«Не будьте могильщиками современной фотографии, а будьте её друзьями!»
Александр Родченко.
В повести Аркадия Гайдара «Судьба барабанщика» есть примечательная деталь, по сути являющаяся сюжетообразующим поворотом: дворовый бандит Юрка уговаривает наивного пионера Серёжу совершить красивую сделку: «Ты, друг, купил бы фотоаппарат у Витьки Чеснокова. Шесть на девять, а светосила! Под кровать залезь, и то снимать можно». Затем, правда, выясняется, что это не шесть на девять, да и вообще «...марка старая, пластинок такого размера в продаже нет и не бывает». После дорогостоящих мучений Серёжа получает переделанный фотоаппарат и сдуру фотографирует всё подряд — включая своего мнимого «дядю» - шпиона. Дурацкая и плохо сработанная карточка вывела чекистов на след матёрого диверсанта и спасла жизнь самому барабанщику. Но сегодня мы поговорим не о Гайдаре и даже не о чекистах, но о повальном интересе к фотографированию в 1920-1940-х годах, об экспериментах и новшествах, которыми было принято удивлять знатоков и профанов, о бешеном развитии фото-дела во всём мире — особенно в СССР. Все мечтали добыть фотоаппарат, нащёлкать всего и сразу, и потом - колдовать в ванной комнате над ванночками с проявителем и закрепителем. В Советском Союзе выходили специализированные журналы, рассказывавшие не только о достижениях фото-промышленности и международных конкурсах, но и дававшие практические советы. А ещё — бранили всяких дамочек, тупо фиксирующих цветы, котят и накрашенных приятельниц на фоне курортных пляжей. Мол, фотографическое ремесло — это не игра и презабавная штучка, но серьёзное занятие. Высмеивались и молодые франты, приобретающие иностранное оборудование, а заодно — стильную экипировку, вроде клетчатого кепи и брючек фасона «гольф». Писалось, что выглядеть, как расхожий тип фоторепортёра из кинокомедии — это не значит быть им. Рекомендовали не кидаться в модную стихию «прямо из школы первой ступени», а если уж прорезался кое-какой талант — учиться у гениев и не роптать. Как там у Маяковского: «Делать жизнь с кого»?
Одним из таких корифеев, чьи фото украшали прессу и плакаты был и остаётся Борис Игнатович. В Московском Мультимедиа-Арт Музее (Дом фотографии на Остоженке) сейчас проходит выставка его работ — знаковых и проходных, растиражированных и малоизвестных. Это имя не так громко звучит, как имя Александра Родченко, но, вместе с тем, образы Игнатовича столь же любимы и узнаваемы. Кроме того, пик деятельности и — карьеры Игнатовича пришёлся на 1930-1940-е годы, тогда как Родченко — это красный авангард, полыхание и беспрестанный поиск. «Толчёшься у предмета, здания или у человека и думаешь, а как его снять - так, так или так? Всё старо», - нервно размышлял Родченко и творил-выдумывал-пробовал. Первый среди равных, он проложил дорогу и, откровенно сказать, выдохся к середине 1930-х, не приняв «классический» формат Большого Стиля. Младший товарищ и во многом — подражатель - Борис Игнатович тоже начинал в группе «Октябрь» - Всероссийском объединении работников «новых видов художественного труда», как это выспренне тогда именовалось. В группу входили самые продвинутые персонажи - и Александр Дейнека, и Сергей Эйзенштейн, и Александр Веснин, и уж конечно, там рулил уже упомянутый Родченко.
Однако мы забегаем вперёд. На ознакомительных стендах выставки — занимательная и весёлая биография Бориса Игнатовича. Типичная для творческого хулигана, и одновременно — уникальная. Родился в 1899 году в Слуцке, учился в гимназиях Лодзи и Луганска — из последней был с треском изгнан за дурное поведение, а точней — за выпуск рукописного журнала «Шантрапа» и участие в массовых беспорядках. Завершил образование уже в революционном Петрограде, после чего активно включился в борьбу за новую и прекрасную будущность, как её понимали на излёте Серебряного века. Подвизался в качестве журналиста и рабкора в изданиях «Дрезина», «Бузотёр», «Смехач», где судьба его свела с иллюстратором Владимиром Лебедевым — он-то и присоветовал горячему парню заняться фотографией. Считается, что «пропуском» в новую профессию послужил удачный портрет Михаила Зощенко — на той фотокарточке известный сатирик покупает яблоки. В 1920-х очень ценились подобные кадры, будто выхваченные из потока бытия. Говорилось, что авторы любых произведений — литературных ли фотографических -должны подмечать, а не выдумывать — таков был сам Зощенко, описатель «мелочей жизни» и «обычных случаев». На этой фотографии он вовсе не позирует, он - подловлен Игнатовичем.
