Мир Людей и мир животных: инволюция и преображение

Глава 1. Исполинская поступь зверолюдей

На протяжении всего существования человека происходят попытки исказить само человеческое естество, которые есть и искажение образа Божия в людях.

За всеми этими попытками стоят бесплотные сущности падших духов, возглавляемых «врагом рода человеческого» - сатаной. Само искажение началось еще со времен вселенской катастрофы, именуемой Грехопадением. Она произошла при активном участии самого Врага, действующего через Змея (налицо животный символизм), который в Раю «был хитрей всех зверей полевых». («Книга Бытия». 3:1)

Змей – космический Робот, Голем, «Демиург» (не творящий, но искажающий творение). Это - Периферия и небытийный антиполюс мира. Можно сравнить его с компьютером, через который Первочеловек мог выходить вовне себя, узнавать некую внешнюю информацию – как из Интернета. До Грехопадения Адам был единым, тотальным Субъектом, в его Полноте находилось всё земное – последующие поколения, животные, растения, светила, планеты и т. д. (Они были частями, которые находились в равновесии с Целым, выражая его, но не поглощаясь им.) Сама же Земля находилась в Раю, а Первочеловек был непосредственно «подключён» к высшим Божественным реалиям. Именно оттуда и должна была поступать истинная информация в виде нетварных энергий Абсолюта. В «Книге Бытия» эта нетварная информационная вертикаль названа «Древом Жизни». В ней Адам должен был возрастать и укрепляться в своём духовно-райском могуществе.

Но была и возможность подключиться вовне, использовав райский компьютер не по назначению. Он был нужен только для работы с внутренним миром, для возделывания Райского Сада. Внешний мир не мог дать никакой полезной информации, ибо это был мир не духовный (райско-ангелический), а именно душевный. Это – «психоэмоциональный» регион тонких «вибрирующих» форм, это Навь. Именно туда и попали взбунтовавшиеся против Бога ангелы, выпавшие из Рая. (Нематериальные сущности могли попасть только в нематериальный мир.) В регионе Души-Нави они образуют инферно (ад), там – генеральный штаб всех подрывных сил.

Компьютер был способен установить информационную связь с Навью – посредством некоего канала. В «Книге Бытия» он именуется «Древом познания добра и зла». Именно от такого вот подключения к «интернету» и предостерегал Господь Адама. Но саму возможность подключения он всё-таки оставил, не желая, чтобы Первочеловек был Его марионеткой. Господь хотел, чтобы Адам сам сделал правильный выбор. Однако, Первочеловек подключился через Змея к Нави, а, следовательно, и к инферно. Оттуда им была получена губительная дезинформация: «Будете как боги». Адаму отсоветовали стать Богом по благодати, то есть, соединиться с нетварными энергиями Божества (не с сущностью, что означало бы растворение, но с её энергиями). А посоветовали ему стать богом самому и дать такой же статус всем своим потомкам – будущим «богам». Именно здесь находятся метафизические истоки «языческого» многобожия. Отсюда же берёт своё начало стремление особо продвинутых гиперэлитариев стать, собственными усилиями, всемогущими и даже бессмертными физически.

Адам пошёл на губительный эксперимент с самим собой и стал множеством, а вместе с ним таковым множеством стала и вся Земля, Вселенная. Теперь она превратилась во множество осколков – отчужденных и, в то же время, враждующих друг с другом. Вместо преображения в Боге путём соединения с его нетварными энергиями, началась инволюция, движение к низшему, к небытию.

Космический Компьютер превратился в тотальную периферию, став границей нашего мира и душевной Нави. Именно оттуда он и черпает своё низшее могущество, которое одновременно – и чувственно-звериное, и расчётливо иррациональное. У «низшей» души, отличной от высшей (духа) также есть два аспекта – чувственный (животный) и рациональный (рассудок). (Сама низшая душа – не злая, и не добрая, но может нести как благо, так и вред.) К слову, современная деградация человечества как раз и сопровождается двумя процессами – озверением и роботизаций. В то же время, дух превышает и чувство, и рацио. Это истинный интеллект, это ум (по-гречески - «нус»), который черпает «информацию» свыше (также должен был черпать её и райский Адам). Космический Комп есть абсолютная периферия вселенной, но у неё есть и свой абсолютный Центр, бытийный Полюс – Царь Мира, Вайшванара, Мельхиседек, Белобог. Он примыкает к духовно-ангелическому, райскому Небу, сохраняя, тем самым максимальное подобие изначального единства. Тут следует указать на «князя мира сего», который имеет силу постольку, поскольку сам мир, переживший Грехопадение, «во зле лежит». (1 Ин. 5, 19). Но этому князю никогда не стать Царём Мира, хотя таковой и провозгласит сбя его марионетка – антихрист, лжемессия.. (Географически центром Мира является незримая Гиперборея, которая ввиду инволюции, сокрыта от чувственного восприятия, что символически выражает сокрывшая её ледяная толща.)

С момента соблазнения Змием человеку постоянно навязывают образ животного. Его пытаются сделать существом, которое было бы и человеком, и зверем, однако не являлось бы, в то же время, ни тем, ни другим. По сути, речь идет о ликвидации человека, как такового, и перемещении его в какую-то иную бытийную нишу. Иными словами, осуществляются попытки радикальной трансформации человека, превращения его в совершенно иное существо.

Безусловно, план этот обречен на полный провал. Враг рода человеческого не может ничего творить, он может осуществлять лишь видимость творения, способствовать искажению создавать (да и то - при поддержке своих земных агентов) некие мороки, которые обманывают и запугивают человека. Никто не способен подменить Творца, тем более, в создании разумных существ. Однако, можно довести человека до некоторого предела, где само человеческое максимально искажается - так, что это, иногда, бывает видно и по самому человеку. И не только по его поступкам, которые очень часто заставляют произнести слово «нелюдь». Порой искажается даже и внешний образ человека - и тогда начинают проявляться некие подчеловеческие, звериные черты. В некоторых легендах утверждается, что подобное произошло с Каином, у которого якобы появился рог.

Постоянное искажение облика некоторых людей (его можно назвать еще и мутацией), передающееся из рода в род, привело к созданию совсем уже страшных существ, вплотную подошедших к пределу расчеловечивания. В Библии читаем: «В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди». (Быт. 6, 4) Иногда их называют рефаим и описывают как ужасных великанов. Среди этих существ особенно выделяются змееподобные анаким - гиганты с огромной шеей. Как очевидно, здесь образ Змея, занимавшегося «диверсией» в Раю, проявился в человеке со страшной силой.

«Книга Бытия» утверждает, что исполины произошли от связи «сынов Божиих» и «сынов человеческих». Под «сынами Божиими» понимают потомков Сифа, а под «сынами человеческими» - потомков Каина. При этом, как сообщает Преп. Ефрем Сирин, изначально каиниты были низкого роста, тогда как прекрасно развитые физически сифиты, напротив, отличались ростом высоким. Но при смешении двух родов возобладал именно высокий рост сифитов.

Можно предположить, что произошло как бы наложение физического могущества «сынов Божиих» на уродство «сынов человеческих».

В Эфиопской «Книге Еноха» рассказывается о неких «сынах Божиих», которые сначала были посланы «стражами» на землю. Они должны были наставлять людей. Но впоследствии эти самые стражи «осквернились» с дочерьми человеческими, и взяли себе жен, и поступили как сыны земли, и родили сынов-исполинов». Исполины, повзрослев, «стали пожирать произведения тяжкого труда всех сынов человеческих, и люди стали не в состоянии прокормить себя. А исполины замыслили уничтожить людей и пожрать их. И они начали грешить и… против всех птиц и зверей земных, и пресмыкающихся, ползающих по земле и животных, обитающих в воде и в небесах, и рыб морских, и пожирать плоть друг друга, и пить кровь...».

Судя по всему, речь здесь идет о неких сифитах, имевших высокую Миссию. Она стала искушением для них, и они пали с огромной высоты. (Близость к высоким реалиям может дать мощный импульс к инверсии. «Истоки Подрыва»)

Появление гигантов сопровождало страшную деградацию человечества, ознаменовавшей мощный виток инволюции. Ответом на неё был Потоп, от которого спаслись очень немногие. И среди них был великанский царь Ог, находившийся в ковчеге праведного Ноя. Род гигантов, таким образом, сохранился. И можно предположить, что его существование как-то сочеталось со зверочеловеческими экспериментами магов.

Глава 2. Искажение: цена зверочеловеческого могущества

Впрочем, разговор нужно вести не об одних только гигантах. Древняя мифология рассказывает нам о самых разных чудовищных существах, имеющих поразительное сходство с животными. Тут мы находим и конеподобных кентавров, и змеевидных нагов, и пчёлообразных валакхилья и многих других обитателей древности. Рационалисты отрицают наличие данных существ, считая их порождением фантазии. Между тем, современность, со всем её «учёным высокомерием», признает, что можно чудовищно изменить облик человека под действием радиоактивного излучения. Несомненно, что в древнем мире также существовала своя «радиация», только она имела гораздо более «тонкий» характер. Имели место некие манипуляции с душевными, психическими, яростно-желательными энергиями. Уровень души – он именно психоэмоциональный, звериный. И его надо отличать от уровня духа-ума (нуса), который является райско-ангелическим началом в человеке, тогда как душевность начало животное, звериное. Само по себе, последнее не является чем-то «плохим». Речь идёт о витальном импульсе, который приводит «косную» плоть в движение. Инверсия же начинается в тот момент, когда это начало всячески «раскочегаривается» – с целью достижения некоего физического могущества (вплоть до физического же бессмертия).

Жрецы древнейшего мира практиковали некие магические технологии, призванные усилить животное начало в человеке. В своё время, они были важнейшей частью языческих культов, которые исповедовались многими человеческими сообществам. Общеизвестна роль тотемизма, выводившего целые роды от отдельного животного. Более того, при обряде инициации мальчика в мужчину часто практиковалось символическое оборотничество. У наших далеких предков - древних славян (возможно, только их части) - подросток при инициации «обращался» в волка. (В. Г. Балушок. Инициации древних славян (попытка реконструкции). – «Этнографическое обозрение». 1993, № 4)

Некоторые историки считают, что название восточнославянского племенного союза уличей как раз и происходит от слова «волк». Его сближают с названием западнославянского племени лютичей-вильцев. Многие воинские союзы также создавались как сообщества людей-«животных». Конечно, в разных сообществах роль «Зверского культа» была разной – где-то максимальной, где-то минимальной. (См. главу 16. «Серый Волк и Навьи путешествия»)

Понятно, что такие практики не могли не оказывать мощнейшее воздействие как на психологию, так и на физиологию людей. Они придавали им дополнительную физическую силу и усиливали их отвагу. Но, в то же время, человек как бы терял свой человеческих облик. Так, входя в боевой экстаз, «люди-звери» (ярчайший пример - берсерки; корень «ber» означает медведя в индоевропейских языках) теряли чувство реальности, сосредотачиваясь только и исключительно на убийстве себе подобных. Очень часто победители пожирали своих поверженных врагов, пили их кровь. Здесь уже налицо был магический каннибализм, который воспроизводил архетип гиганта - беспощадного убийцы-людоеда.

На некоторые сообщества звериная магия оказала совсем уже искажающее воздействие. Здесь люди подвергались мощнейшей мутации, которая превращала их в зверолюдей. Собственно говоря, все эти кентавры и прочие подобные существа как раз и представляли собой жертвы разных магических мутаций. Любопытно, что согласно мифам кентавры произошли от соития Иксиона и некоего «морока», принявшего вид облака. Какой-нибудь любитель осовременивания древности поспешил бы заговорить о радиоактивном облаке, но мы просто отметим момент сходства.

В поведенческом плане эти человеко-чудовища обычно являли собой пример животной ярости и невоздержанности. Хотя среди них выделялись и отдельные мудрые существа - такие, например, как кентавр Хирон.

Глава 3. Возврат к человеческому и зверочеловеческий марш эпохи Модерна

Очевидно, что будучи (онтологически) людьми, многие зверолюди пытались восстановить человеческий облик, данный им в творении. И в данном плане название «кентавр» имеет особый, мистический смысл. Оно означает «убивающий быка» (ken – «я убил», tauros – «бык»).

Сам бык обладает двойным символизмом. С одной стороны, он, как рогатое (полумесяц) существо, символизирует лунное начало; так, в древнеиранской традиции месяц называется «имеющим семя быка». С другой стороны, его часто соотносят с божеством грозы - например, в быка превращался Зевс-громовержец. Римляне жертвовали Юпитеру быков, и такую же жертву приносили некоему «творцу молний» славяне (об этом сообщает византийский автор V в. Прокопий Кесарийский). Возможно, что здесь имел место быть некий ритуал, символизирующий преобразование лунного начала в начало грозовое. По мнению язычников - через жертвоприношение быка - лунное, хтоническое, начало преображалось и поднималось на новый уровень. Кентавров, может быть, и назвали кентаврами по имени тех из них, которые хотели убить в себе быка, перестать быть минотавром.

(«Древнее «эллинство»: искажение Традиции». - Глава 4. «Фактор Миноса и Минотавра»)

Пришествие Христа и утверждение Христианства нанесли мощнейший удар по культу Зверя. Крещение и причастие давали возможность спасения всем людям - в том числе и тем из них, кто предельно исказили свой облик. Это было Величайшее Преображение, открывшее для людей путь к Спасению и Обожению, к радикальному измнению своего земного поведения – вплоть, до изменения и самого облика. Легенды рассказывают о том, как кентавры выходили из лесов, просили отшельников крестить их и получали крещение.

В ирландских мартирологах содержится житие русалки Муиргейн, которая почитается как святая. Рассказывается о том, что она была принцессой по имени Ли Бан и превратилась в русалку во время Потопа. В VI в. её обнаружил ирландский святой Комгалл, который крестил подводную принцессу, дав ей имя Муиргейн («морерожденная»). Ли Бан знала, что если не примет крещение, то проживет ещё 300 лет русалочьей жизни. Но она отказалась от этой долгой жизни во имя веры Христовой и стала святой. И это был символический отказ зверочеловека – от своего могущества – ради чудесного преображения.

Крайне показателен в этом плане пример Св. Христофора (III в.), который до крещения носил имя Репрев (с лат. «отверженный»). Это был великан, принадлежащий к народу песьеглавцев (кинокефалов). Само же данное племя проживало в земле антропофагов (людоедов), так что мы опять видим связь зверочеловечества с людоедством.

Поначалу Репрев исповедовал культ силы, что можно считать проявлением гипертрофированного, «монструозного» псевдокшатризма. Он даже стал поклоняться дьяволу, так как посчитал его самым сильным существом. Потом гигант стал на путь служения Христу и много сделал для распространения христианской Веры. Свою земную жизнь он завершил мучеником. А крещение вернуло ему человеческий облик и дало новое имя - Христофор – «христоносец». (Великан перенес через реку ребёнка, который оказался Христом.)

Прежнее «сказочное» зверочеловечество осталось в древних мифах, что было заслугой христианства и христианской цивилизации. Спасительные таинства Церкви сумели преобразить облик зооморфных существ, сделав его неотличимым (или же мало отличимым) от облика обычных людей. Хотя внешний вид некоторых злодеев и деградантов заставляет снова вспоминать о зверочеловечестве. И, тем не менее, зверочеловеческая линия сохранилась.

