МЕДВЕЖЬЯ ЖЕЛЧЬ
повесть
1.Медвежья охота.
Подрыв рабочего в шурфе парализовал все работы на Агане. «Кутузов», взрывник, взорвал в шурфе Курилку, который из поваров ушел на шурфы. Наглый, с замашками блатного, мощный физически Курилка не прижился в среде горных рабочих. Шурфы бьются умением, а не кайлом и ломом. К тому времени, как это случилось, геофизику в «цирке» древнего вулкана завершили. По данным электропрофилирования разметили канавы и шурфы. Геофизический отряд перебрался на базу, расселились каждый в своей палатке, поставленной на каркас в сухом русле Агана, во время весновки. Я вернулся жить в барак, который строил с Вадимом Берчинским.
- Что же с тобой делать? – Вадима Берчинского назначили начальником Верхне-Аганской геологоразведочной партии. Предстояла зимняя шурфовка. Студенты из Казани бездельничали. Общей кухни и повара нет.
На Колыме люди следят за языком. Поселки на Колымской трассе построены потомками заключенных в лагерях после войны. Потомками тех, кто знал цену слову. Курилка грязно отозвался о Кутузове за глаза. Всякий канавщик знает, что жизнь его в руках взрывника. Кутузов не спускался в шурфы, рабочие самостоятельно вставляли взрывные заряды в шпуры, которые добились ломом в вечной мерзлоте, сами рабочие подключали детонаторы к проводу, уходящему к взрывнику в укрытие. Рабочий выбирался из шурфа. Прятался от взрыва. Кутузов соединял провод с «взрывной машинкой». Кутузов затаил злобу на Курилку. Курилка был в шурфе, соединил провод с детонатором, взрывник крутанул «машинку». Из шурфа вылетела далеко в воздух с камнями и плавно приземлилась одна черная фуфайка. Курилку разорвало на мелкие куски. Приехала из Хасына комиссия. С Новой Палатки из райотдела милиции следователь. «Кутузова» скрутили и увезли. А нет взрывника – нет и взрывных работ.
Август на Колыме грибной. Маслят уродилось хоть косой коси. Набралось много штуфных проб с канав и шурфов. Я таскал маслята мешками, варил и мариновал на зиму. Стеклянных банок на складе у завхоза завалы.
Берчинский принял решение.
-Переведем тебя в дизелисты. Поставим дизельную электростанцию, будешь дробить штуфные пробы.
Зима не за горами. Под теплый продуктовый склад Берчинский отдал теплый барак, в котором мы жили. Собирая маслята, набрел на старое охотничье зимовье. Не порушенное любопытным медведем, ни временем. А медведей на Тенькинской трассе много. Ягодники на марях. Грибы вдоль старых дорог и звериных троп. Медведь мышкует, обирает кусты голубики. Я осмотрел зимовье и решил: буду зимовать в нем. Нет дверей – это поправимо. Печь из толстого листового железа целехонькая, обсадная буровая труба служит дымоходом и вечная, не прогорит. Жестяная разделка на покатой крыше в труху дождями изъедена. Заменил. Стол у окна в головах нар, сколотил из досок, в ногах лежака печь обложил речными булыжниками из сухого русла Агана. Берчинскому моя затея зимовать в домике не понравилась. Морозы на Колыме до пятидесяти. Потолка в зимовье нет, крыша из накатника лиственницы наверстана от верхнего венца, щели я ветошью законопатил, но вокруг трубы, в железной разделке на покатой крыше, когда лежишь на нарах, видятся ночью звезды.
К осени я свыкся с утратой. Но образ Нины помогал мне жить. Я верил в чудо, верил, что замужество Нины чудовищная ошибка. Вся жизнь еще впереди. И верил, Нина все равно будет со мной. Дай только время. Из палатки я переселился в зимовье, ночами видел в щель разделки лучистые звезды в темном высоком небе. Мечтал и верил, что придет время, и я напишу о нас с Ниной. Мысль стать писателем так поразила, что тихо рассмеялся.
Из Хасына привезли дизельную электростанцию. Приехала бригада плотников. Срубили из толстой лиственницы эстакаду для дизельной электростанции, подняли и укрепили на пол эстакады дизель. Неподалеку освободился летний продуктовый склад, под который была поставлена весной шатровая палатка. Вместе с дизелем привезли из Хасына «щёковую» и «вальцовую» мельницы для дробления и измельчения штуфных проб. Электрик соединил провода, дизель «заземлил» стальным тросиком. Запустили производство. Я быстро освоил смежные профессии дизелиста и дробильщика.