Актуализировалась и другая тенденция — любоваться чёткостью механизмов. У Игнатовича — целый ряд фото, где нет людей, зато предлагается понять железную душу агрегата. Перед нами - контроллеры с клеймом завода «Динамо» - слаженный ритм конвейера. Первый трактор. Фрагменты станков. Это шикарно само по себе, а поэтому участники действ «Синей блузы» изображали локомотив или «танцы машин», а Юрий Олеша провозглашал инженерию человеческого материала. В 1920-х особый восторг вызывали «производственные» натюрморты (эту тему поддерживал и журнал «Вещь»), поэтому героями фото-сессий часто выступали гайки, мотки проводов, болты и тумблеры. «Чтобы приучить человека видеть с новых точек, необходимо снимать обыкновенные, хорошо знакомые ему предметы с совершенно неожиданных точек и в неожиданных положениях, а новые объекты снимать с разных точек, давая полное представление об объекте», - поучал Родченко, а Игнатович упражнялся в макросъёмке. Опыты 1920-х — это беспрестанное экспериментирование с фокусом и ракурсом. Игнатович, явно следуя за Родченко, переворачивает композицию — вместо горизонтали у него — диагональ. Она кажется ему более резкой и динамичной. «Перевёрнутые» транспаранты и первомайские муляжи, куда-то спешащий город, памятники — всё под невероятным углом.
И Борис Игнатович бегал со своим «Кодаком» по городу, отслеживая праздничные колонны и пафос трудовых будней. Вот - духовой оркестр общества «Динамо» на Красной площади, а тут - сам Владимир Маяковский на празднике, с папироской в уголке рта. Как и Зощенко — пойман врасплох. Поэт сутул и почему-то мрачен. А это — пёстрая толпа детей, где юные пионеры идут вместе с беспризорниками. Эту сугубо-жизненную композицию впоследствии «причесали» - в наших книжках, посвящённых пионерии, оказались только два мальчика в форме, а рванину и шпану аккуратно убрали. Проблема беспризорности стояла в полный рост — неуправляемые полукриминальные массы детей и подростков шастали по стране, творя большие и малые бесчинства. Знаковый момент из истории фото-дела: аппарат ФЭД выпускался Харьковской трудкоммунной имени Дзержинского, созданной из бывших беспризорников.
На экспозиции есть работы, которые легко перепутать с этюдами Родченко — например, спуск по многоуровневому пандусу. В те годы в Москве и крупных городах появилась конструктивистская архитектура, не похожая на привычные образцы — в ней было что-то инопланетное и футуристическое. Дома-коммуны, рабочие клубы, спортивные объекты выглядели, как посланцы мира будущего. Немудрено, что фотографы бросались запечатлевать смелые линии новостроек. У Родченко таких фото — хватит на приличный альбом. Игнатович решил не отставать — пандус «выделен» из пространства и дан под странным, головокружительным углом. Фигуры людей — нарочито смазаны; это — движение.
На рубеже 1920-х — 1930-х годов Игнатович много ездил по деревням, а потому на его фотографиях — сельские жители, пьющие чай и штудирующие газету «Беднота», мужики на подводах с зерном, флаги и лозунги на фоне изб. Меж тем, общественные вкусы кардинально поменялись — экспериментаторство объявили «буржуазным формализмом», а фотографы стали нехотя возвращаться к обыденным ракурсам и постановочным сценам. В 1930-х годах потенциал Игнатовича раскрылся наиболее полно. Он выходит из амплуа бойкого «ловца» мгновения и создаёт полотна, обращённые к вечности. «Молодость» - ясноглазые спортсмены, под яростным, летним солнцем — энергия и сила поколения, выросшего при большевизме. Юноша и девушка — им через несколько лет предстоит победить в самой жестокой битве. Парады физкультурников — одна из важнейших тем предвоенного искусства, и потому Борис Игнатович неустанно фотографирует мускулистые тела — торсы «ворошиловских стрелков» и крутые бёдра пролетарок, загорелые лица и мощные плечи. Стремительный и при том — размеренно-величавый марш. Не пропадает и страсть к архитектуре — Игнатович с одинаковым рвением демонстрирует и атлантов Эрмитажа, и Ростовский театр имени Максима Горького. И то, и другое — застывшая музыка, и люди в белых одеждах на фоне зданий представляются такими же атлантами. Культ здорового тела — самая волнующая идея 1930-х. В ней заключена витальность античных цивилизаций — соединение аполлонического и дионисийского начал. Игнатович, как никто, умел явить природу телесности, не опускаясь до грубо-сексуального натурализма.
В годы Великой Отечественной войны Игнатович работал фотокорреспондентом «Боевого знамени». Больше того — его моделями становятся Уинстон Черчилль и Георгий Жуков. Послевоенные фото Игнатовича — это повторение пройдённого. Естественное желание умудрённого мэтра - забронзоветь у него, к счастью, не появляется. Он по-прежнему прост в общении и лёгок на подъём. В конце 1950-х появляются пейзажи и психологические портреты. Среди шедевров - профили Бориса Пастернака и Корнея Чуковского на одном из писательских мероприятий. Фотография совершенно «оттепельная», с присущим эпохе настроем — опять вернулась «жизненная» манера, без декораций и помпы. То ощущение ветра и движения, утраченого за годы сталинского ампиро-барокко. Игнатович сотрудничает с ведущими СМИ - «Огоньком» и «Правдой», ведёт фотокружки и не без удовольствия учит любителей-непрофессионалов разным премудростям. До конца дней он оставался творцом, влюблённым в своё дело. Скончался Борис Игнатович в 1976 году, но его фотографии продолжают будоражить и радовать, а ещё их постоянно используют на разных сайтах — даже и без указания авторства. Хорошо это или дурно? Полагаю, это — наивысшее признание. Он поймал момент и — остановил мгновение.
двойной клик - редактировать галерею
Илл.: Борис Игнатович "Молодость", 1937 г.