«Великие» буржуазные революции нанесли мощный удар по христианской цивилизации. В обществе стали господствовать т. н. «ценности секуляризма». И, как следствие дехристианизации» началось новое «озверение», которое происходит на разных уровнях - духовном, социальном, политическом, экономическом. Давно уже триумфально шествует неоязычество в духе «Нью-Эйдж», основанное на смеси древней мифологии и новомодного оккультизма. Жрецы этого нового-старого культа во всю проповедуют необходимость слияния с космосом, с природой, подбивая человека на то, чтобы раствориться в животно-растительной стихии. К слову, «неоязыческий» характер имеет и радикальный экологизм. («Ватиканское «неоязычество»?)

В «Откровении Мефодия Патарского» сказано: «В последние дни перед концом мира Гог и Магог выйдут на землю Израильскую. Это цари языческие, которых закрыл царь Александр с северной стороны (…) и все, людоедами называемые, имеющие пёсьи головы (…). Ибо люди (…), есть начнут плоть человеческую и кровь пить, как воду. И эти люди растлят землю и осквернят ее». И здесь заметен печальный символизм. песьеголовец Репрев сумел преодолет свой пёсий облик, а люди последних времён его приобретут.

Сегодня таких вот песьеглавцев (зверочеловеков, пожирающих других людей) назвали бы зомби. (Любопытно, что восточные славяне представляли себе ожившего мертвеца как ходячего змея.) И тут необходимо обратить внимание на западный кинематограф, где весьма популярна тема пресловутого «зомбиапокалипсиса». В течение, в общем, недолгого времени, образ зомби претерпел существенную эволюции. В начале их преподносили как существ исключительно злобных и, что самое главное – абсолютно неразумных. Но потом на экране появился образ зомби разумного и даже симпатичного. Вот один «милый» шедевр - сериал «Я - зомби». Там девушка (весьма симпатичная) стала нежитью, но разумной и даже доброй. Однако, её тянет на мозги, поэтому она устроилась в морг и там насыщается. При этом, после поедания мозга у неё появляются видения – какие-то отрывки из того, что переживал бывший носитель мозга. (Этот «дар» даже используется на благо, девушка помогает полиции.) Более того, нежить стала перенимать его черты характера. То есть, она, в определенном плане, становится тем, кого ела.

Собственно, да - мы, так или иначе, являемся тем, что едим. И не только в плане физиологическом. Любое познание любого объекта приводит к тому, что субъект частично становится этим самым объектом. То есть, любой субъект поедает объект – на разных планах и по-разному. Таково состояние всей нашей вселенной, которая выпала из райской Полноты после «Большого Взрыва», который разрушил целостность тотального Субъекта. («Метафизические корни рационализма»)

Вселенная выпала из Рая и распалась на осколки, отчужденные друг от друга. И в этой двойственной расколотой вселенной субъект вынужден, так или иначе, поедать объект.

Глобальные, траснациональные гиперэлитарии стремятся сделать этот процесс как можно более всеобъемлющим. Поэтому им так по нраву западный капитализм, с его невиданной концентрацией огромнейших ресурсов в руках немногих. Гиперэлитарий стремится пожрать весь мир, пусть и символически (но ведь символ реально содержит симвализируемое, хоть и не тождественен ему), и обрести, тем самым, космическое могущество. Он действует заодно с другими гиперэлитариями, но имеет ввиду только одного себя. По его замыслу, он должен, в конце концов, остаться один, стать этаким посюсторонним абсолютом. И это, конечно, зловещая пародия на изначального Человека, бывшего Тотальным Субъектом. При этом, надо иметь ввиду, что изначальный Человек уже воссоздан, но только не в космическом плане. Новым Адамом стал Христос, соединивший в своей Личности, Ипостаси как Божественную, так и человеческую природы. И с Ним можно и нужно соединиться. Обратный путь – попытка соединиться с самой вселенной - путём её поедания.

Также следует заметить, что есть и непожирательный способ познания, хорошо известный продвинутым аскетам. Он предполагает познание нетварного логоса какой-либо «вещи». В рамках такого сверх-познания человек не пожирает вещь, изучая (поглощая) её части-проявления. Он сразу проникает в мысль Абсолюта о сотворенной Им «вещи». («Метафизические корни рационализма». - Глава 3. «Вампиризм и познание».)

Разумеется, для этого нужно быть в единении с самим Абсолютом.

Понятно, к чему нас готовят указанные выше фильмы. (Следует всегда иметь ввиду, что западный Голливуд выполняет роль Агитпропа, причём магического. «Святое древо» Магов» ) Они создают почву для открытой диктатуры немногих людей, которые считают себя богами. То есть, чем-то неживым, ибо они выше всего живого, но и не мертвым. Их господство будет установлено при помощи миллионов зомбированных потребителей, которые, в конце концов, станут вести себя как бестолковые киношные зомби. Они и разрушат «старый мир». А к мировой власти (в масштабах всей Земли или на каких-то её территориях) придут зомби «толковые», образ которых ныне рождает западный кинематограф. И, конечно же, элитные «нелюди» начнут уничтожать (поедать) друг друга. Ведь посюсторонним «абсолютом» может быть только один. Он, собственно, и останется. Это и будет лже-мессия, антихрист.

4. «Виртуальное» озверение

Расчеловечиванию и озверению будет всячески способствовать стремление переселиться в пресловутые «виртуальные» миры. «Виртуальная реальность» заставит человека почувствовать себя беспощадным и всесильным зверем, чьи ярость и желание не знают уже вообще никаких преград. Virtualis (с лат.) - это сила, а если брать санскрит, то там глагол vrtti означает мощную актуализацию акта именно психического. Это называется «яростно-желательным» началом. И данное «эмоциональное» начало относится к сфере души, понимаемой, как нечто отличное от разумно-волевого духа. И, как видно, развитие технологий скоро позволит полностью окунуться в эту, весьма бурную и опасную, стихию. Безусловно, полностью окунут туда не элиты, а «бестолковых» зомби. И они там выйдут на просторы звериного беспредела. А, возможно они (все или часть) будут потом выдёрнуты из ставшей уже привычной виртуальности – для того, чтобы оказаться на вполне себе реальных улицах и площадях. Тогда могут сбыться все фантастические картинки «зомбикинематографа».

Всё это осуществляется (и будет осуществляться) в интересах павших бесплотных духов (ангелов), которые лишились Рая, но не могут обитать в материальном, плотно-вещественном мире. Они-то и стремятся стереть границу между плотным, материальным и тонким, душевным мирами. Отсюда анимализация (от латинского слова «animal» - «животное») и виртуализация, призванная сделать наш мир максимально похожим на мир Души.

Тут, к слову, стоит затронуть и тему западной анимации (учитывая сказанное выше о роли Голливуда). Есть все основания полагать, что саму мультипликацию (анимацию) пытаются превратить в некий культ, призванный растормозить звериное начало в человеке. Вот что пишет Роман Багдасаров: «Дисней... сформулировал главное: новый персонаж обязательно должен быть зверьком, а антураж полностью рисованным... Дисней сотворил Микки Мауса. Самое забавное, что мышь в нем опознал бы лишь продвинутый зоопатолог, изучающий фауну в районе ядерных испытаний. Микки – не мышонок в буквальном смысле, а причудливая трансформация его идеи. И вместе с тем, когда он двигается, говорит, думает, складывается абсолютно жизненный образ. Получился гибрид животного и человека, что подчеркивала вполне людская одежда и окружающая обстановка. То же стало происходить с остальным зверинцем, который год за годом выпрыгивал из-под руки папаши Диснея. Собаки Гуфи и Плуто, утенок Дональд и корова Кларабелла, – все они воплощают те или иные человеческие страсти, доводя их до гротеска... Дисней собирался возвести закрытый город с 20-тысячным населением, оборудованный по последнему слову техники, благодаря вложениям ведущих американских компаний-производителей: «Дженерал Моторс», «Дженерал Электрик», «Ксерокс». Скоростные монорельсы радиально стягивались в центре, где доминировала бы стеклянная башня-небоскреб. Но, главное, в городе будущего должно было поселиться само будущее, т.е. люди изучающие и развивающие способности человеческого организма, психики. Излишне говорить, что особым вниманием пользовалось бы растущее поколение, ради мутаций коего, все собственно и затевалось. «Проект Х» должен был породить подлинное «поколение Х» и совсем не «потерянное», каким его нарисовал старый хиппи Коупленд…» («Неизвестный Уолт Дисней» - РПМонитор)

При этом, процесс анималилизиции сочетается с процессом киборгизации. И они отнюдь не противоречат друг другу, но друг друга дополняют. Киборгизация предполагает превращение людей в роботов и даже в «цифру». Её цель – встраивание людей в Искусственный интеллект, который грозит (при определённых субъективных и объективных условиях) стать является зримым воплощением незримого Компа. («Искусственный интеллект как «верховное существо»)

Анимализация направлена на «выращивание» зверо-людей. Каждый из них соответствует одному из аспектов души, отличной от Духа – начала сверхинтеллектуального, райско-ангелического. Первый («киборгический») аспект – именно рациональный. Второй - яростно-желательный, эмоциональный, звериный. К слову, русская сказочная традиция знает о рациональном измерении Души. («Метафизические корни рационализма». - Часть I. - Глава 4. «Кот Баюн, укрощённое Рацио»)

Итак, человеческое низводится на уровень животного, животное превозносится до уровня человеческого. Результатом этого самого процесса должно стать создание действительно последнего человека. Им станет «зверочеловек», который будет скручивать реальность в вихре своей запредельной эмоциональности. Зверочеловечество станет уничтожать «прежних» людей и друг друга - на потеху бесплотным, нечеловеческим, демоническим силам, которые всегда хотели уничтожить «образ Божий», заменив его «образом звериным». Во главе этих сил находится тот, кого именуют «врагом рода человеческого». И он готовит пришествие того, о ком было сказано: «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое». (Откр 13:16-18).

5. Животные образы и полюса онтологии

В разных традициях (в частности, и русской) животные образы имели как благое, так и зловредное содержание. Они выражали как инволюцию, так и преображение. Их рассмотрению и будут посвящены последующие главы данного исследования.

Начнём мы, как ни покажется удивительным, с зайца – животного, вроде бы, незначительного. На самом деле образ зайца весьма и весьма важен. В корпусе русских духовных стихов, именуемом «Голубиной книгой», во фрагменте о борьбе Правды и Кривды, читаем: «Не два зверя сходилися, не бел заяц и не сер заяц».

Они касаются звериного «характера» Правды и Кривды. Утверждается, что не два зверя сходились. Однако, само сравнение указывает на некий звериный образ Правды и Кривды. Сравнение делается с двумя зайцами – белым и серым. И это наводит на мысль о Белобоге и Чернобоге, с которыми могут быть отождествлены Правда и Кривда. Перед нами, конечно, не боги, но некие посюсторонние полюса нашей онтологии. Правда (Белобог) - бытийный полюс, он осуществляет циклическое воспроизводство нашего бытия. Он сверхличностен, то есть превышает уровень любой исторической личности. Но он же и персонфицирован. Это Царь Мира, Вайшванара («Всечеловек»), Мельхиседек. В «Голубиной книге» эта персонификация показана в образе Белого Царя, который «над царями царь».

Кривда (Белобог) – полюс небытийный, это можно сказать – антиполюс. Он стремится разрушить и поглотить бытие. Это Мировой Змей, Ёрмунганд, космический Компьютер. Русский фольклор знает его как Змиулана. С последним сражается Царь-Огонь, которого можно сопоставить с индоарийским Агни. Собственно, именно Агни и отождествлялся с Вайшванарой.

Животный образ указывает на то, что борьба ведётся и за очищение животного начала. Это уровень психоэмоциональной, «яростно-желательной» Души, которую следует отличать от райско-ангелического Духа.

Душа и Дух – два метафизических региона, но соответствующие начала присутствуют и в нашей реальности. Следует повториться - в самой «звериной» душе нет ничего «плохого», она витализирует, оживотворяет тело. А сильное желание (со рвением) могут устремлять душу и тело к духу. «Плохое» начинается тогда, когда душа «раскочегаривается» и подчиняет себя дух. Собственно, на этом раскочегаривании и основана «зверочеловеческая» магия.

Показательно, что в «Голубиной книге» Правда и Кривда представляются в виде двух зайцев, белого и серого. Конечно, здесь указание на миф о борьбе Белобога-Творца с Чернобогом, осуществляющим искажения, искривления. К слову, тут нужно сделать небольшое отступление. Заяц считается символом пугливости. На самом же деле, это образ не главный. В данном плане весьма интересно исследование Владимира Гуры «О символике зайца у славян»: «Между тем в традиционной культуре образ трусливого зайца отнюдь не главный, а скорее даже периферийный, здесь у него на первый план выдвигаются совсем другие символические значения. В фольклорных текстах он всюду выступает как мужской персонаж. В игровых песнях к нему обращаются как к «заюшке-батюшке», «заюшке Степанушке». В Болгарии заешка игра (пляска с подскоками) исполняется исключительно мужчинами. В украинской сказке садовник делится с женой чудесным яблоком, принесенным зайцем, отчего у них рождается сын по имени Заян. А у болгар есть мужское имя Зайко».

В разных традициях у зайца очень высокий статус. Североамериканские индейцы считали его демиургом. У балтов был весьма распространён культ «заячьего бога» Диверикса, и некоторые исследователи считают его верховным богом. Существовало (у германцев и славян) представление о том, что заяц откладывает яйца, а яйцо тесно связано с темой творения мира. В то же время, у зайца существует и демоническая, инфернальная сторона, о которой весьма подробно говорится в указанном выше исследовании. Всё это говорит о раздвоенности нашего мира, которая произошла в результате Грехопадения.

Впрочем, тема Белобога и Чернобога связана не только с зайцами. В самых разных сказаниях (великорусских, украинских, белорусских, сербских и т. д.) говорится о творении мира из «досельского окияна-озера» (вод изначального хаоса), которое сопровождается борьбой белой и черной птиц – белого голубя и черного голубя, белого гоголя и черного гоголя. Это те же самые «птицы» - Белобог и Чернобог, но только в птичьем обличье. (И здесь надо вспомнить о заячьих яйцах. Показательно, что горицкие словенцы верили в существование «цуфулина» - полуптицы-полузайца.)

В сказаниях белая и черная птицы, то есть Белобог и Чернобог, сидят на ветках дуба (Мировое Древо), растущего из «досельского Окияна-озера» (или просто «синего моря»). Этот Океан («море-озеро») символизирует изначальную субстанцию, первозданный хаос — материал (материю), из которого возникло все сущее.

«Книга Бытия» рассказывает: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою».(1:2) Следует особо заметить, что в языческой космогонии изначальный хаос возник сам по себе. В библейской оптике же оптике он сотворён. Как представляется, изначальное не(недо)бытие было необходимо для возможности выбора – между ним и Чистым Нетварным Бытием. Иначе человек стал бы «автоматом Абсолюта».

Кроме самой воды, а в некоторых сказаниях и неба, на тот момент ничего не было. Боги стали творить землю. Белобог заставил своего антагониста опуститься на морское дно и взять горсть песка для сотворения тверди земной. Попытка Чернобога схватить эту горсть «во имя свое» окончилась неудачей, и он смог осуществить замысел только после того, как взял ее во имя Белобога (ипостаси Рода). Так возникла земля.