Колымский август ночью знобкий. Пока позволяло дневное тепло, поставил из кругляка над дизельной станцией каркас, обшил досками, накрыл крышу рубероидом. Когда дизель молотил, тепло рядом с мотором. Я с раннего утра и до поздней ночи дробил штуфные пробы, измельченную пыль упаковывал в пакетик из бумаги крафт, химическим карандашом писал на пакете номер шурфа, линии. Работал добросовестно. За четыре месяца от встречи с Ниной в Канске, здесь, на Агане, от постоянной тяжелой физической работы я заметно подрос и возмужал. Армия маячила только весной. В Томск я решил не возвращаться.
-В октябре перейдешь в бригаду плотников, надо рубить бараки для горных рабочих. Штуфные пробы вывезем в Химлабораторию экспедиции. В Хасын. Электричество от дизеля подтянем к баракам, решил Вадим Берчинский.
До постройки барака, поверх палаток рабочие раскатали рубероид. Палатка на четырех человек имела сплошные нары, у входа ставилась печь из бочки. Зимовать можно. Много народу в палатках не расселишь. Барак есть барак. Колымчане знают цену теплу в бараке во время стужи, цену усердному дежурному истопнику. О гибели «повара» Курилки стали быстро забывать. На смену «Кутузову» приехал молодой взрывник Чирилов. За свою присказку «все почикаем», сразу и прозвище ему дали «Чикалка». За мной закрепилось имя Ромка. Постоянно в тельняшке, гривастый, с широкой мастеровой лентой венцом через лоб, чтобы пот не заливал глаза при работе, я всегда говорил, когда заканчивал дело: «Ша, Ромы!» Заходил в палатку к рабочим, приветливо поднимал правую ладонь и здоровался: «Привет, Ромы!» Даже Вадим Антонович Берчинский, как бы забыл мое настоящее имя, звал по-свойски Ромкой. Мне это имя нравилось. Но была и другая тайна: боль утраты осталась в другом человеке, обманывал себя. Ромка эту боль не знает, не должен испытывать. Так, путем самообмана, привык к мысли, жить ожиданием.
Таня Ержинская «сошлась» на выброске с Сашкой «казанским». Студент высокий и худой, как глиста. Вялый в делах, до женской ласки шустрым оказался. Мне, вроде, и дела нет. Но обозлился на Таню Ержинскую. Вида не подавал. Сашка за неосторожное слово получил однажды от меня кулаком в нос. Едва нас разняли. Своей кровью из носа Сашка мне весь тельник умазал.
-Пока кровь не засохла, снимай, постираю! – потребовала Машенька Кулагина.
Я подружился с Володей Кулагиным, который работал горным мастером до подрыва Курилки. Брал для охоты у Володи карабин. Правда, так ни одной козы не добыл. Но бегал по горам оленем. Машенька относилась ко мне как сестра. С Володей они закончили Томский университет, приехали в Хасын работать уже женатыми. Володя Кулагин из горных мастеров был переведен в геологи участка. Спасло горного мастера от суда его отъезд в Хасын за аммонитом. Машину с взрывчаткой надо сопровождать. Рабочие вышли на канавы и шурфы по своему почину. Разобралось следствие.
Я часто заходил на чай в палатку к геологам Кулагиным. Дневалила у Машеньки Кулагиной часто и Таня Ержинская. После мордобоя, Сашка «казанский» теперь не таскался за Таней хвостом. Да и видимость их связи стала незаметной. Со мной Таня Ержинская при встречах шмыгала носом, фыркала, воротила лицо в сторону. Не здоровалась. Таня Ержинская поняла причину моей ревности. По молодости лет я не понимал, что она – женщина зрелая, в самой охоте. Я в этой "охоте" ей отказал. Выход в таких случаях для полевых холостячек – это студенты, которые каждый год разные. В итоге, все равно кто-то, да и женился.
Утром завтракал в зимовье, до вечера уходил на работу. Еду готовил сам, на растительном масле жарил из пресного теста ландорики, вместо хлеба. Аган к августу обезрыбил, хариус скатился в главную долину большой реки. Река уходит к Охотскому побережью, где и впадает в море. В августе лосось прет на нерест. Чируха привез горбушу в мешках, пересыпанную крупной солью.
