«Как сад присутствием их ныне украшался
Так будет краситься вся русская страна».
Александр Сумароков о екатерининских смолянках
Восемнадцатый век – эпоха Просвещения. Жеманно-галантное столетие на поверку оказалось научно-техническим и – прорывным. Строчить философские трактаты - модно, подобно тому, как модны были напудренные локоны, мушки и бледные шелка рококо. Аристократки позировали с книгами и нотами, рядом с глобусом, картой, астролябией, а кавалеры требовали от женского пола не столько внешней прелести, сколько острого ума.
Однако всё сосредотачивалось на мужском образовании – университеты мира, даже самые прогрессивные, готовили «юношей, обдумывающих житьё», а девушкам полагалось домашнее обучение – скорее для искромётной болтовни с каким-нибудь математиком или поэтом, чем для труда и служения. «Женский разум – быстр, но не крепок, в нём нет чёткости, а всё – эфир», - смеялись памфлетисты. Маркиза дю Шатле была на голову выше многих современников-мужчин, но кто считал её физиком? Бомонду нравилось судачить о её любовниках – астрономе Пьере Мопертюи, механике Клеро, и, конечно, о Вольтере. Дамское образование страдало фрагментарностью и, если девочка не испытывала тяги к глубоким познаниям, она так и оставалась начётчицей, умевшей произвести впечатление цитатками из Лафонтена и Ларошфуко. После удачного брака и это забывалось. Так, Мария-Антуанетта, став королевой Франции, не удосужилась раскрыть ни одной серьёзной книги, а ведь «повелительницу пирожных» окружали светила, чьего внимания жаждали просвещённые государи – Фридрих II, Густав III и Екатерина Великая.
Что касается нашей императрицы, то она всю жизнь занималась самосовершенствованием и – самовоспитанием, ибо тот посредственный багаж, который она привезла из Цербста, не годился и для салонного small-talk, как это именуют британцы, уже тогда знавшие толк в рафинированном talk-e. Екатерина максимально честна в своих мемуарах: «Мне дали учителя чистописания и учителя танцев. Учитель чистописания заставлял меня обводить чернилами буквы, которые он писал карандашом; учитель танцев заставлял ходить и делать кое-какие па на столе. С ранних лет за мной признали хорошую память, а потому и мучили меня постоянно заучиванием наизусть; называли это развитием памяти; я думаю, со своей стороны, что это было ее ослаблением. То были стихи из Библии, затем – нарочно сочиненные вещицы, которые надо было учить наизусть или бойко твердить».
В XVIII веке Россия не просто вырвалась в число супердержав, она шла на полшага вперёд. Жёсткий ритм, заданный Петром Великим, не сбавлялся ни на секунду – империя на всех парусах мчалась с светлое завтра. Отставать – никак нельзя, и как сказал много позже Иосиф Сталин: «Отсталых бьют», а в планы Романовых не входило быть поколоченными. Екатерина не боялась экспериментов - она поставила женщину во главе академии. Безусловно, то был жест-презент в отношении подруги (и, что уж вилять – соучастницы дворцового переворота), но Екатерина Дашкова обладала действительным умом, а не тем «эфиром», что приписывался женскому полу. Фемины редко бывают гениями, но разумность - повседневное качество. Кроме того, царица задумалась о качественном образовании для девушек из бедных дворянских семей. Так возник феномен Смольного института, а понятие «смолянка» надолго сделалось синонимом чистоты, хороших манер и сформированного интеллекта.
В Государственном Историческом Музее сейчас проходит выставка "Смолянки Дмитрия Левицкого", где представлены все шедевры и показана история Смольного заведения – от начала, положенного указом 1764 года и до трагического финала, когда феврале 1919 года – в разгар войн и революций - состоялся последний выпуск.
Встречают нас портреты Екатерины и её сподвижника, старшего товарища - Ивана Бецкого, деятеля русского Просвещения. Бецкой мечтал вывести новую породу людей – гуманных, честных, искренних. Наивность сочеталась в нём с волевым характером. Бастард князя Трубецкого (отсюда усечённая фамилия Бецкой), он делал карьеру и правдами, и неправдами, в молодости слыл игроком и, как тогда говорили – вертопрахом, но в Париже имел знакомства с энциклопедистами, блистая в салонах. Типичный вариант Галантного века - одной стороны, тревожиться о социальном прогрессе, а с другой – поигрывать в карты и заводить пикантные «амуры». Портрет Бецкого, написанный шведом Александром Рослином, являет натуру властную и жёсткую, а вот парадное изображение матушки-императрицы – тонкая лесть Дмитрия Левицкого. Он скруглил нордическую резкость, присущую Семирамиде Севера в зрелые лета и обнаружил «розу без шипов».
Коробит, если Дмитрия Левицкого снисходительно кличут «русским Гейнсборо». Их роднит лишь… фасон причёсок у изображаемых красавиц и общий настрой эпохи, когда на излёте рококо явилась толика насмешливой грусти. Малоросс Левицкий, как и все украинские парубки, имевшие талант, раскрылся в имперско-петербургской среде и восславил имя России. На экспозиции мы видим портрет Левицкого, сделанный Иваном Яковлевым уже в 1812 году. Старый мастер окружен атрибутами искусств - с непременным бюстом Аполлона, кистями и красками. Левицкий много и качественно работал, а высокородные заказчики не скупились на хвалу.