Глава 6. О «рептилоидах» – серьёзно

В мифах существует образ змеелюдей. Особенно он развит, пожалуй, в индоарийской традиции. Здесь рассказывается о нагах - неких полубожественные существах со змеиным туловищем и человеческой головой/головами. У них есть свой подземный мир – Патала со столицей Бхогавати. Их дыхание считали ядовитым, а взгляд – приносящим смерть. Наги – мудрецы, который могут оживлять, они считаются мудрецами и магами, способными оживлять мёртвых и менять внешность. Они принимают человеческий облик и живут среди людей, а их женщины славятся красотой и часто становятся жёнами человеческих царей и героев.

«Здесь мы также сталкиваемся с проклятием змеиного рода, озвученным устами их матери Кадру, которое, что особенно важно, находит однозначное одобрение у богов: “Огонь уничтожит свирепых, кусливых,/ Зловредных, злокозненных, втайне трусливых,/ Но те, что правдивы, добры, справедливы,/ Честны и смиренны, – останутся живы...” (Махабхарата [Сожжение змей]), – пишет Алексей Комогорцев. -

Благие змеи здесь фигурируют более как исключение, нежели правило. Так, именно вследствие своего отречения от змеиного рода и дел его, Шеша получает расположение Всесущего Брахмы.

В конечном итоге “нечестивые” змеи должны быть преданы огню: «Согласно заветам, что мира древнее, огню будут преданы злобные змеи” (Махабхарата [Сожжение змей]).

Здесь мы видим поразительное совпадение предрешенной участи нагов с участью, которая, согласно христианской традиции, ожидает “древнего змия” и его слуг. (Откр 20:9-10) («Малахитовая шкатулка Пандоры»)

Древнеиранская мифология знает о чудовищном трёхголовом змее Заххаке (Дахаке) – драконе из свиты черного бога зла Аримана. Он свергает царя Золотого Века Джамшида, узурпируя его трон. У этого чудовища из плеч росли две головы, которые питались мозгом юношей. В среднеперсидских источниках («Бундахишн») Даххака имеет вполне человеческую генеалогию, его первопредок – Сиямак. То есть, указанного «царя»-узурпатора вполне можно считать и змеечеловеком.

Змеелюди известны и русской традиции. Александр Николаевич Афанасьев в своём монументальнейшем труде «Поэтические воззрения славян на природу» ([Текст] : в 3 т. / А. Афанасьев. - [Репринт издания 1865 г., с исправлениями]. - Москва: Индрик, 1994. ): «В народных сказаниях змей изображается то как чудовищный зверь, то как великан. В грозовых тучах фантазия древнего человека созерцала существа самодействующие, признавала за ними ту же волю и те же страсти, какие приличны человеку; а потому рядом с животненными олицетворениями туч необходимо наделяла их и человеческими формами. Вот почему змей выезжает на битву, как вооруженный воин, на славном, богатырском коне; на плече у него сидит черный ворон (похититель живой воды), а позади хорт (собака-ветр) бежит. Но, перенося свои формы на облачный мир, человек расширял их до исполинских размеров, соответственно могуществу и громадности естественных явлений. Отсюда возникли сказания о великанах, к кругу которых принадлежит и змей, что до очевидности свидетельствуется греческим мифом о змеинохвостых гигантах и множеством других общеарийских преданий. О Тугарине Змеевиче народная сказка говорит: был он богатырь в вышину трех сажен, промеж глаз — калена стрела; пожирал он и выпивал также много, как и великаны, поедающие небесных коров и опорожняющие целые бочки дождевого напитка… Есть молодые молодцы зазорливые (говорит устное предание о летучих змеях), которые умеют прикидываться по-змеиному и по-человеческому. В одной русской сказке змей представляется человеком со змеиной головою: «с виду змей — богатырь, а голова змеиная».

Здесь перед нами вполне себе рептилоид. Это, безусловно, реальность, вот только её понимают слишком буквально. Потому, как это, действительно – нечто, находящееся на краю человеческой онтологии. И не исключено, что кое-кто специально доводит образ рептилоида до абсурда, чтобы люди отделывались смешками. «Змей-Богатырь» - это, несомненно, гиперкшатрий глубокой древности, который возник в результате черномагических экспериментов по раскочегариванию животного (в первую очередь, змеиного) начала.

И начаты эти опыты были некими «Стражами» Книги Эноха, о которых уже писалось выше. Они «осквернились с дочерьми человеческими, и взяли себе жен, и поступили как сыны земли, и родили сынов-исполинов». Так и появились чудовищные великаны-рефаим, среди которых особенно выделяются змеевидные анаким. К слову, скорее всего, именно таких вот аниким и имеют ввиду русские сказания, повествующие об Анике-воине. Этот невероятно храбрый богатырь - носитель гипертрофированной мощи, который бросает вызов самой Смерти - и терпит поражение: «Мрут на земле цари и царевичи,/ Мрут на земле короли и королевичи,/ Мрут на земле сильны и богаты». Смерть нельзя победить в этом мире, любая попытка достичь физического бессмертия и космического всемогущества обречена на провал, хотя на этом пути можно сосредоточить огромное количество самых разных ресурсов. Можно даже сказать – «скопить», чего, собственно, и хотят от капитализма гиперэлитарии, Сразу вспоминаются вампиры, ведь магия Капитала основана на вампиризме. («Магия Капитала»)

Здесь налицо образ сверхэлитария и гиперкшатрия, стремившегося достичь именно физическое бессмертие. («Метафизика вампиризма»)

Образ именно небесного (связанного с небом) великана-змея также весьма интересен. Речь идёт о магах, пытавшихся достичь высшего, духовного могущества, но пошедших наверх кривым, навьим, «душевным» путём. Продолжим цитирование А. Афанасьева: «В Малороссии до сих пор не забыто поэтическое предание о великане, который был так громаден, что ему не было ни крова, ни пристанища. И вот задумал он взойти на беспредельное небо: идет — моря ему по колено, горы переступает, и взобрался наконец на высочайшую из земных скал; радуга — этот мост, соединяющий небо с землею, принимает его и возносит к небесным обителям. Но Господь не пускает туда великана, а на землю уже нет дороги, и остался он навсегда между небом и землею; тучи ему — постель и одежда, крылатые ветры и птицы (олицетворение тех же ветров) носят ему пищу, а радуга, наливаясь водою, утоляет его жажду. Но тяжка жизнь безлюдная; горько возрыдал великан, и слезы его дождем полились на поля и нивы; от стонов его раздались громы и потрясли низменную землю».

Здесь сразу же вспоминается Рене Генон, который писал о «святых сатаны» - людях, которые занимались эзотерическими практиками, надеясь достичь неких запредельных вершин. Однако, путь туда для них оказался закрыт, и они попытались вернуться назад. Но это оказалось невозможным, ведь во время данных практик произошли какие-то сильные изменения. Практикующие приобрели некое могущество, но оно не духовное, а душевное («психическое»).

Очевидно, такая беда произошла и некими подвижниками допотопных времен. Они сделали что-то очень неправильно и как бы застыли между Небом (Духом) и Землей, зафиксировав себя на Душе. Это Мировая Душа, Психея, Навь – тонкий мир, «высший» хаос, «астрал». У «подвижников наоборот» усилилось душевное («психическое»), яростно-желательное начало. А это начало – животное. В результате, мощь изначальных людей соединилась с животной яростью. Отсюда и возникновение указанных выше чудовищ.

Речь идёт об искажении изначальной традиции, в ходе которого духовные практики были подменены черномагическими, «психофизическими». «Звериные» эксперименты окончились возникновением «рептилоидов».

Глава 7. Кровь Змия и его усмирение

«Повесть о Петре и Февронии Муромских» Ермолая-Еразма (XVI в.) содержит мощнейший змееборческий сюжет. В Муроме правил князь Павел и «диавол, испокон веку ненавидящий благо человеческого рода, послал жене князя на блудное дело злого крылатого змея».

Этому сюжету давали такую трактовку - сам диавол принимает образ змея и отправляется соблазнять жену. Однако, сказано вполне однозначно «крылатый змей» был «послан» врагом рода человеческого. Сатана посылает Змея, то есть, в данном случае он – не Змей. Здесь, как очевидно, рассказывают о псевдоразумном Змее, Ёрмунганде, Роботе и вселенском Компе, тотальной Периферии. Существом, которое, будучи «темным зазором» в райской Полноте Адама, Первочеловека, Тотального Субъекта – подбросило ему губительную дезу.

Есть такое объяснение произошедшего: «Жена князя, видимо, подолгу находилась в разлуке со своим супругом. Князья тогда все время воевали и, отправляясь в продолжительные походы, надолго оставляли своих жен одних. Воспользовавшись этим, диавол подбрасывает ей искушение блудной похотью. Враг всегда сначала находит в человеке слабое звено, чтобы пробить брешь в его душе и далее погубить, пленив какой-нибудь страстью». (Протоиерей Павел Гумеров).

И тут можно вспомнит о феномене огненной тоски по любимому, которой и пользуется Змей. Сильная тоска чрезвычайно разогревает яростно-желательно, в данном случае, скорее – яростно-страдательное начало. Это – душа, понимаемая как уровень находящийся ниже духа (ума). И вот это раскочегаривание (тем более, окрашенное эротически), уносит человека на границу с тонким миром теней, Навью, регионом Души (не Духа, не Прави). А на этой границе и находится Змей. Точнее, сказать, он и есть её Граница, он - абсолютная Периферия, свернувшаяся вокруг нашего мира. А там Змей показывает некое кино, демонстрируя информационные копии людей, которые создаются при жизни, перемещаются на границу, а потом, после смерти, попадают в мир теней, в регион Души, в Навь. Сами души, покинувшие наш мир, нас посетить не могут, но вот «дубликаты» – вполне. Собственно, это и есть призраки. И не столько они посещают нас, сколько мы их (само собой, такое путешествие нужно отличать от обычных пространственных перемещений). «Вторжение теней»

Как можно предположить, информационные дубликаты, в случае наличия некоего чрезвычайно сильного «страдательного магнита», могут посещать кого-то и при жизни своего носителя; Змей может крутить разное «кино».

Под конец Рептилия уже почти занимает место Князя, Правителя: «А посторонним людям казалось, что это сам князь с женою своею сидит». (Это заставляет вспомнить древнеиранский сюжет о змее-узурпаторе, Даххаке). Однако, княгиня понимает, что происходит и рассказывает все своему настоящему супругу. Тот советует выведать у Змея, что может убить его. И тот (Болван, хоть и космический) проболтался – дескать погибну я от руки князя Петра (брата Павла). И Пётр действительно убивает Змея, разрубив того Агриковым мечом. (Очевидно, имеется некий священный меч, «кладенец»). Однако, издыхая, Змей обрызгал Петра своей кровью, после чего тот тяжело заболел. Понятно, что погиб (рассеялся) морок, наведённый Змеем, но это дал мощнейший психоэмоциональный эффект («фактор убийства»). И тут надо иметь ввиду, что душевное (психическое) связано с кровью, не случайно в Библии сказано: «Ибо душа всякого тела есть кровь его, она душа его, поэтому я сказал сынам Израилевым: не ешьте крови ни из какого тела, потому, что душа всякого тела есть кровь его» (Лев. 17, 14).«Метафизика вампиризма»

Как представляется, здесь показана некая ущербность силового варианта. Змей есть Периферия не только «внешняя», но и внутренняя. Змей лежит под сердцем, и основная брань против него внутренняя, духовная. Силу, конечно, применять так же надо, но её недостаточно. Князь Пётр страдает от крови Змея. И здесь можно увидеть указание на то, что сакральная кровь есть и кровь Дракона. В мироздании ведь два полюса – бытийный (сверхличностный Царь мира) и небытийный (собственно, Змей). И эти два полюса есть и внутри каждого человека, каждого существа, каждой «вещи». Но у носителя сакральной Крови эти два полюса взаимодействуют с особой силой.

Спасает князя лишь смиренная девушка-простолюдинка Феврония, на которой он потом и женится, пройдя много испытаний. Возможно, в этом нужно видеть указание на необходимость союза мужественного Неба и женственной Земли. В мире Традиции его символизировал союз Власти и Земли (Народа), который имеет брачное измерение – достаточно вспомнить именно Венчание на Царство.

Алексей Комогорцев в своём исследовании «Тайный змей бытия: образ Левиафана в свете мессианско-эсхатологических и архаических представлений» («Волшебная гора». XVII. 2016) пишет: «Указание на то, что первоначальный змееборческий сюжет содержит мысль не о буквальном смертоубийстве чудовища, а о подчинении героем, олицетворяемых им энергий, находит свое подтверждение в единственной известной фреске, на которой святой Георгий изображается совершенно безоружным («Чудо Георгия о змие», XII век). На этой фреске из храма святого Георгия в Старой Ладоге змееборец всего лишь сопровождает женщину с княжеским венцом на голове, которая мирно ведет на поводу ящероподобного «змия», покорно ползущего за ней, вытянувшись во всю длину своего тела. Содержание этого необычного сюжета раскрывает довольно редкий духовный стих о Егории Храбром и Елизавете Прекрасной, изрядно полузабытый уже к XIX веку. Его суть в разных вариантах сводится к тому, что в некотором фантастическом городе или царстве (град Антоний, Рахрынь-город, царство Арапинское и др.) живут царь и царица. Они язычники, иногда отступники от христианской веры. Без всякого внешнего повода Бог насылает на город страшное бедствие – появляется «поедучая змея», которая требует на пожирание каждый день по человеку. Жители обращаются к своему царю, и он предлагает, чтобы жертва ежедневно определялась по жребию. Жители принимают такое предложение. Но вот жребий выпадает на царя. Царь советуется с женой, как ему спастись, и та предлагает ему вместо себя отправить на жертву их дочь Елизавету. В большинстве вариантов она не той веры, что ее родители, она христианка: «Не нашему богу она молится, Она молится Господу распятому».

Свою дочь они обманывают, снаряжают ее будто к венцу. Но Елизавета все понимает. Ее ведут к морю или озеру, в котором обитает змей, и оставляют ее там. В дальнейшем песня повествует, что мимо того места, куда приведена царевна, на белом коне проезжает Георгий – воин, который после ратных подвигов возвращается домой.

Стоило бы ожидать, что герой схватится со змеем, убьет его и освободит царевну. Но в песне никакого боя нет. Георгий не убивает змея, а укрощает его: он произносит над ним закли-нание или ударяет его своим «скипетром», и змей полностью смиряется. Он побежден как бы внутренней силой героя. Георгий предлагает Елизавете снять свой пояс».

Тут очень глубокий смысл. Любое убийство несёт в себе сильнейший негатив, который переносится на самого убившего. Пусть даже речь идёт об убийстве необходимом - и убивается существо, достигшее дна онтологии. Всё существа созданы Творцом, и их убийство означает некое анти-творение. То, что убийство часто бывает просто необходимым, сути не меняет, только смягчает деяние, пусть и сильно. Всё равно убийство выражает ущербность нашей ужасно искажённой реальности. Могут, правда, возразить, что далеко не все существа созданы именно Творцом. Но это делает самого Творца относительным, то есть – лишает его статуса Абсолюта. Поэтому, что-нибудь – одно. Либо Творец – Абсолют, либо один из двух (или более) могущественных существ.

Изначально Змей был существом благим (как, кстати, и Люцифер, который даже возглавлял ангельскую иерархию). В средневековье эдемскую рептилию часто представляли как существо на ногах. Таковым, он в частности изображен в трактате Псевдо-Василия Великого «Рай». А «Византийском Октоихе» XII в. змей представлен как верблюд, что для Востока было очень даже не зазорным. Широко было распространено представление, согласно которому Змей лишился ног после того, как ввел в соблазн Адама и Еву (будучи орудием сатаны). Любопытно, что в русском фольклоре существовали представления о змее – ходячем мертвеце. Действительно, те ходячие человеческие существа, которые погрязли в инверсии, сделали всё для того, чтобы приблизиься к Змею, к Периферии, стать максимально похожими на нежить – не неживого, и не мёртвого (так называют вампиров).