За Верхне-Аганской разведкой закрепили «краба». ЗИЛ-157 трехосный, куда с добром подходил для бездорожья. Взрывные работы велись в центре древнего вулкана в амфитеатре, подъем в цирк пробил отвалом бульдозер. Бульдозер таскал «пену» с грузом наверх.По долине «краб» привозил взрывчатку в ящиках, солярку в бочках для бульдозера, который держали на горных работах. Шофером был Генка Чирков. Родился Генка в Хасыне. Родители его геологи послевоенного призыва. Звали Генку в мастерских и в гараже «Чирухой».
-Привет, Рома! – Чирухе понравилось мое зимовье. Он частенько останавливался у меня чаевничать. И всегда уезжал в ночь домой, в поселок Хасын.
Чируха видел меня с кулагинским карабином, с любопытством всматривался в мои глаза, допытывался.
- Рома! А медведя не струсишь?
А чо его боятся? С карабином и дурак не струсит.
-Это точно, - подтвердил Чируха.
-Слушай, там, у мостка на тридцатом километре на Теньке сенокосчики стоят. Подвозил их за харчами до Новой Палатки. Медведи совсем обнаглели. Сейчас сенокосчиков нет, поедем, поставим в их шалаше петлю. Я договорился с ними. Гарбуши соленой возьмем, раскидаем в шалаше сенокосчиков. Обязательно припрется мишка.
Ставить петли на медведей я не обучен. Карабин Кулагин даст на охоту.
- Из чего, петлю-то? Любую проволоку порвет зверюга, - рассудил предложение Чирухи.
-Петля из троса выдержит медведя.На дизеле у тебя заземление тросиком.
Дробить штуфные пробы временно прекратили. Кончились мешочки с пробами. Берчинский разрешил съездить с Чирухой на охоту. Я не стал ставить в известность начальника, что снимаю заземление с электростанции. Володя Кулагин дал мне две обоймы десять патронов к карабину, все, что у него осталось.
До устья Агана лесная дорога идет по старым вырубкам, места открытые, голубики море, брусника кровью стелется. Маслят, хоть косой коси. Такое богатство «подножного корма» спасало зеков «Дальстроя» от цинги весной. Валили лес и выгрызали мерзлую бруснику из под снега. Чируха просвещал меня, пока ехали до шалаша сенокосчиков, у мостка через речку. Отсюда Тенькинская трасса резко забирала влево и полого тянулась к перевалу, который был совсем рядом.
Медведей мы увидели сразу.
-Вон они, - рявкнул и на ходу выпрыгнул из кабины.
-Ромка! Куда ты? Ушли они, - услышал в след.
Я рванул через густые кущи стелющегося стланика. Выскочил на открытое место террасы. Медведица и сеголеток спокойно удалялись по краю склона к верховьям соседнего распадка. Думать некогда. Первым выстрелом остановил медведицу. Сеголеток сделал круг вокруг медведицы. Вторым выстрелом убил сеголетка на повал.
-Чируха! Попал!
Медведица поднялась и тяжело пошла вниз от склона. Я бросился ей наперерез. По запарке карабин не перезарядил.
Медведица сошла в распадок, который сплошь был в зарослях кедрового стланика. По центру распадка, вдоль ручья, высокие кроны кедрового стланика сходились с разных берегов над умятой медведями тропой. Пока я присматривался, появилась медведица. Медведица нетвратимо шла на меня. Вскинул карабин. Нет выстрела. Растерялся. И не поверил сам, как мог я выпрыгнуть из распадка задом на крутую бровку за стлаником. Там я сообразил перезарядить карабин. Макушки кедрового стланика шевелились, это, задевая деревья, шла раненая медведица в верховья распадка. Метров сто медведица прошла. Выбралась на открытое место в верховьях. В гору ей не уйти раненой, пойдет по склону от меня. Прицелился – промазал. Открыл канонаду. Попал в голову. Как шла, так и уткнулась в могучие лапы мордой. Сижу и соображаю, что же делать? На канонаду примчался Чируха.
-Рома – завалил?
-Обоих.
-Врешь.
Вон, - указал рукой на склон сопки на неподвижного сеголетка.
- А медведица - за стлаником лежит, на открытом месте.
-Да-а, протянул Чируха. – Вдвоем мы их с тобой не погрузим. Надо ехать за бригадой плотников.
