Кустурицы необыкновенно пёстр, причём цвета, будто в новом, изобретённым режиссёром спектре, гармонируют друг с другом.
Розы огня расцветают.
Гиацинты лирики поднимаются в метафизические небеса.
И к ним же поднял Эмир Кустурица свой необыкновенный, волшебный, сияющий жизнью кинематограф.