Змей-соблазнитель находился внутри тотального Субъекта

После «Большого Взрыва» и расчленения изначального Субъекта Змей превращается в тотальную Периферию, стремясь пожрать всё и, конечном счёте, себя самого. Так, характерен образ змея, кусающего себя за хвост. («Метафизические корни рационализма». – Глава 5. «Всепожирающий субъект».) Змей пожирает, а, следовательно, и убивает. Поэтому, любое убийство означает солидарность со Змеем. Пусть даже оно вынужденно и необходимо - и направлено против агента Змея и символизирует убийство его самого. (К слову, адепты «ордена Зеленого Дракона», переродившегося в контр-иницатическую структуру, подобно тамплиерам, практиковали питье крови Дракона.) Таким образом, драконоубийца сам становится Драконом, что серьезно искажает его подвиг, создавая условия для перерождения - оно и произошло в случае с вышеупомянутым обществом, см. «Обыкновенное худо»).

Поэтому, в Традиции упор делается на внутреннем делании, на смирении своего собственного «дракона», атакующего сердце. Этот дракон разносит человеческое «Я» на части, чем воспроизводится «Большой Взрыв» и космическое расчленение. Усмирения же Змея означает собирание «Я» -восстановление, пусть и частичное, взорванного Субъекта.

Конечно, не обойтись без внешнего делания, без применения Силы, но оно должно быть вторично. Ведь любая сила символизирует Силу космическую, то есть самого Дракона, Змея. А Бог - не в Силе, но в Правде.

И весьма показательно, что в указанном выше духовном стихе «языческий» царь жертвуют не собой, а своей дочкой. Это типично жреческий подход – принесение в жертву кого угодно, но только не себя. (Здесь ещё проявляется и двойственность Царского, где сильнейшее благое начало сочетается и сильнейшим же «змеиным») «Священник по чину Мельхиседекову», Бог и Человек Христос поступил совершенно иначе, он отдал себя на Жертву, выбрал не Силу, но Правду, собрал себя «духовно». Отдал и победил, воскрес и одолел ад, вывел оттуда души праведных, открыл путь в Рай.

Глава 8. Собака Калин-царь

Думается, все помнят эпизод из фильма «Иван Васильевич меняет профессию», когда «и. о. царя» Бунше очень не понравилось определение, данное «крымскому царю». Оно не понравилось тому самому домоуправу, который – «сукин (!)-сын, самозванец». «Но-но, распоясались, царь – собака!» Между тем, образ «царя-собаки» здесь весьма к месту. Так называли весьма интересного персонажа былин – Калина. Его там именуют «татарским царем», но это уже «исторические напластования». В былинах всё гораздо глубже. Имя самого Калина этимологизировали на самый разный лад, наиболее популярна «тюркская версия». Однако, намного вернее связать его со сказочным Калиновым мостом, который находится над огненной рекой Смородиной. Ведёт этот мост в Навь – царство теней, славянский Аид. И там обитает змеевидное Чудо-Юдо, которое противостоит русским богатырям на Калиновом мосту.

Калин – анти-Царь, пародирующий Царя Мира – Земного Царя. И как Царь Мира есть бытийный полюс нашей реальности, абсолютный Субъект, тотальный Центр, так Калин-царь есть «полюс» небытийный, абсолютный Объект, тотальная Периферия. Это Мировой Змей, Ермунганд.

Калин – именно «собака-царь», и это заставляет вспомнить древнеэллинского змее-пса Кербера, сторожащего вход в Аид. В эллинской традиции Кербер – хтонический пёс, охраняющий Аид – царство теней. Его обычно представляют, прежде всего, именно псом, но он является одновременно и змеем. Кербер – сын драконоголового Тифона, волосы на голове и спине у него состоят из змей, он обладает хвостом-драконом, которым жалит. Кроме того, у охранника Аида три головы, что роднит его с драконами, а из пасти у него капает ядовитая слюна.

У Кербера есть египетский аналог – чудовищный Амт, сторожащий врата Аменти. Он же пожирает души на суде у Осириса. У него собачье тело, а голова - крокодила и бегемота. Показательно, что у Кербера, как и Амта, сливается воедино змеиное и собачье.

Кербер имеет аналог в скандинавской традиции – это чудовищный четырехглазый пёс Гарм, порождение коварного бога Локи и великанши Ангброды. Во время Рагнарёка, конца мира и последней битвы, это чудовище загрызёт бога Тюра и погибнет само. Однако, скандинавы знали и о другом хтоническом персонаже – мировом Змее Ерманганде, опоясывающем землю, которого также породили Локи и Ангброда. Представляется, что изначально Пёс и Змей были единым персонажем, но потом образ раздвоился. Космический змеепёс опоясывает Землю, и данный пояс есть абсолютная Периферия и тотальная Объектность, которая использует онтологический отсвет бывшего изначального Субъекта, активно пожирает весь мир, поглощая субъектную энергетику и инициируя всеобщий космический и социальный каннибализм. Известно, что одни галактики пожирают другие. Так, Туманность Андромеды в настоящий момент поглощает свою соседку, а потом примется и за Млечный Путь. На социальном плане происходит эксплуатация, когда из людей вытягивают материальные средства и жизненные энергии. Частенько, впрочем, каннибализм - буквален. Кстати, само слово «каннибал» означает именно «песьеголовый» - от слов «канн», «канис» – «собака» и «бал» - «голова», «шар».

Имя «Кербер» имеет много этимологических «расшифровок», однако, сами греки производили его от слов χῆςες («души умерших») и βιβρώσχω («пожираю»). Думается, стоит прибегнуть именно к их толкованию.

Тут все вполне логично. Аид - это «царство теней», в других традициях он известен как Навь, Хель и т. д. Здесь находятся не души, но информационные дубликаты покойных, проникновение которых в наш мир производит эффект, известный как «появление призрака» (см. «Вторжение теней»).

Эти дубликаты как бы проглочены Змеем и используются им в своих целях. Кербер-Змей находится на границе этого мира, точнее сказать, он и есть его Граница.

Крайне интересен сюжет о том, как Геракл, сын Громовержца, одолел Кербера и вывел его из Аида на свет (потом змеепёс отправился обратно). Он схож с сюжетом о противоборстве Тора-Громовержца с Ермунгандом – тогда Змея подняли из вод, потом расплющили ему голову, но он все равно остался жить в своих глубинах. Судя по всему, здесь сообщается о том, как некогда Змею был нанесен некий серьезный ущерб. Возможно, это было наступление Века Героев, о котором рассказывал Гесиод, которое временно обратило вспять процесс деградации. До этого всё катилось вниз, Золотой Век сменился Серебряным, потом - Медным. Но инволюция была (при)остановлена Героями (слово «герой» этимологически близко слову «Геракл») в чей век была возрождена Гиперборейская Империя Золотого Века.

«Нашего» змее-пса русских былин, «царя-собаку» Калина, одолевает Илья Муромец – наш Геракл. (Но есть другая сюжетная линия, где чудо-Юд одолевает Иван крестьянский сын.

Продолжая тему «пса» («смердячего» - это определение звучит и в упомянутом выше фильме), нужно вспомнить о собачьи головах на седлах опричников Ивана Грозного. Их можно интерпретировать как символическую готовность уничтожать «песьеголовых», под которыми следует понимать всякую нечисть, пытающуюся разрушить Царство. К слову, на лицевых апокалипсисах той эпохи Гог и Магог (предводители войска антихристова) изображены во главе людей с песьими головами. В «Откровении Мефодия Патарского предсказано: «В последние дни перед концом мира Гог и Магог выйдут на землю Израильскую. Это цари языческие, которых закрыл царь Александр с северной стороны (…) и все, людоедами называемые, имеющие песьи головы (…). Ибо люди (…), есть начнут плоть человеческую и кровь пить, как воду. И эти люди растлят землю и осквернят ее». Сами песьеглавцы и, вообще, зверолюди возникли в результате чудовищных черномагических экспериментов.

Поразительное (и далеко не случайное) совпадение – в 1457 году, в самом начале царствования Ивана Васильевича Грозного был канонизирован русский князь Александр Невский – воин и правитель, давший первую битву на реке Навь, Неве. Кстати, в русской сказочной традиции есть река Смородина, отделяющая мир живых от мира мертвых (Нави). Она же – «Нева-река самородная», именно туда князь Демьян бросает правую руку своей жены с золотым кольцом. Как раз через эту реку и ведёт Калинов мост, на котором было побеждено Чудо-Юдо.

На Навьей реке князь Александр остановил западных варваров, не дал им символически пройти через реку Смородину, не позволил западным псам «смердячим» («смородным») проникнуть в наш, Русский мир. И на Чудском озере князь уничтожил псов-рыцарей, загнав их под лёд, заточив их так так, арии заточили «чудь белоглазую», чудовищный («чудной», «дивий») «народ» (не имеющий ничего общего с летописными финно-уграми). «Не в Силе - Бог, а в Правде» - так сказал Князь. Действительно, Кривда - космическая Сила, Рок - Змей Ёрмунганд, Робот, Комп. Собственно, это и Калин-царь – Собака. В то же время, Правда - бытийный полюс мира, символизирующий Абсолют. Именно символизм сокрушения «псов смердячих» позже выразят опричники, сражающиеся с изменниками, поборниками «западных ценностей».

Глава 9. Зверочеловеческий Сфинкс

Данное существо в древнеегипетском искусстве чаще всего изображалось в виде животного с телом льва и головой человека. Безусловно, это символ зверочеловечества, который берёт свои истоки в черном магизме Атлантиды, с которым тесно связывают Египет. Антиподом Сфинкса является гиперборейский Грифон, который символизирует «птичье-вертикальное» преображение и просветление животного начала, подчинение душевного – духовному, о чём будет сказано ниже. (Глава 10. «Гиперборейский Грифон и его варяжский Орден».)

Напротив, Сфинкс символически выражает усиление звериного и его раскочегаривание, которое осуществляется с целью обретения космического могущества. Собственно, само слово «сфинкс» - греческое, оно означает «душительница». Эллины представляли это существо («сфингу») как чудовище с телом собаки, птичьими крыльями и женской головой. Сфинга была порождением Тифона и Ехидны. Тифон – самый мощный великан, по одной из версий – воспитанник Змея Пифона. Его жена (и одновременно сестра) Ехидна – исполинская полуженщина-полузмея, мать разных чудовищ, среди которых и змеепёс Кербер, он же – Собака Калин-царь (см. Главу 8.)

Сфинга - существо смертоносное, оно убивает юношей – очевидно, с целью пожирания витальной энергии молодости. Подобно этому иранский змееподобный узурпатор, лже-царь Ажи-Дахака (Даххак) пожирал мозг молодых людей. (Глава 6. «О «рептилоидах» - серьёзно».) Кроме того, это чудище подкарауливает путников и загадывает им загадки, убивая тех, кто не может их отгадать. Как представляется, здесь имеет место уже магия рационализма, раскочегаривание рацио, рассудка. Последний есть один из аспектов души (второй – яростно-желательное начало). А сама душа - ниже духа, который есть ум (нус), превышающий как чувственное, так и рациональное.

Мировая деградация характеризуется усилением двух душевных начал и ведёт как к «озверению», так и «роботизации». С одной стороны разгоряченные люди-«зомби» торгового строя, с их безудержной жаждой потребления. С другой – «холодные» рационалисты, уподобляющие себя компьютерам и пытающиеся просчитать вселенную, дать всему цену и обменять всё – ради космического могущества. В час икс эти «душевные люди» попытаются окончательно отменить Дух, ликвидировать земные символы небесно-райского, подлинного, духовного могущества.

Что же до встречи со Сфинксом, то здесь имеет место следующий символизм. Путник – это человек, пытающийся найти истину, дойти до неё. На этом пути он сталкивается со своим рацио, которое искушает его рационализмом (но может искушать и буйством эмоций – это уже иной лик). И то, что рацио предстаёт в облике зверя – весьма показательно. Это свидетельствует о том, что животное и рациональное едины по сути, являясь противоположными лишь внешне. Голова Сфинкса человеческая, а мозг - вместилище рацио (вместилище ума – сердце); тело же звериное – всё логично. Сама же встреча со Сфинксом может стать смертельной, но может и дать пропуск в некие тонкие сферы, находящиеся на границе с регионом Души, Астралом, Навью (идущий путём нуса доходит до границы с Раем). Отсюда, из Нави - черпают своё могущество маги от рационализма.

В «защиту» древнеегипетского Сфинкса можно сказать, что реже встречаются его изображения в виде животного с телом льва и головой сокола. А это уже грифон, причем соколиное – прямо выводит на варяжскую, гиперборейскую тему Бореи-Варахи, Сокола-Веретрагны. Сама древнеегипетская традиция подверглась мощнейшей инверсии (некий импульс искажению был дан носителями атлантической контр-традиции). В качестве примера искажения можно привести Сета – бога смерти и хаоса, убившего своего брата Осириса. Изначально же он - бог-покровитель царской власти, защитник солнечного Ра и враг Змея Апопа, стремящегося поглотить солнце. То есть, как очевидно, произошла инверсия образа данного божества.

В данном плане весьма интересна тема знаменитых сфинксов Петербурга. Сам Петербург – город на берегу Невы, а название этой реки звучит почти как «Навь». Следует вспомнить, что сказочная река Смородина именовалась ещё и «Невой-рекой самородной». Оба её берега были соединены Калиновым мостом. И с той стороны шли чудо-юды, там живёт и рассмотренный выше Собака Калин-царь. Той стороной и была Навь – мир тонких форм, регион Души, царство теней. На набережных и мостах Невы находятся зверочеловеческие сфинксы, что очень символично. Всё сходится.

С одной стороны, имеет место «навье», призрачное влияние («Вторжение теней»). Отсюда и «западничество» (Петербург – на западе), отсюда и вестернизация, не случайно Запад - сторона, где древние помещали обитель мертвых, туда западает, закатывается Солнце. С другой же стороны, город на Неве - это северный форпост Державы, сдерживающий натиск «теней» с Запада. Петербург тесно связан с образом Святого князя Александра Невского, который, как отмечалось выше, разгромил западных псов-рыцарей (символически выражавших Собаку анти-царя) на реке Неве-Нави. И он же разгромил этих псов смердячих («смородных») на Чудском озере. Святой князь утопил их в водах этого озера, чем символически воспроизвёл победу древнейшего Белого Царя, разгромившего зверочеловеческую «Чудь», которая и ушла под землю.

Отсюда и двойственность петербургской Империи, перенесенная и на СССР. Город на Навьей-реке был основан Петром, для которого также характерна двойственность. С одной стороны, он западник, а с другой - убежденный державник, пытающийся стать могущественнее и сильнее самого Запада. Пётр фигура весьма символическая в метасоциальном плане. («Сверхидеология нео-Традиции» – 5. Царь-плотник).