Закурили папиросы. Меня трясла лихорадка от пережитого бешеного - древнего чувства первобытного охотника. Чирухе я не стал рассказывать, каким образом, будто кто за шиворот выдернул меня из распадка на это место, где курим.
-Пойдем, посмотрим, - предложил Чируха.
- Бывает, претворяются медведи. Держи карабин заряженным.
Открыл затвор кавалерийского карабина: магазин пуст. Все до единого выпалил. У Чирухи двустволка. Пошли по звериной тропе в кущах стланика к медведице.
Древний страх перед неодолимой и непонятной силой живет потаенно в человеке от рождения. Всю жизнь человек вынужден воспитывать волю от боязни непонятных вещей и событий. Так близко медведя видел я впервые. Остановился в метре, а дальше дикий страх не позволял потрогать мощный загривок медведицы.
Чируха запросто открыл пасть медведицы двумя сильными шоферскими руками.
-Иди сюда. Вдохни вони из горячей пасти зверя! И навсегда перестанешь бояться медведей.
Я послушно подошел к открытой пасти и наклонился. Горячей тухлятиной дохнуло из нутра медведицы. Такой же запах исходит и от умершего человека, но еще не остывшего. Все еще мягкое, не закостнело. От страшного запаха смерти из пасти отшатнулся. Страх не прошел.
-Боюсь тронуть рукой за загривок, - сознался.
-Возьми дрючок, повороши шерсть, потом ладонью разгладь, - посоветовал Чируха.
– Поеду за мужиками. Сюда по распадку «краб» пролезет. Веревками затянем, захвачу на базе два бруса. А ты сторожи добычу. Не бойся…
Мужество в человеке должно быть высшего сорта, а не так: первого, второго, третьего. Чируха оставил мне свою двустволку и патронташ с пулями в патронах. Ушел к машине. Звук работающего мотора с трассы слышен, как рядом, будто за кустами. Решил сам открыть медведице пасть, осмотрелся. Подошел, нагнулся. А как? Медведица еще не остыла. Завалил голову зверя на бок, только после этого получилось приоткрыть пасть, рассмотрел передние клыки. Медведица еще не старая, да и весом килограммов двести. Когти на лапах как опасная бритва острые. Погрузим, успокоился, сел на загривок мертвой медведицы. И так мне жалко медведицу и молодого медведя стало, что мысленно поклялся не стрелять больше в медведей. Помимо древней необоримой силы от медведицы исходила иная не знаемая мною энергия. Энергия вечно сменяющейся жизни. Энергия, неподвластная разуму человека. Интуиция зверя.
Убитых медведей привезли на базу партии. Я отказался обдирать шкуры с медведей.
-Рома, ты чо?- воззрился удивленный Чируха.
–Понятно. Справлюсь без тебя.
Попросил Чируху медвежью желчь отдать мне. В Сибири болеет язвой желудка отец. Медвежья желчь на спирту – лучшее лекарство от многих болезней. Чируха ободрал туши, шкуру медведицы мы прибили сушиться на солнечной стороне моего зимовья. Шкуру медвежонка сеголетка Чируха увез в Хасын.
2.Осень на Агане
Баня в геологоразведке первое дело. В августе поднялась вода в Агане. Горы вобрали в себя солнечное тепло и нагревались настолько, что к концу лета начала таять вечная мерзлота. Другой берег Агана делал колено ниже базы партии геологов, прижимался водный поток реки Агана к обрывистым скалам крутой горы до небес. Под прижимом зимовальная яма, и в самый пик морозов в декабре река в яме до дна не промерзала. За скалистым прижимом долина Агана распахнуто и лесисто расширялась к Тенькинской трассе.
Баню поставили плотники на высокой террасе. Осенний паводок выплеснулся из русла Агана, вода стремительно потекла по дорогам. Студенты разъехались. Палатки в сухом русле с каркасов сняли. Жили дипломники в Хасыне, собирали геологические материалы для дипломов в архиве спецчасти.
Завхоз уволился. Берчинский назначил временно завхозом меня. Баню держать горячей в субботу, мужики просили меня. Бригада пилила и валила в долине Агана лиственницу, трактором таскали хлысты на стройплощадку, где до морозов должен подняться рубленый барак на двадцать человек. Место высокое, от стройки видно и мое зимовье.