Серия «Смолянки» была написана по заказу Екатерины и считается вершиной в творчестве художника. Оформители расположили смолянок полукругом, и нам кажется, что девушки выстроились для волшебного танца. За каждой картиной – биография, и не всегда гладкая. Центральный экспонат назвать сложно – почти все картины входят в золотой фонд русской живописи и узнаваемы на уровне «конфетных обёрток». Ту же Глафиру Алымову с арфой в советские времена мне доводилось видеть на одном деревенском «коллаже», где она соседствовала рядом с фотографиями, шишкинской "Рожью" и Юрием Гагариным.
Собственно, эта вещь Левицкого – наиболее цитируема. К тому же, императрица благоволила к Алымовой, а покровитель смолянок – Бецкой питал к сей девице не то страсть, не то – отцовские чувства, бешено ревновал, затем – признавался, что она для него – «милое дитя» и «любезная дщерь». Это была его трагедия и – её печаль. «Если никто не любил меня более Ивана Ивановича, зато никто не сделал мне столько зла как он», - подытоживает Алымова. Бецкой хотел воспрепятствовать её браку, одобренному самой Екатериной. Глафира Алымова прожила суетную жизнь, то попадая в опалу, то обретая фавор, и скончалась уже при Николае I.
Ещё одна героиня - Катенька Нелидова. Она отличалась изумительной грацией, чудесно пела и танцевала, хотя, сплетники ворчали, что она не так уж соблазнительна. Один из князей Долгоруковых расписал её нелестно: «Девушка умная, но лицом отменно дурна, благородной осанки, но короткого роста». Ума и осанки было достаточно, чтобы привлечь Павла I. Их связь была духовно-платонической – «последний рыцарь Европы» искал Прекрасную Даму; ею и стала Екатерина Нелидова. Через два года её место заняла чувственная Анна Лопухина, у которой не наблюдалось ни возвышенного ума, ни такта, ни осанки. Что касается Катеньки, то она так и не вышла замуж, а после смерти «рыцаря» вернулась в Alma Mater, где помогала вдове Павла руководить Смольным и воспитательными учреждениями. Но Левицкий запечатлел её в момент юношеского триумфа – Нелидова сверкала, как звёздочка в самодеятельной опере «Служанка – госпожа», и царица прочила ей солидное будущее.
Почти все девочки написаны в театральных костюмах и это неудивительно. Все были увлечены постановками – Мария-Антуанетта играла Сюзанну в комедии Бомарше, да и матушка-Екатерина, хотя не лицедействовала, но сочиняла пьесы.
А мы переходим к портрету Натальи Борщовой – она в чёрном платье, что большая редкость для эстетики рококо. Исследователи пришли к выводу, что девушка играла в той же постановке, что и Нелидова. Они дружили, но судьба развела их. Гофмейстерина, одна из первейших дам двора, она пережила всех – и наперсниц, и врагов, и Пушкина, воспевшего поколение «пиковых дам», до самой старости наряжавшихся по моде екатерининского века.
Визитной карточкой Левицкого многие искусствоведы называют не «Арфистку Алымову», но парный портрет Екатерины Хрущёвой и Екатерины Хованской – двух приятельниц, игравших в комической опере "Капризы любви, или Нинетта при дворе". Бойкой и худой смуглянке Хрущёвой доставались мужские роли – она слыла сорванцом, тогда как меланхоличная неженка Хованская изображала принцесс, богинь и пастушек. Здесь она – пейзанка Нинетта, волею Фортуны попавшая ко двору.
У Александры Левшиной гораздо более серьёзная роль – она играла Заиру в одноимённой трагедии Вольтера. Забавно, что и французская крестьянка Нинетта, и возлюбленная султана - Заира выходили на сцену в кружевах, лентах и рюшах. Неожидан и таинствен портрет Екатерины Молчановой – фон скромный, на столе - вакуумный прибор, а в руке – томик. Другой рукой Молчанова как бы просит нас удалиться. Она не любила развлечений и предпочитала штудии. Портрет Федосьи Ржевской и Настасьи Давыдовой – малоизвестен. Две маленькие ученицы ещё без пышных куафюр и украшений, коротко стриженые, однако, затянуты в корсетики. Юницы исполнены светского изящества – хоть сейчас во фрейлины. Как ни странно это звучит, но понятия «счастливое детство» не существовало, вернее оно лишь наметилось Жан-Жаком Руссо в его труде "Эмиль, или О воспитании". Девочек заковывали в тесное бельё и неудобные платья, мальчиков обряжали в камзолы.
Остальные разделы выставки – столь же интересны. Посетителю предстоит увидеть коллекцию вееров с дивно рисованными экранами – пасторальные сценки, виньетки, розы. Умение поигрывать опахалом – важнейший пунктик в дамском воспитании. Утверждалось, что аристократку можно отличить от разбогатевшей буржуазки именно по руке, держащей веер. Дополнением к портрету Алымовой служит арфа XVIII столетия. На одной из витрин - мундирное платье императрицы, обожавшей военную форму и – строгую регулярность. Редкий экспонат – фрагменты иконостаса Екатерининской церкви Смольного.
Назидательные картинки, документы, гравюры и фотографии, относящиеся к реалиям XIX – начала XX века. Особого разговора заслуживают репортажные фото Карла Буллы – основоположника российской документальной фотосъёмки. Перед нами – часто публикуемые снимки, где барышни учатся полонезу, гуляют, сидят за партами. Смольный до последнего момента держал марку, выпуская девушек с «правильной осанкой», едино готовых и к почестям, и к жестокой бедности – в первом случае не заноситься, во втором – не роптать. Это и есть главный знак качества.
двойной клик - редактировать галерею