Кроме того, Император обладал Грозовым символизмом. «В определенном смысле, - пишет Георгий Павлович, - символика Ильи-пророка (равно как и Перуна-императора) отражена в знаменитом Медном всаднике, подножием которого служит «гром-камень…». Камень действительно является именно громовым символом, что, сразу же обращает внимание на имя – «Петр» («камень»). («Введение в археологию варваров» // «Волшебная гора». T. V. 1996)

Согласно «Основному мифу» индоевропейцев, Громовержец Перун сражается с подземным Противником – Велесом, который тесно связан с Навью. Однако, сам Велес хоть и змееподобен, но не есть Змей. Он пленён, точнее пленена сама Навь, Душа мира, ведь никакого Велеса, в «языческом» смысле, конечно, нет. («Пленённый Велес»)

Есть в Петербурге и гиперборейские грифоны. Они расположены парами по обе стороны Невы у Банковского моста. И это сразу напоминает четырех могучих птиц, на которых летал в небо Александр Македонский. К слову, его полёт - тема отдельная, весьма интересная, которая будет рассмотрена ниже. (Глава 12. «Духовный полёт и душевное противодействие».)

Глава 10. Гиперборейский Грифон и его варяжский Орден

Первым о грифонах написал Аристей из Проконнеса (VII в. до н. э), который как раз был занят поисками гиперборейцев и их святилища бога Аполлона, покровительствовавшего этому народу. Геродот (V в. до н. э.) утверждал, что грифоны живут в Гиперборее и охраняют месторождения золота от одноглазых аримаспов. По сообщению средневекового энциклопедиста Бартоломея Английского (XII-XIII вв., книга «О свойствах вещей»), грифоны обитают в Гиперборейсих горах.

В детальнейшем исследовании Н. П. Конакова «Русские клады». (Т. 1. СПб., 1896) сообщается о том, что византийцы именовали варягов - грифонами. И надо сказать, что здесь мы выходим на тему Гипербореи.

Обратимся к варягам. Тут сразу надо отметить, что отождествление варягов со скандинавами совершенно неправомерно. В древних письменных источниках они отождествляются именно со славянами. Арабский автор Димашки (XIII-XIV вв.) пишет: «Есть большой залив, который называется морем варенгов… Они славяне славян». То же самое утверждается и в «Киевском Синопсисе» (XVII в.): «Понеже Варяги над морем Балтийским, еже от многих нарицается Варяжское, селения своя имуще, языка Славенска бяху, и зело мужественны и храбры».

Таким образом, очевидно, что этническая основа варягов – славянская. Однако, сводить всё к славянам не стоит. Варяги – этнос, речь идёт о южнобалтийских славянах – варнах-ваграх-варинах (в данном плане весьма интересна публикация «Новгородский грифон и варяжское Поморье»). Но это и «профессиональная корпорация», а точнее – орден. («Откуда есть пошли варяги»). И в этом воинском ордене состояли не только славяне, но и скандинавы, и, вероятно, представители других этносов.

А истоки у этого ордена – нордическо-гиперборейские, на что указал, в своё время, Александр Дугин: «Любопытно, что обителью Индры в индуизме считается в разных вариантах то Север, то Восток (читай северо-восток), а имя его слона — Айравата — совпадает с джайнским названием самой северной страны на земле. Но эта страна, как мы уже говорили, называлась также Варахи — «земля Дикого Кабана», что точно соответствует греческому корню «bor», т. е. север, или стране Гиперборее («лежащей на крайнем Севере»), родине солнечного Аполлона — тоже «убийцы Дракона». И не случайно, что, согласно древнегреческим источникам, гиперборейцы посылали в Дельфы символические дары пшеницы через скифские и более северные русские земли. Любопытно, что слово «варахи» напоминает также «варяги», т. е. легендарный народ, давший русским священного монарха». («Мистерии Евразии». - Москва, Арктогея, 1996)

Варяги – воины, причем в высшем, сакрально-орденском плане. В оптике Традиции воин – это кшатрий, который подчиняет яростно-желательное начало (душу) – началу разумно-волевому (духу). Война воспринимается им не только, и даже не столько, как горизонтальное действо, направленное на противодействие врагу. Для него это, в первую очередь, действо вертикальное, направленное ввысь, к духовному, Райскому Небу, и Творцу, к Абсолюту. Начало звериное здесь обуздывается и просветляется. Зверь внутри человека как бы становится неким началом, соединяющем Землю и Небо. Но точно такое же соединение символизирует и грифон – лев с головой орла. Это и зверь, и птица, это чудесное животное, устремленное ввысь.

В тоже самое время, животное начало может быть устремлено и вниз, тогда оно захватывает человека и бросает его на периферию нашего плотно-вещественного мира, на границу с Навью, где и находится инферно. В древнейшие времена инверсия и началась с черномагических экспериментов по «раскочегариванию» звериного начала – с целью достижения космического могущества. Эти эксперименты были начаты гиперкшатриями, элитариями, которые и породили зверочеловечество. Отсюда же пошла и магия глобального капитализма, чьи адепты работают с уровнем тонкого мира, а также с водами изначального хаоса. («Магия Капитала»)

В этом плане грифоны, охраняющие золотые рудники, символизируют защиту изначальных, гиперборейских ценностей Золотого Века. Быть варягом-грифоном - это значит стоять на страже незримой, полярной Гипербореи, земного рая. («Святорусский нордизм») Это значит - противостоять одноглазым аримаспам-циклопам, которые стремятся уничтожить и исказить ценности Золотого Века. И, собственно, стяжание «золота», в самом широком смысле, символизирует захват полярного царства. Сами же одноглазые люди упоминаются в числе жителей сокровенного царства. Точнее, речь идёт о его нижнем, подземном уровне, куда в своё время были заточены зверолюди. («Сокровенное царство»)

Не удивительно, что образ грифона был чрезвычайно распространен в Древней Руси. И здесь нельзя пройти мимо сопоставления грифона и Дива «Слова о полку Игореве»: «...Следует отметить, что целый ряд крупных ученых, таких как И. И. Срезневский, В. П. Адрианова-Перетц, Г. К. Вагнер и Б. А. Рыбаков, в разное время высказывали мнение, что загадочный Див и был грифоном. Основания для этого предположения имелись достаточно весомые. Во-первых, еще И. И. Срезневский отметил, что в «Житии св. Власия» слово грифон (gryphus) переведено на русский язык как Див: «Въ дивъ превратити» (Срезневский И. И. Материалы к словарю древнерусского языка, т. 1, СПб, 1893, с. 664). В своем знаменитом словаре древнерусского языка этот выдающийся ученый переводит Дива «Слова о полку Игореве» именно как грифона. Проанализировав слова с корнем «див» в праславянском языке, Б. А. Рыбаков пришел к выводу, что все эти понятия вполне приложимы к мифическому образу грифона (Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси, М., 1988, с. 631). Этот же ученый соотнес выражение «Слова..» «збися Див, кличет верху древа» со скифскими штандартами, на которых грифон как бы бьет, трепещет крыльями над древом жизни, указав в качестве примера на штандарт из Толстой Могилы (там же, с. 632–633). Свое виденье этого образа он выразил следующей формулой: Див над деревом — символ угрозы враждебным степнякам; Див поверженный — подтверждение поражения русских. (Михаил Серяков. Одиссея варяжской Руси. – М., Вече, 2015).

Див «Слова» «кличет на верху древа». Как представляется, речь идёт о Мировом Древе, о Нетварной Вертикали. Див-Грифон связан с её вершиной, что ещё раз указывает на его сакральное значение.

Также надо отметить следующее. Греки считали, что грифоны охраняют золотые копи скифов. А скифская тема тесно связана с темой Гипербореи. («Русская Гиперборея»)

Кроме того, тема варягов и Рюрика тесно связана с темой Сокола. А. Дугин пишет: «Теперь о варягах. Не входя в споры об этнической принадлежности этого племени (что для нас не так уж и важно), попытаемся определить символическое значение этого термина. Раз зороастризм дал нам некоторые ключи, то снова обратимся к нему. Слово «варяг» или «варингр» по звучанию, а, возможно, и по происхождению, близко имени зороастрийского бога Вархарн (или Веретрагна). Вархарн — это один из семи высших «богов» маздеизма, «бог» Победы. Но именно этот «бог» считался основным носителем и подателем хварено, и именно с ним традиционно сочетается сокол «Варган» (сравни: «Варган» — «варингр», т. е. «варяг»), его постоянный спутник или даже его инкарнация. Итак, варяги, помимо своей исторической конкретности, могли представлять собой некое символическое понятие, воплощающее в себе полноту хварено, царского счастья, одна драгоценная частица которого — Рюрик-Сокол — снизошла, как манна, на жаждущие благодати племена. Но на этом мифо-этимологическая цепочка не обрывается. Слово «варяг» также вполне сопоставимо с санскритским корнем «svar» — «небо», «солнечный свет» (кстати, очень близким к персидскому «hvar», от которого произошло хварено). Возможно, что русское «север» тоже родственно «svar», так как Север у древних арийских народов считался «небесной божественной ориентацией». Поэтому соотнесение варягов с севером и небом прекрасно соответствует общей мистериальной логике призвания первого Царя». («Мистерии Евразии»)

Глава 11. Алконост, Сирин, Гамаюн и Стратим: птичьи образы Мировой Души

Если брать саму «птичью тему», то начать нужно с образа человеко-птицы Сирин, который наиболее двойственен. С одной стороны, она считается райской птицей, которая прилетает на землю и поёт о райском блаженстве. Но песни этой птицы могут быть опасными, иногда люди теряют от её пения свой рассудок.

В данном плане птицу Сирин следует сопоставить со сказочным котом Баюном. Он также может погубить человека, усыпив его своими разговорами или пением. («Кот Баюн, укрощённое Рацио»)

Но, конечно, самым близким аналогом Сирина являются греческие сирены, с которыми она имеет даже этимологическое родство. Достаточно вспомнить хотя бы сюжет с аргонавтами, которые чуть не пали жертвой их пения. Однако, любопытно, что в античной традиции сирены представляются и как мудрые, благостные существа. Каждая из них находится в одной из восьми небесных сфер, а своим пением они создают гармонию космоса.

Вот и у птицы Сирин есть более благой «аналог» – птица Алконост. Она более антропоморфна, у ней есть грудь и руки. В одной из рук Алконост держит райский цветок или свиток изречений о райской жизни. На голове у птицы корона, что подчёркивает присущее ей благое «измерение».

В народных сказаний существует некое разграничение двух птиц. Согласно им, утром на Яблочный спас в яблоневый сад прилетает Сирин, которая грустит и плачет. А уже в полдень прилетает Алконст, которая радуется и смеётся. Она смахивает своими крыльями живую росу и преображает яблоки, приобретающие целебное свойство.

Как представляется, обе птицы есть образы Мировой Души. У самой Мировой Души есть два аспекта – ветхий и благой. Сирин ближе к первому, тогда как Алконост – ко второму. Поэтому, Сирин печалится о ветхом аспекте Души, тогда как Алконост радуется её благой стороне.

Далее следует коснуться образа птицы Гамаюн. Она также является райской птицей. Но, в отличие от двух вышеуказанных птиц, Гамаюн не имеет крыльев, она летает при помощи хвоста. Есть у неё и некий тревожный аспект – её падение предвещает смерть государственных деятелей.

Образ бескрылого, но летающего, при помощи хвоста, существа, указывает на некую змеевидность. Но уже у Сирина, и тем более, у Алконоста, птичье берёт верх над змеиным. И это символически выражает преображение и исцеление Души, придание ей духовного, небесного, вертикального устремления. Любопытно, что подобная эволюция прослеживается в русской геральдике. Так, Роман Багдасаров в исследовании «Неуместные боги» («Волшебная Гора». - Выпуск VII. 1998) заметил, что на родовых гербах Рюриковичей (можайского и белозерского князя Ивана Андреевича, царей Василия Тёмного и Ивана II) содержится изображение змеедевы. Многие древние народы почитали ее прародительницей. А на собственно московских деньгах времён великого князя Василия Васильевича находится уже змеедева, но Дева-полуптица - Сирин.

В ряду чудесных птиц находится и Стратим-птица. В русских духовных стихах («Голубиная книга») она описывается как «всем птицам мать», которая держит весь белый свет под своим правым крылом. Живёт Стратим на океане-море, там же она производит и своих детей. И здесь необходимо сопоставить её с Алконостом, которая несёт свои яйца в морскую глубину – во время зимы. Какое-то время они находятся в глубинах, потом всплывают, после чего Алконост их высиживает.

Море-океан есть символ изначального хаоса недобытия, из которого, согласно языческой космогонии, богами сотворен мир. К слову, надо напомнить, что в русских сказаниях мир творится из некоего «досельского окияна озера» двумя птицами – белой и чёрной. В них видят Белобога и Чернобога.

Близость к водной стихии двух птиц указывает на некую хаотичность Мировой Души. И Стратим-птице тоже присуща тревожность – она топит гостиные корабли с драгоценными товарами.

Глава 12. Духовный полёт и душевное противодействие

Ещё в античное время возникла легенда о полете Александра Македонского на небо. Она была очень популярна в Средневековье, в частности и на Руси («Загадка Александра Македонского: Почему «полёт царя Александра» был популярен на Руси и во всём христианском мире»)

В легенде сообщается: «Александр приказал запрячь в трон четырех сильных птиц, которым три дня не давали есть. Он сам сел на трон и высоко поднял два копья, на которых были привязаны куски мяса. Птицы, стремясь к последнему, подняли на воздух трон с Александром. На большой высоте Александру встретилась птица с лицом человека и приказала ему вернуться на землю. Когда Александр взглянул вниз, он, глубоко под собой, увидел громадную, свернувшуюся в кольцо змею и в центре кольца маленький помост. Птица объяснила ему, что змея есть море, а помост - земля, окруженная морем. По приказанию птицы Александр опустил копья, и птицы полетели вниз и благополучно спустили его на землю, но так далеко от места взлета, что ему лишь с большим трудом удалось достичь своего войска».

Как представляется, здесь описано Царское стремление к высшему, духовному Небу, к Раю. Три голодных дня у четырех птиц может указывать на какую-то аскетическую практику, связанную с постничеством. Птицы символизируют животное (душевное, «яростно-желательное) начало, которое подчинено Духу. В некоторых вариантах Царь отправляется к Небу на грифонах, а грифоны как раз лучше всего выражают это подчинение. (Глава 10. «Гиперборейский Грифон и его Орден».)

Птица с человеческим лицом – есть указание на зверочеловеческое, на душевное, которое пытается противодействовать духовному устремлению. Это начало обращает взоры Царя вниз, на землю. И он видит мощь Змея (небытийного, периферийного анти-полюса), который окружает Землю. И Змей отождествляется с Морем, что вполне «логично», именно в Мировом Океане и находится Змей-Ермунганд.

Душевное начало оказывается сильнее, Александр вынужден прервать свой полёт. Это выражает двойной символизм Царской крови, в личности Царя есть некая ветхость, которую надо преодолевать. И там два начала, предельно выраженные. Внутри – свой Змей, и он очень силён, в Царской крови особенно – как и особенно сильно там действие высших, духовно-райских, ангелических влияний. (Глава 7. «Кровь Змия и его усмирение».)

Собственно, эта двойственность отчетливо видна и в самом Александре Македонском. Здесь можно указать на представления, согласно которому Александр был сыном царицы Олимпиады и Змея. Хотя, проблема даже глубже – внутри сакрального Рода есть два полюса, один Бытийный, другой – небытийный, Змеиный. Именно сакральность Рода делает столь мощным напряжение полюсов внутри него. Положение наивысшего чревато и наисильнейшим искушением и даже падением.