Чурок на стройке навалом. В шаге от зимовья пень старой лиственницы. На пне удобно колоть сыре смолистые чурки. Колотые дрова складывал в поленницу за стеной зимовья. Медвежья шкура высохла до жестяной прочности. Чируха незадолго до паводка привез пять деревянных бочек соленой кеты. Селедка и соленый лосось на шурфовке в особой цене. Мужики работают до седьмого пота кайлом и ломом на канавах и в шурфах. Соль выходит с потом, воротники рубах стоят и хрустят от соли. Кружка крепкого сладкого чая, да кусок соленой рыбы кеты, хорошо согревают желудок и душу после холодного шурфа. Бочки с кетой закатили в теплый склад. На дверь я повесил замок.
Вечерело. Надоело мне на горбу кругляк волохать, заготавливая дрова для зимовья. Барак уже имеет два нижних венца. Рабочие и плотники живут в палатках. День работают на трелёвке, шкурят бревна, рубят простенки. Полный кузов "краба" накидали обрезками с Чирухой. Подвезли к зимовью. Шкуру медвежью пора снимать. Ночи уже холодные.
- Отдай мне шкуру медведя, - Чируха знал, помогая с дровами, что не пожалею ему шкуру медведицы.
- Забирай. В зимовье шкуре нет места,- отдал медвежью шкуру Чирухе.
Скинули из кузова машины чурки рядом с пнем для колки дров. Сняли с гвоздей шкуру медведицы. Шкура аккурат на весь кузов «краба» выстелилась.
- Отдам человеку, который выделает шкуры, - остался доволен Чируха.
- Ты план не пробовал? – поинтересовался Чируха. «Планом» зовется конопляная «анаша».
-Ни разу, - сознался. В Канске о наркоманах и не слышал. В Томске тоже не встречал наркоманов.
- Мне из Хабаровска прислали. Пойдем в зимовье, «косячок» забьем.
Лучи закатного солнца освещали скользящим жаром через оконце стол рядом с нарами. Двоим повернуться негде в зимовье. Чируха присел на чурку возле стола. Я подпрыгнул и присел на гребенке высоких нар. Высокая лежанка делалась охотником, который рубил зимовье, специально для укладывания дров под нарами. Сухая растопка, полешки сухие. В тракторной масленке я держал солярку для быстрой растопки сухих дров в печи утром. После ночи в зимовье дубак. Зимовать собрался основательно: взял на складе олений кукуль, в который вставил новый верблюжий геологический полевой спальный мешок. Спать в верблюжьем спальнике горячо, накрывшись с головой. После сна, горячий, выскакивал из спального мешка, приседал на корточки перед печью, сноровисто быстро укладывал сухие поленья, обливал соляркой золу, чиркал спичку, пламя обдавало дрова, и печь начинала гудеть ярким пламенем в трубе на улице. Тепло быстро обдавало зимовье. Так я приспособился жить.
Чируха выложил на стол спичечный коробок конопляного «плана», похожего на плитку темно-зеленого пластилина. У Чирухи «Беломор». Я уже давно курю папиросы «Север».
Легким движением пальцев Чируха вытрусил на газетку табак из папиросы. Ножом накрошил «плана». Плитку убрал в коробок. Протянул мне.
- Возьми анашу. Пригодится. Мужикам не говори, что у тебя есть «план». Обкурятся, хрен заставишь работать.
Чируха тщательно перемешал табак с крупицами сухой анаши, с мундштука папиросы вытянул немного папиросную бумагу, прищемил край мундштука, чтобы табак не сыпался при затяжке в рот. Забил табаком с анашой две папиросы. Два "косяка". Закурили.
Сладковатый аромат плотно повис в дымном и тесном зимовье. Чируха толкнул на улицу дверку лаза. Сумрак от малого оконца рассеялся вечерней зарей. Курим, молчим. Никаких ощущений. У входа к стене прислонен эмалированный таз. Утром в тазу я грею воду и умываюсь теплой водой.
-Чируха, - прошу, притихшего Чируху на чурбаке, рядом с этим тазом.
-Чируха! Вылей воду из таза.
Чируха смотрит мутным взглядом на таз. Поднимается, берет таз и будто выплескивает в открытый лаз за порожек воду из пустого таза. Сделал дело. Невозмутимо поставил на ребро таз на прежнее место.
И тут мы захохотали. Хлопали ладонями по коленям и хохотали. Хохотали долго. До истерики.
Чируха пришел в себя.
- Поехал я в Хасын, - решил он.