Об указанной инверсивной человеко-птице, помешавшей полёту Александра, знает русская сказочная традиция. Это знаменитый Соловей-Разбойник. Перед нами ещё одна весьма сложная фигура русской сказочной традиции – наряду с Бабой-Ягой, Кощеем, Котом-Баюном и др. злодейскими персонажами. Сразу бросается в глаза, что Соловей находится на вершине Дуба, точнее - на девяти дубах, там свито его гнездо. Дуб тут может символизировать Мировое Древо, то есть - для Соловья характерна некая вертикальная устремленность. О том же говорит и наличие у него крыльев.

Соловей – «Рахманов», «птица рахманная». Получается, он как-то связан с рахманами славянских и румынских сказаний, которые описываются как некий чудесный народ праведников.

Соловей-Разбойник пытается не пустить людей в Киев, он убивает их свистом (символ некоей, яростно-желательной, «психической» стихии). Налицо попытка воспрепятствовать в духовно-райской реализации, что сразу же заставляет сопоставить Соловья с человекоптицей, сорвавшей полёт Александра Македонского.

Не исключено, что Разбойник символизирует измену их сакральной миссии, её искажение. Он сидит на Древе, находится «на» Вертикале, но не на духовно-райской вершине, а где-то посередине, в регионе Души, Нави, в мире «тонких», «яростно-желательных» энергий. Соловей – образ некоего подвижника-адепта, который попытался прорваться в высший мир Духа, но потерпел неудачу, не смог вернуться назад и как бы «застрял» в мире Души. Он закрыт для духовных влияний, но весь пронизан энергиями душевными, «психическими». Их он пытается использовать в магических целях достижения могущества. Очевидно, что в глубокой древности некие подвижники пошли в верном направлении (ввысь), но вели себя неправедно и свернули с пути, оказавшись не в «тех» высях. Возможно, они были обуяны гордыней, считая себя избранными и однозначно достойными достичь самых высоких небес. (Глава 6. «О «рептилоидах» – серьёзно».)

Весьма символические совпадение – по сообщению Иоакимовской летописи, в Новгороде сопротивление Крещению возглавил верховный городской волхв Богомил, прозванный за красноречие «Соловьем». В указанный период языческая традиция уже исчерпала себя, превратившись, по словам Рене Генона, в «психические остатки». Она уже перестала нести в себе Правду, выродившись в контр-традицию. И то, что контр-традиционное выступление возглавил именно «Соловей» весьма показательно – в оптике Традиции случайных совпадений такого рода не бывает.

Тем не менее, истоки Соловья-Разбойника, которым он изменил – именно северные, гиперборейские. В русской сказочной традиции есть и «славный гость» Соловей Будимирович, который прибывает в Киев с Севера, из города Леденца. Это уже символ преображенного, просветленного животного начала – действительно «вертикально-птичьего».

Глава 13. Феникс (Жар-Птица) – аспект Огня

Феникс, о котором сообщали античные авторы, сжигает сам себя и возрождается из пепла. Тем самым, он уничтожает собственную ветхость, чтобы вновь продлить своё бытие, выйти в новый цикл. То же самое осуществляет со всем космическим бытием Царь Мира – Агни (Вайшванара, Чакраварти, Белобог, Мельхисдек). Таким образом, эта птица является неким аспектом Царя-Огня, которого наши далекие предки считали одной из составляющих одного из Триглавов – вместе со Сварогом и Даждьбогом (Солнце-Кесарем). («Тайны Русской Троицы»)

Жар-Птица – сама из огня, она постоянно горит, не сгорая. Этот означает, что Царь Мира постоянно уничтожает свою ветхость и ветхость мира, непрестанно вращая Колесо Бытия. Благодаря чему и происходит рождение новых форм и циклов, спасающее этот мир, который был искажен изначальной, метакосмической катастрофой «Большого Взрыва».

Взорвавшийся «мир осколков» был обречен на быстрое уничтожение, однако, сохранился полюс вселенной в лице Царя Мира, который осуществляет циклическое круговое движение, сдерживая тем самым инволюцию. Он символизирует взорванного/расчлененного Первочеловека – райского Адама, Пуруши - точнее, его состояние до самой метакосмической катастрофы.

А символом такого Царя является «конкретно-исторический» Царь – представитель священного Царского Рода. Кстати, у славян-язычников Род – одно из имён Единого Бога (др. имена - Сварог, Святовит, Белобог), чьими проявлениями являются «функциональные» божества. («Крещение Руси»)

Заметим, что слово «род» этимологически родственно словам - «руда» («кровь») и «родриа» («молния»). Последнее выводит родовую этимологию на тему Грозы. Вообще, сама «родовая» этимология очень важна для понимания русской метаистории. («Родная этимология»)

В своей работе «Земля Солнца» («Символы священной науки». – М., Беловодье, 2004) Рене Генон связывает птицу Феникс с Полюсом. Согласно преданиям, птица Рух (Феникс), приземляется только на горе Куф, которая - «полярная гора». Сам Феникс прилетает в египетский храм Солнца в Гелиополисе.

В индоарийской традиции у Феникса и Жар-птицы есть свой аналог – птица Гаруда, которая является ваханой (ездовой птицей) Вишну. Гаруда враждует с нагами – змеелюдьми. (В русских сказаниях Царь-Огонь враждует со Змиуланом.) То есть, с уже «разобранными» выше и«рептилоидами»,

Сами наги есть агенты небытийного полюса – Змея, Робота, Компа. Сама же грозная птица весьма близка к богу Огня. И не случайно, что во время рождения Гаруды, боги восславили её именно как Агни.

Кроме Гаруды, индоарийцы почитали солнечную птицу Хамсу – лебедя. Он считался символом изначальной гиперборейской сверх(варны), в которой ещё не было социального разделения. А лебедь был птицей солнечного Аполлона, покровителя гипербореев. Славяне знали его как Даждьбога, Солнце-Кесаря. Наши предки как раз и были прямыми наследниками изначальной Гипербореи. («Русская Гиперборея»)

Рене Генон обращал внимание на близость двух птиц. Так, порой они сливаются в образ одной птицы, в которую можно сопоставить с геральдическим двуглавым орлом: «Сближение двух образов, Хамса и Гаруда, также вполне естественно, потому что порою они сливаются в изображении одной птицы, в которой, как кажется, и следует видеть первоисток геральдического двуглавого орла, хотя последний выступает скорее как удвоенная Гаруда, так как птица Хамса-Гаруда, естественно, имеет одну лебединую и одну орлиную голову». И тут стоит добавить, что в индоарийской традиции есть и своя двухголовая птица – Гандаберуда, образ которой принял бог Вишну.

Двуглавый орёл – древнейший символ, его изображения найдены ещё в раскопках Хеттского царства. Он символизирует соединение Солнца и Огня в одном, и это есть именно Царское единство, которое выражает изначальную социальную целостность гиперборейского Золотого Века. («Два измерения Царского»)

Кстати, о Гиперборее. На одном из беломорских островов найдена горная пирамидальная вершина с большим яйцеобразным камнем. На его поверхности, обращенной к морю, содержится изображение птицы с венцом на голове, которая идёт на двух ногах. Оно тождественно изображению священной птицы из Гелиополиса. Египтяне называли её Бену, а эллины – Фениксом.

Глава 14. Конёк-Горбунок: мистерия Полёта

Вне всякого сомнения, Пётр Ершов основывался на данных русской мифологии. Сам он утверждал, что почти слово в слово воспроизвёл рассказчика. И здесь выражены глубочайшие архетипы.

Для начала необходимо рассмотреть образ Пегаса – «аналога» Конька. Он был рождён от медузы Горгоны. Пегас выпрыгнул из её тела после того, как Персей отрубил смертоносному чудовищу голову. Получается, что он был рождён (или проявлен) в результате смерти Горгоны. Последняя выражала вредоносную сторону животной, душевной (не духовной, но психоэмоциональной) стихии – региона Души (Психеи, Нави, Хеля). Первый же выражал сторону благую, и его крылатость свидетельствует об устремлении к Небу, к региону райско-ангелического Духа. Именно благодаря Пегасу, герой Беллерофонт смог поразить с воздуха (из лука) монструозную Химеру, как раз выражавшую зловредную сторону животной (душевной) стихии.

Мать Конька, белая Кобылица, тоже вначале предстаёт как зловредное существо, уничтожающее посевы. Нам уже приходилось обращать внимание на «темный» аспект образа и культа Коня.

(«Культ водной стихии». – Глава «Посейдон и атлантизм»)

Сам Горбунок не вредоносен и помогает Герою. Но он, с его двумя горбами, всё равно, уродлив. Тем самым, Конёк символизирует искажение и двойственность «Конской» (шире душевной, а ещё шире – тварной) природы.

Два же других коня-красавца как раз символизируют некую идеальную сторону, скрытую искажением, инволюцией. Но, как ни покажется парадоксальным, а грядущему триумфу Ивана способствует именно сказочный «уродец» Горбунок. Очевидно, он как бы побуждает Героя к преодолению искаженного начала.

Сам Иван, вроде бы, предстоят лентяем, но это обманчивое представление. Он такой же «лентяй», как и «дурак». В последнем случае отрицается Рацио, но не «снизу», то есть, именно с дурацкой (слабоумной), в современной понимании, стороны. Иван отрицает Рацио сверху, с высот духа (ума, нуса), превышающего как душевную рациональность, так и душевную звериность.

Что же до лени, то речь идёт о стремлении поставить умозрение превыше действия. Последнее не отрицается, однако, успех обеспечивает именно духовное делание, поставленное в центр всего. Герою как раз и нужно проникнуть в неподвижный центр, вокруг которого происходит движение. В плане «лени» образ Ивана весьма близок к образу Емели. Не случайно оба Героя так любят лежать на Печи, которая является сакральным центром жилища. («Метасоциальный аспект Русского эпоса». - Глава 8. «Царь Мира Емеля и священная щука».)

Печка может рассматриваться как некий храм Огня. Ещё раз вспомним, что в индоарийской традиции Агни считался Царём Мира, Вайшванарой. А в русских сказаниях «фигурирует» Царь-Огонь сражается против Змиулана.

«Лентяй» Иван осуществляет метафизическое путешествие – с целью преодолеть Хаос и достичь некоего Центра. Первым делом он отправляется за огненной Жар-Птицей, Фениксом (символизм обновляющего Огня). Показательно, что Конёк предупреждает его о том, что это перо может принести ему серьёзные невзгоды. И, действительно, Иван сталкивается с Царским гневом. Но, в конечном счёте, он добывает волшебную птицу и получает повышение по службе, что символизирует «продвижение вверх» по линии мистической инициации. Получается, сам Иван-«дурак» метафизически гораздо «умнее» своего волшебного помощника. (Про Жар-Птицу см. Главу 13. «Феникс (Жар-птица) – аспект Огня».)

Далее Иван отправляется за Царём-Девицей. Его нахождение описывается следующим образом:

«Есть, ребята, окиян.

По тому ли окияну

Ездят только басурманы;

С православной же земли

Не бывали николи

Ни дворяне, ни миряне

На поганом окияне.

От гостей же слух идёт,

Что девица там живёт;

Но девица не простая,

Дочь, вишь, месяцу родная,

Да и солнышко ей брат».

Девица, как видим, находится где-то поблизости от некоей враждебной («басурманской») хаотической стихии. Это символ изначального (но тварного) хаоса, из которого был сотворён оформленный мир вещей. «Книга Бытия» рассказывает: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою».(1:2)

Царь-Девица символически выражает Мировую Душу, которая находится под воздействием хаотических «энергий».

Иван спасает Девицу и доставляет спасённую Царю, который изъявляет желание стать её супругом. Но не он выступает Героем, и не ему соединяться с освобождённой Мировой Душой. Сама Царевна ставит перед Царём метафизические условия, призванные сделать делание полным:

«Чем тебя я огорчил?

Али тем, что полюбил?

«О, судьба моя плачевна!»

Говорит ему царевна:

«Если хочешь взять меня,

То доставь ты мне в три дня.

Перстень мой из окияна».

При этом, Царь снова перекладывает метафизическое делание на Ивана.

«Гей! Позвать ко мне Ивана!» —

Царь поспешно закричал

И чуть сам не побежал».

Иван на Горбунке отправляется к хаотическому окияну, поперек которого лежит «чудо-юдо рыба-кит». Он страдает уже десять лет и не знает, как добиться прощения. Здесь снова очевиден образ животной (душевной) стихии, которая находится в плену хаотических сил, страдает и жаждет освобождения. Иван должен узнать пути спасения, для чего он и отправляется в небесное путешествие.

«Тут Иван с землей простился

И на небе очутился

И поехал, будто князь,

Шапка набок, подбодряясь».

Там Иван встречается с Месяцем, который и поведал ему причину страданий Кита. Оказывается, Рыба поглотила тридцать кораблей, отсюда и её страдания. Безусловно, хаотические влияния на животную (душевную) стихию и обусловили некую вредоносность.

Интересен и весьма сложен образ самого Месяца. В разных традициях солнечное и лунное начало противопоставляются друг другу. Однако, говорится и о браке Солнца и Луны. Сама Луна может выступать как в мужском, так и в женском обличье. То же самое мы видим и в разбираемом тексте. Там Месяц «представлен» мужчиной и женщиной (матерью Царь-Девицы и её брата - Солнца). А в балтийской традиции Перкунас (аналог русского Перуна) разрубает Луну на две части. Сюжет разрубания (разрывания) Луны встречается и в других традициях, что указывает на резко выраженную двойственность. Обращает на себя внимание то, что Иван так и не встречается с Солнцем. Как можно предположить, ему ещё только предстоит пройти инициатический путь полностью. Однако, насущную задачу он и Горбунок выполнили, достав, с помощью кита перстень-кольцо. Сам Кит выпускает проглоченные им корабли, преодолевая свою вредоносность и получая долгожданное избавление от страданий.

Царь преподносит не им добытый перстень, снова предлагая Царь-Девице выйти за него замуж. Однако, она указывает на серьезное препятствие.

«Но взгляни-ка, ты ведь сед;

Мне пятнадцать только лет:

Как же можно нам венчаться?

Все цари начнут смеяться,

Дед-то, скажут, внучку взял!...

«Пусть не станут и смеяться,

Всё не можно нам венчаться, —

Не растут зимой цветы:

Я красавица, а ты?..»

Царю предлагается пройти через преображение.

«Коль себя не пожалеешь,

Ты опять помолодеешь.

Слушай: завтра на заре

На широком на дворе

Должен челядь ты заставить

Три котла больших поставить

И костры под них сложить.

Первый надобно налить

До краев водой студёной,

А второй — водой варёной,

А последний — молоком,

Вскипятя его ключом.

Вот, коль хочешь ты жениться

И красавцем учиниться, —

Ты без платья, налегке,

Искупайся в молоке;

Тут побудь в воде варёной,

А потом еще в студёной,

И скажу тебе, отец,

Будешь знатный молодец!»

Царь предлагает искупаться в этих водах Ивану, снова перекладывая на него свою метафизическую миссию. Конёк помогает Герою, обмакнув свою морду в жидкость и прыснув ею на него. В результате, Иван, после купания, становится необычайно пригожим. Тут можно предложить следующую интерпретацию. Иван, освобождающий животную (духовную) стихию избавляется от её вредоносного (смертоносного) влияния. Более того, Душа, как сила витальная, оживотворяющая, способствует его физическому преображению. (При этом, Душа может иметь и смертоносный аспект.) А вот царь, отказавшийся выполнять свою метафизическую миссию, всего этого лишён и результат его купания – плачевен.

«Царь велел себя раздеть,

Два раза перекрестился,

Бух в котёл — и там сварился!»

Здесь, конечно, очень важно рассмотреть образ царя. Он вовсе не является зловредным «персонажем», каким его показали в недавней экранизации. (Против самого Ивана злоумышляет «сын боярский».) Более того, в самом тексте даётся следующая характеристика.

«Царь тотчас велел отвесить

И, по милости своей,

Дал в прибавок пять рублей.

Царь-то был великодушный!»

Однако, данное великодушие, которое правильно было бы назвать добродушием, сочетается с некоей ветхостью, искажением и затуханием Царского образа. Именно на это и указывает Царь-Девица, когда говорит о старости и некрасивости царя. Речь тут идёт, конечно, вовсе не о физических качествах. В Царской полноте есть как бы два «полюса» - вечно-новый и сиюминутно-ветхий. И, между ними, происходит мощное напряжение. Пробуждению и победе первого полюса способствует Герой. Ярчайшим примером такого подвижничества является консервативно-революционное выступление Ильи Муромца, направленное «против» князя Киевского Владимира. Точнее сказать, направлено оно было против ветхого начала в княжеском (Царском). («Метасоциальный аспект Русского эпоса». - Глава 1. «Царь Мира, Илья Муромец и путь Героя».)

Однако, в качестве Героя может выступать и сам Царь, как это было, например, в случае с Иваном Грозным. Иван-«дурак», при опоре на Конька-Горбунка (преображённую душевную стихию), совершает духовный подвиг пробуждения Царского архетипа, как бы становясь Царём. Тем самым он, преодолевший Хаос, достигает Центра. Его взаимоотношения со «старым» государем не есть отношения двух личностей. Это взаимоотношение двух полюсов внутри одной сакральной реальности.

Глава 15. Гуси-Лебеди как сказка о духовной инициации

Сюжет этой сказочки кажется очень простеньким и наивным, но в ней, как, впрочем, и в других сказках, скрывается глубочайший смысл. Итак, начнём разбор.

(Сказка излагается в обработке Алексея Толстого)

«Жили мужик да баба. У них была дочка да сынок маленький.

— Доченька, — говорила мать, — мы пойдем на работу, береги братца!

Не ходи со двора, будь умницей — мы купим тебе платочек.

Отец с матерью ушли, а дочка позабыла, что ей приказывали: посадила братца на травке под окошко, сама побежала на улицу, заигралась, загулялась.

Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крыльях.

Вернулась девочка, глядь — братца нету! Ахнула, кинулась туда-сюда — нету!

Она его кликала, слезами заливалась, причитывала, что худо будет от отца с матерью, — братец не откликнулся.

Выбежала она в чистое поле и только видела: метнулись вдалеке гуси-лебеди и пропали за темным лесом. Тут она догадалась, что они унесли ее братца: про гусей-лебедей давно шла дурная слава — что они пошаливали, маленьких детей уносили».

Родители Дочки и Сына - образы Неба-Отца и Матери-Земли. Их брак символизирует единство Небесного Рая и Земной Материи. Последняя просветляется Духовным, райско-ангелическим светом Первого. На метасоциальном уровне это единство символизирует венчание Царя на Царство, означающее мистический брак Власти с Землёй.

Удаление Отца и Матери от Дочери и Сына, на самом деле, означает удаление человека от Рая и Духа (на метасоциальном уровне, соответственно, удаление от Монархии).

И после этого сразу происходит отдаление друг от друга Брата и Сестры. Первый символизирует мужественный Дух, вторая – женственную Душу. При этом, брат предстаёт младшим, что выражает умаление самого духовного (райско-ангелического) - в пользу душевного (психоэмоционального). Заметим, что, в некоторых вариантах сказки, Сестра убегает от Брата к подружкам, что означает наращивание душевно-женственного.

Гуси-лебеди – здесь тоже налицо глубочайший символизм. Гусь являет собой двойственный образ. В мифах он выступает и как творец вселенной, и как птица хаоса. В основном, это, конечно, светлый персонаж. Египтяне верили, что именно великий гусь Гоготун снёс золоте яйцо, из которого вылупился бог Солнца Амон-Ра. В римском храме Юноны гусь являлся священной птицей. У эллинов он ассоциировался с Бореем – богом северного ветра, что указывает на его нордическую сакральность. Он же был птицей гиперборейского Аполлона.

Но есть у него и некая тёмная сторона. Как водоплавающая птица, он хоть и устремлен к небу, но одновременно связан и с водой – символом первобытного, изначального хаоса. К слову, с морем-окияном связаны и сакральные птицы – Стратим и Алконост. (Глава 11. «Алконост, Сирин, Гамаюн и Стратим: птичьи образы Мировой Души».)

Эллины считали, что именно гусь переносит души умерших в подземное царство Аида, то есть в страну теней, в Навь, в регион Души (не Духа). («Вторжение теней»)

Собственно говоря, туда же гуси (лебеди) и понесли Сына, ведь Лес – образ Нави. В данном плане указывается на искажение, инверсию изначальной, гиперборейской традиции Золотого Века. Гуси реализуют свою тёмную сторону.

Нельзя пройти мимо метасоциального аспекта. В индоарийской традиции символом изначальной, гиперборейской касты Хамса является Лебедь, но её же символизирует и Гусь. (Сами Гусь и Лебедь являются птицами гиперборейского Аполлона.) Эта сверхкаста была тождественна всему гиперборейскому социуму, внутри неё не было раскола на священников, воинов и «хозяйственников», как нет его и внутри Царского начала. Однако, какая-то часть гиперборейских «лебедей», чересчур переоценила своё могуществ, свою близость к высшим реалиям - и попыталась стать «всесильными богами» - сугубо собственными усилиями. Они отказались от Духовной инициации, сделав ставку на инициацию Душевную. Стихия Души показалась им той Силой, которая якобы способна сделать их бесконечно могущественными - и даже вечно живыми - в психофизической плане. Они восстали, и их восстание дало начало всей субверсивной Цепи, которая тянется и до наших дней. Оно же породило «языческое» многобожие, ставшее тайным или явным культом Гипер-Элиты. Оно и раскололо единый гиперборейский сверхсоциум, положив начало угнетению. «Перерождение «Стражей»; «Истоки Подрыва»)

Таким образом, Гуси-Лебеди символизируют ветвь гипербореев, тех из них, кто пошёл путём перерождения.

«Бросилась девочка догонять их. Бежала, бежала, увидела — стоит печь.

— Печка, печка, скажи, куда гуси-лебеди полетели?

Печка ей отвечает:

— Съешь моего ржаного пирожка — скажу.

— Стану я ржаной пирог есть! У моего батюшки и пшеничные не едятся…

Печка ей не сказала. Побежала девочка дальше — стоит яблоня.

— Яблоня, яблоня, скажи, куда гуси-лебеди полетели?

— Поешь моего лесного яблочка — скажу.

— У моего батюшки и садовые не едятся…

Яблоня ей не сказала. Побежала девочка дальше. Течет молочная река в кисельных берегах.

— Молочная река, кисельные берега, куда гуси-лебеди полетели?

— Поешь моего простого киселька с молочком — скажу.

— У моего батюшки и сливочки не едятся…

Долго она бегала по полям, по лесам. День клонится к вечеру, делать нечего — надо идти домой. Вдруг видит — стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке, кругом себя поворачивается.

В избушке старая баба-яга прядет кудель. А на лавочке сидит братец, играет серебряными яблочками».

Три «Объекта», с которыми встретилась девочка, являются некими «порталами» ввысь, в Рай. Печь обладала у наших предков сакральным значением, служила своеобразным святилищем. Яблоня – образ Мирового Древа, нетварной, Божественной вертикали, пронизывающей тварные миры. Молочная Река – образ великой Райской реки, которая ниспадала на Северный полюс, разделяя Гиперборею на четыре части – крестообразно. (Ниспадает она и сейчас, но сама Гиперборея, сокрытая льдами, чувственно незрима.) («Гиперборея как Речное Царство»)

Сестра отказывается принять дары из этих «порталов». Она не готова к духовной инициации, хотя и желает обрести потерянную духовность в лице Брата. В результате, она попадает в регион Души - очутившись в Нави, в Лесу, в логове Бабы-Яги. (Сама Яга – есть Мировая Душа, точнее, её больной, ветхий аспект). Но попадает она туда уже без груза неготовой, неполной инициации. Сестра не пожелала пройти инициацию, что её и спасло. Будучи неготовой к ней, она могла продвинуться не на духовную вершину Древа, а в иную, душевную область. Поэтому, нужно было начинать с более «низших», «простых» вещей. Тут, к слову можно вспомнить о православном запрет приступать к Причастию без должной подготовки. Есть мнение о том, что Иуда причастился недостойно, что и сказалось на нём самым пагубным образом.

Инициатический сбой у переродившихся гипербореев произошёл потому, что они неправильно шли к Духу и оказались в регионе Души, где и были очарованы её стихийной Силой. (Результат – «психические остатки», по Рене Генону.) Также можно вспомнить великана, застрявшего между Небом и Землёй. (Глава 6. «О «рептилоидах» серьёзно».)

«Девочка вошла в избушку:

— Здравствуй, бабушка!

— Здравствуй, девица! Зачем на глаза явилась?

— Я по мхам, по болотам ходила, платье измочила, пришла погреться.

— Садись покуда кудель прясть.

Баба-яга дала ей веретено, а сама ушла. Девочка прядет — вдруг из-под печки выбегает мышка и говорит ей:

— Девица, девица, дай мне кашки, я тебе добренькое скажу.

Девочка дала ей кашки, мышка ей сказала:

— Баба-яга пошла баню топить. Она тебя вымоет-выпарит, в печь посадит, зажарит и съест, сама на твоих костях покатается.

Девочка сидит ни жива ни мертва, плачет, а мышка ей опять:

— Не дожидайся, бери братца, беги, а я за тебя кудель попряду.

Девочка взяла братца и побежала. А баба-яга подойдет к окошку и спрашивает:

— Девица, прядешь ли?

Мышка ей отвечает:

— Пряду, бабушка…

Баба-яга баню вытопила и пошла за девочкой. А в избушке нет никого. Баба-яга закричала:

— Гуси-лебеди! Летите в погоню! Сестра братца унесла!..

Сестра с братцем добежала до молочной реки. Видит — летят гуси-лебеди.

— Речка, матушка, спрячь меня!

— Поешь моего простого киселька.

Девочка поела и спасибо сказала. Река укрыла ее под кисельным бережком.

Гуси-лебеди не увидали, пролетели мимо.

Девочка с братцем опять побежала. А гуси-лебеди воротились, летят навстречу, вот-вот увидят. Что делать? Беда! Стоит яблоня…

— Яблоня, матушка, спрячь меня!

— Поешь моего лесного яблочка.

Девочка поскорее съела и спасибо сказала. Яблоня ее заслонила ветвями, прикрыла листами.

Гуси-лебеди не увидали, пролетели мимо.

Девочка опять побежала. Бежит, бежит, уж недалеко осталось. Тут гуси-лебеди увидели ее, загоготали — налетают, крыльями бьют, того гляди, братца из рук вырвут.

Добежала девочка до печки:

— Печка, матушка, спрячь меня!

— Поешь моего ржаного пирожка.

Девочка скорее — пирожок в рот, а сама с братцем — в печь, села в устьице.

Гуси-лебеди полетали-полетали, покричали-покричали и ни с чем улетели к бабе-яге.

Девочка сказала печи спасибо и вместе с братцем прибежала домой.

А тут и отец с матерью пришли».

В древности пряжа выступала как некий мифопоэтический образ долгой жизни. Тут присутствовал и низший аспект, когда имелась ввиду жизнь, понимаемая сугубо в Душевном, «психическом» смысле, отличном от смысла Духовного. Именно бесконечного продления такой вот жизни и желают оккультные адепты, практикующие душевную, вампирическую инициацию (точнее, контр-инициацию).

Эллины имели представление персонифицированной судьбе по имени Ананка. Она изображается женщиной, вращающей гигантское веретено. Это – Судьба, понимаемая как неумолимая, беспощадная закономерность. Тончайший мистик Юрий Стефанов считал, что именно Ананку имел ввиду Густав Майринк, когда рисовал образ черной «богини» Исаис-Асайи: «Мы сможем понять, кто же она такая, только обратившись к тому эпизоду из «Серебряного башмачка», где ее космическая ипостась описывается в виде великанши в треугольнике, сотканном из черного дыма жертвоприношений; держа в своих бесчисленных руках бешено крутящееся веретено, она сучит пряжу из кровоточащей (вот и перекличка с вампиризмом – А. Е.) человеческой плоти». («Пиромагия Густава Майринка» // Предисловие к «Ангелу Западного окна». – Спб., Terra Incognita, 1992)

«Метафизика вампиризма»

Здесь, как и следовало ожидать, присутствует и Змеиная тема: «Когда Пряжа делается из животного материала, на первое место выдвигаются мотивы плодородия, выступающие прежде всего в ритуальной сфере, - сообщает Владимир Топоров. - Ср. восточнославянский заговор от змей: «у чистом поли на синим мори стоиць дуб широколист, под тым дубом вовцы [овцы] стары, пераяры, черная вовна [волна, т. е шерсть]. На той вовне ляжиць змея змеиная» (Е. Романов, Белорусский сборник V, No 280, с. 108). Связь дуба, шерсти и змеи отсылает к мотиву змея под мировым деревом (в заговорах мотивы шерсти и змеи иногда объединяются даже в имени змеи - Шкуропея). В одном из хеттских ритуалов, где фигурируют змея и шерсть (hulana, слово того же корня, что рус. волна, «шерсть»), упоминается и веретено (hulali) и действие прядения - наматывания (hulaliia-)… Пряжа и прядение, как правило, связаны с женщиной. Прядёт Пряжу женский персонаж, продолжающий древнерусскую Мокошь - Мокуша или Кикимора. С прядением и Пряжи часто связана хозяйка нижнего мира». («Пряжа». – Мифы народов мира. – М., Научное издательство «Большая российская энциклопедия», Олимп, 2000. – В 2 томах. – Т. 2)

Таковой хозяйкой нижнего мира и выступает Яга, являющая собой ветхий аспект Мировой Души. Она пытается уничтожить индивидуальную душу (Дочь), желает съесть, поглотить её. Но на помощь Дочери приходит Мышь.

Образ Мыши, несмотря на её малый рост, весьма огромен. Он, конечно, менее светлый, чем образ Гуся (Лебедя), тут явно выражены хтонические черты. В мифах Мышь пугает до смерти, в неё превращаются проклятые. Кроме того, она разбивает Золотое Яйцо – символ целостности, полноты, холистичности. Можно также увидеть в этом указание на раскол и разделение единой гиперборейской Птичьей (Гусиной и Лебединой) касты. Если Священная Птица сносит Золотое Яйцо (Деду и Бабе), то Мышь его разбивает. (При этом, она орудует хвостиком, который можно считать образом Змея, орудующего в Раю.)

Однако, Мышь не чужда и гиперборейской сакральности. «В Греции начиная с гомеровской эпохи был распространён культ Аполлона Сминфейского (от σμίνθος «мышь»), атрибутом, символом и священным животным которого была мышь, - отмечает В. Топоров. - Иногда Аполлон Сминфейский изображался стоящим на мыши. Аполлон был не только истребителем мышей и охранителем от них, но и их покровителем… В Древней Индии мыши связывались с Ганешей — сыном Рудры, который типологически сопоставим с Аполлоном и Асклепием. В некоторых традициях мышь участвует в космогонических мифах или даже выступает в функции культурного героя. («Мышь» // Мифы народов мира)

В данном случае Мышь как бы искупает свою вину, исправляет своё инверсивно-разрушительное деяние. Если Гусь (Лебедь) реализует темную сторону, то она задействует сторону светлую, восполняя «убывающую» сакральность.

Сестра проявляет свою волю к духовному преображению, к воссоединению с Братом. Она устремляется к светлой стороне Мыши, что означает преображение звериного, животного, душевного начала. И, таким образом, Сестра становится готовой к спасительной духовной инициации. И вот тут она принимает дары от Реки, Древа и Печи. Сказка завершается воссоединением Души (Сестры) и Духа (Брата), а также возвращением Райского Неба-Отца и просветленной им Матери-Земли.

Глава 16. Серый Волк и Навьи путешествия

Сказочный Волк – ещё одна двойственная фигура русской мифологии. Он съедает коня, принадлежащего Ивану Царевичу (Сварожичу), Царю Мира, но он же и помогает ему. Причём, Волк сам предлагает свою помощь. Он заменяет собой скакуна, вместе они добывают Жар-Птицу (см. Главу 13. «Феникс (Жар-птица)» – аспект Огня».) и вызволяют Елену Прекрасную – ещё одну ипостась Мировой Души.

Коварные братья убивают Ивана, и в их образе мы видим метасоциальный бунт против Царя Золотого Века, которого символически выражает Иван Царевич. И само слово Царевич указывает именно на выражение старшего, отцовского архетипа Царя Мира. Но окончательно убить полярного Государя невозможно. Праведного царя Золотого Века Йиму-Джамшида убивает его брат Спитьюра, распилив надвое, тем самым ритуально-символически воспроизведя убийство и расчленение Пуруши.

В рассечённом состоянии оказывается и Царевич. Волк сначала брызгает его именно мёртвой водой, после чего тело срастается. Это указание на «малые мистерии», в ходе которого преодолевается само разрушение. А вот потом Серый брызгает на Ивана именно живой водой. И здесь имеет уже место указание великие мистерии, в ходе которых достигается уже радикально-преображённый уровень.

Серый Волк - это животное начало, которое сумел подчинить и оседлать Царевич. (Вспомним, как сейчас сказали бы мем Юлиуса Эволы - «оседлать тигра».) Но это будет слишком абстрактно. Волк есть некий сегмент «звериного», животного в человеке. Иными словами, это часть души (не духа) – «желательно-яростного» начала.

В русских заговорах от волка утверждалось, что серый зверь гостит на том свете у мёртвых. При встрече с ним полагалось призывать на помощь усопших. Также рекомендовалось «превратиться в мертвеца» - замереть молча и задержать дыхание.

Вот и Серый Волк доставляет Ивана в Тридевятое царство – в мир мертвых, в Навь (регион Души). Существует, так сказать, «космологическая» версия расположения сказочного Тридевятого царства. Обращают внимание на то, что 27 диаметров Земли (тридевять земель) есть расстояние от нас до Луны. Это когда она в перигее, а 30 диаметров (тридесять земель) - когда спутник находится в апогее. Получается, наши далекие предки знали космологические реалии ещё до всякой астрономии. И данное знание (ведение) давала сакральная наука.

Луна, «солнце мертвых», символизирует мир тонких форм, царство теней, Навь.

Там Царевич и его зверь-помощник «выкрадывают» Елену Прекрасную, возвращаясь обратно. Происходит освобождение Мировой Души, находящейся в плену инферно. Точнее, Душа освобождается, но и остаётся в плену – при этом, инфернальный гнёт минимизируется.

Волчий сегмент, очевидно, весьма мобилен и способен максимально приближать человека к Нави. У славян, как было сказано выше, существовала волчья инициация, во время которой юноша становился волком – символически, но любой символ реально содержит символизируемое, хоть и не тождественен ему. (В. Г. Балушок. «Инициации древних славян»).

Посвящаемый как бы переносился в Навий мир (часто посвящение происходило в лесном лагере), что усиливало его яростно-желательное начало. Это было нужно, чтобы сконцентрировать юношу на воинском делании. Особенно продвинутые составляли особые лесные братства воинов-оборотней, которые во время воинских операций переговаривались «волчьим воем» (о них писали византийские авторы). Уход в лес символизирует уход в Навь, в царство мертвых. Поэтому лесные гипер-кшатрии были своего рода «живыми мертвецами».

Тут следует немного остановиться на теме «волчьих отрядов». В монографии Сергея Алексеева «Славянская Европа V-VI веков» (М., «Вече», 2005) указывается на два типа воинских братств, существовавших у древних славян.

Первый тип составляли отряды воинов-кузнецов, для которых центральным был культ Сварога – небесного коваля, творца материального мира и материальной культуры. На них опирались князья, которые вели свое происхождение от Даждьбога – божества солнечного света («даждьбожьи внуки» «Слова о полку Игореве») и сына Сварога (другим Сварожичем был Огонь).

Надо сказать, что Сварог теснейшим образом связан с воинской темой, несмотря на свой «ремесленный» облик. Он считался одним из божественных Змееборцев. Славяне знали о чудесном Кузнеце, который запряг Змея и пропахал на нем гигантские борозды. (Отметим, что здесь опять имеет место тема наиболее благого деяния, нежели убийство Змия – его, змия – подчинение. См. Главу 7. «Кровь Змия и его усмирение».) Считались, что именно эти борозды дали начало знаменитым Змиевым валам – мощной оборонительной линии, которая строилась несколько веков.

Второй тип – воины-«оборотни», находящиеся в лесных братствах. Речь идет о бойцах, практиковавших звериную магию, которая усиливала животное начало в человеке. Именно в этой среде поддерживался миф о князе-оборотне. Таким князем считался, например, легендарный Волх, родившийся от брака знатной женщины и Змея, и умевший обращаться в разных зверей, Волх был предводителем дружины юношей, которые могли по его слову превращаться в муравьев и побеждать врага. В году был некий «волчий месяц», в течение которого «оборотни» обходили ближайшие селения и брали с них дань. Главным для них был культ Велеса-Волоса (ср. с «Волх»), принимавшего и змеевидную форму (Змей – противник Кузнеца). Впрочем, мы не исключаем и того, что воины-оборотни поклонялись, прежде всего, не жреческому богу Велесу, но воинственному Яриле – волчьему пастырю. Но здесь они уже принимали некую более «умеренную ипостась», символизируя подчинение душевно-звериного начала.

Кузнецы и лесники («влесовики-змеевики» часто враждовали друг с другом, что нашло свое отражение в фольклоре. Так, у западных славян существовал миф о Божьем Ковале. Как пишет С. Алексеев: «В… позднем фольклорном тексте рассказывается о борьбе избранного князем «коваля» Радара (вероятно, от древнего княжеского имени Radomerъ) с «королем» Ляхом и его подручным «Змеем Краговеем», разорявшим Волынь. Как и в других версиях мифа, в этой Радар хитростью захватил Змея в своей Кузне. Затем князь пропахал на своем пленнике «межу» до самой Вислы».

Вообще, корни зверочеловеческого выступления тут опять-таки уходят в древность, в черномагические эксперименты по растормаживанию звериного начала – с целью обретения могущества. В реальности же происходит подчинение низшему.

Но можно подчинить своего внутреннего Волка, заставив его служить благим целям преображения души. Любопытно, что, согласно русским поверьям, волки охотятся за чертями, уничтожая их. Чёрт вытесал волка из дерева (или слепил из глины), но оживить создание смог только Бог. После этого волк вцепился черту в ногу.

Тут нельзя пройти мимо загадочного древнеславянского этнополитического велетов. Велетами или волотами славяне именовали великанов, поэтому можно предположить, что перед нами сообщество, которое тянуло свой род от древних гигантов. Еще велеты назывались «вильцами», «вильцинами», т. е. «волками» - и это уже показатель той роли, которую играл в генезисе звериный культ. Кстати, тут выстраивается очень любопытная этимологическая цепочка – «волот»-«волк»–«великан»-«воля»– «власть»–«волость»- «великий». Ну и, конечно же, вспоминается бог Велес-Волос.

Велеты обитали на южном побережье Балтийского (Варяжского) моря, которое в древности было заселено славянами. О них, под именем «вельтов» упоминает еще Птолемей (2 в. н. э.), размещая это образование на юго-западе Прибалтике.

Велеты вели активнейшую экспансию. Они действовали в Силезии, нижней и верхней, а также много и упорно воевали с ободритами (бодричами) - другим западнославянским племенем. Судя по всему, они были очень яростными воинами, отсюда и еще одно название - «лютичи» («лютые»). Очевидно, что вильцины возникли на базе некоего мужского союза, практиковавшего предельно жесткие магические культы, связанные с избыточным кшатрийством.

В «Саге о Тидреке Бернском» рассказывается о том, как как князь Вильцин (получается, Велет) завоевал Польшу и Русь. Последнее интересно особенно, ибо затрагивает и нашу историю. Кстати сказать, у велетов были свои двойники в землях восточных славян. Речь идет о союзе уличей (нижний Днепр, Южный Буг и побережье Чёрного моря), которых также именовали «ульцами» и «лутичами». Сразу появляется соблазн предположить миграцию велетов на юго-восток, но возможно и другое объяснение – имело место быть некое аналогичное «звериное» образование. И это образование могло действовать как в на востоке Славии, так и на ее Западе.

Возникает вопрос - какую же Русь захватывали западные велеты? Возможно, сага имела ввиду первое призвание варягов на Северо-Запад Руси (населённой словенами), о котором рассказывает «Повесть временных лет». (Тут следует сразу же вспомнить о том, что варяги были этносом и орденом, связанным с южным, славянским побережьем Балтийского/Варяжского моря. См. Главу 10. «Гиперборейский Грифон и его варяжский Орден».) Словене сначала изгнали варягов, но потом снова обратились к ним и тогда уже на Северо-Западе Руси появился Рюрик, основатель древнейшей Русской Княжеско-Царской династии.

Это, конечно, были уже другие варяги, связанные с этнополитическим союзом ободритов (бодричей), которые враждовали с велетами-вильцинами. Очень важно заметить, что славяне-ободриты, локализуемые в данном регионе, назывались ещё и «ререгами», то есть «соколами». Изображение сокола служило в качестве их этнополитического знака. Но ведь оно же служило и в качестве герба династии Рюриковичей. Историк О. М. Рапов в своей работе «Знаки Рюриковичей и символ сокола» («Советская археология». 1968. № 3.) убедительно доказал, что на монетах древнерусских князей изображен сокол со сложенными крыльями, пикирующий на свою жертву. Получается, знаменитый трезубец Рюриковичей — схематизированное изображение сокола.

Воин-сокол часто встречается в русском эпосе. Так, былинный Вольга-богатырь оборачивался этой грозной птицей и в её обличье сражался с чёрным вороном Санталом. Во Владимировых былинах Илья Муромец и Добрыня Никитич путешествуют по Хвалынскому (Каспийскому) морю на «Соколе» — корабле, который подвергается нападению неких «чёрных воронов» (турок или татар). В Древней Руси черными воронами называли половцев, а соколами — князей-русичей. В «Слове о полку Игореве» русские князья именуются «соколичами». Многое проясняют данные «Хронографа» бывшего Румянцевского музея («Описание» А. Востокова), в котором содержится следующее интереснейшее утверждение: «Во дни Михаила царя греческого и во дни князя Ререка Новгородского святый Констьяньтин философ, нарицаемый Кирилл, сотворил грамоту, словенским языком, глаголемую литицю». Это имя уже максимально близко к этнониму «ререг»; показательно, что у чехов есть имя Ререк.

Важную информацию содержат западноевропейские источники. Так, мекленбургский автор Ф. Томас (XVIII в.) утверждал, что Рюрик был сыном ободритского принца Годлейба. В «Генеалогии мекленбургских герцогов» Фридриха Хемница (1717 год) утверждается, что Рюрик с братьями — сыновья венедскоободритского князя Готлейба (Годлайба). И уже в 19 веке легенду о призвании трёх братьев записал у мекленбургского населения французский путешественник К. Мармье: «…Племенем ободритов управлял король по имени Годлав, отец трёх юношей, одинаково сильных, смелых и жаждущих славы. Первый звался Рюриком, второй Сиваром, третий Труваром».

Получается, что первое призвание варягов было «звериным», «волчьим», «великанским», «душевным». Второе же – «птичьим», «соколиным», «духовным» – Небесно устремлённым - произошло именно духовное преображение волчьего.

И можно найти «намёк» на то, что у велетов данное преображение также имело место. Гигантское начало было преосуществлено в богатырское (героическое). В «Голубиной книге» царь Волотомон (Велет) Волотомонович смиренно спрашивает царя Давида Евсеевича (образ Царя Мира) о тайнах мироздания. Здесь уже налицо образ Героя, подчиняющегося Царю. (Сам Волотомон - тоже «царь», только младший.) И тут характерно указание отчества - Волотомонович. Оно указывает на то, что был и другой Волотомон, воплощавший полноту великанского начала. А Волотомон Волотомонович - его потомок – уже «великан» новой, богатырской формации.

Весьма любопытным образом Волк связан с культом солнечного бога Аполлона Гиперборейского. «...Особенно важное значение в культе Аполлона имеет волк, – сообщает Алексей Лосев. - Об этом читаем у Гесихия, и притом с характерно выраженным для первобытного мышления совмещением противоположностей. Именно, под v. Lycocto–nos — волкоубийца — у него стоит просто «Аполлон», т. е. «волкоубийца» прямо отождествляется здесь с «Аполлоном». С другой же стороны, тут же, строкой ниже, под v. Lycoctonoy theoy читаем: «Волк посвящен Аполлону». Особенным почитанием волка отличались Дельфы, где имелось специальное медное изображение волка. Об этом существовала местная легенда, изложенная у Павсания (X 14, 7): «Некогда один вор похитил драгоценности из храма Аполлона и убежал с ними в лес, где был умерщвлен волком; этот же волк много раз подходил к городу и выл, вследствие чего служители дельфийского храма отправились вслед за волком в лес и нашли украденные драгоценности; в память этого и был сооружен медный волк». Этот же и подобный рассказ находим также у Элиана (De nat. an. XII 40, Χ 26). Может быть, о культе волка говорит и Schol. Apoll. Rhod. II 123 (о том, что убивший волка должен его похоронить). Аристотель (Hist. anim. VI 35) говорит, что «Лето пришла из страны гиперборейцев на Делос в образе волчицы ввиду страха перед Герой»; здесь тот же мотив — Аполлона и волка». («Мифология греков и римлян». – М., Мысль, 1996)

Но волк может и занимать сторону инферно, тогда уже звериное подчиняет человеческое, «пожирает» его. У Одина были волки - Гери («жадный») и Фреки («прожорливый»). Они лежали у его ног и ели пищу, которую кидал им верховный ас, что указывает на подчинение животного начала сакральному. Волки являлись выраженем его мысли и несли добрые предзнаменования. Но Один же пал жертвой мирового волка Фенрира («бога ужаса»). И характерно, что вскормили чудовище сами же асы.

Можно предположить, что в конце времен «волчья» часть души возьмёт верх у большинства людей. И тогда явится мировой Волк, возможно, даже как-то персонифицированный. Он будет вдохновлять обезумевших, зомбиобразных людей на пожирание друг друга – даже и в прямом смысле.