Над Аганом звездное небо августа. Баню, пора топить, решил я, проводив до кабины машины Чируху.
Проголодался после "косяка" так, будто сто лет не ел. Кастрюлька супа под нарами на холодной земле. Печь топится. Поставил, согрел суп. Поварешкой, вместо ложки, выхлебал весь суп до дна. И больше ничего не помню.
Проснулся поверх спального мешка рано утром, окоченевший от холода. Крутит ноги, ломит все тело, после «косяка» анаши так, что голова трещит от боли.
Рабочий день пролежал в зимовье. Вечерком ко мне наведался из бригады плотников «Паря». Удивительный молчун. Если он обращался к кому-то, одно слово и говорил хриплым голосом: «паря-я». «Хрипатый», «паря», кому как нравилось, окликали Парю. Паря привязался ко мне душой. Он уже почти старик. Было в Паре что-то нерушимое, настоящее. После драки с Курилкой, когда я в беспамятстве выхватил нож, уже никто в геологоразведке не пытался мною помыкать. Паря летом был на шурфах. Он единственный из рабочих на шурфах без пары, был нелюдим и жил в палатке один. В Хасынской экспедиции Паря работает лет двадцать. Знают его в геологических партиях, как хлебопека. Булки белого душистого хлеба в чугунных формах Паря выпекал в полевых условиях чудесные. Друг у Пари есть, каюр Чифирок. Вместе их в один отряд, или в партию не берут, пьянствуют. Дело стоит. Работают врозь - каждый на вес золота работник. Ландорики замешивать из муки, хлеб печь меня научил Паря.
С виду Паря обычный пермяк плосколицый, с характерной ямкой упрямца на подбородке. Парю побаивались в бригаде, не "кантовал" его и бригадир. Если Паря сидит на корточках, прислонившись спиной к стене в бараке, сидит и час, и два, курит и молчит. Бригадир плотников его не гонит работать. Остальные пашут.
Паря постучал с улицы ладонью в дверку лаза.
- Паря-я, - позвал он хрипло. И столько тоски в этом зове Пари, надежды на то, что я живой, что я нашел в себе силы и сел на нарах, свесив босые ноги.
- Ты, Паря? - отозвался на его зов. - Лезь на карачках в зимовье. - Сказать «заходи», издёвка. Потому что вместо двери в зимовье лаз - метр в высоту и 60 сантиметров в ширину.
Косо протиснувшись в лаз зимовья, Паря присел на чурбак у стола. Паря единственный из окружающих меня людей понимался мною без слов.
- Это тебе, - на столе спичечный коробок с анашой. В зимовье стойко держится сладкий дымок выкуренной вечером с Чирухой анаши. Паря взял коробок, выдвинул, понюхал плитку в коробке.
- Паря, - ожил он лицом от удивления.
– Паря?! - благодарная улыбка на пермяцком лице с приплюснутым «боксерским» носом показалась мне знакомой. Я много читал. «Собор Парижской Богоматери». «Квазимодо» мне напомнил Паря. Душой.
- Паря-я, опять прохрипел он. Поднялся с чурбака и также кособоко, как и втиснулся в зимовье, выполз на карачках в лаз на улицу.
Ломало меня от наркотика из конопли до следующего утра. Утром приехал из Хасына на УАЗике начальник партии Берчинский Вадим Антонович. Жил он, бывая на базе, в бараке, который определил под склад. Я в барак заходил по делам. Ночевал в зимовье. На разводе решено было топить баню. Выходные дни. Отдыхать должна и бригада. Стройки конца не видно. А живет человек здесь и сейчас, рассудил Берчинский.
В бригаде всем за сорок лет по возрасту. Все прошли тюрьму и лагерь. Лишь бригадир был не судим. В Хасыне работал прорабом. Семья, дети. Берчинский уговорил Журавля Рыжего, так мы звали за глаза бригадира, организовать работу на участке в тайге. Бригадир Журавлев рыжий как огонь. Выше всех ростом. На Агане Журавль Рыжий с бригадой в командировке. Бригада его сработанная. Костяк виден. Заметно стало, кто останется бригадиром в зиму. Бывший шурфовщик Славка. Деда Гена тоже зимой не шурфовал, годы не те сопли морозить из-за длинных рублей. Тоже плотничал помаленьку в бригаде, рядом с другом Славкой. Экспедиционные рабочие годами жили в разведочных партиях. Это их жизнь. Другой нет и не предвидится. Дружбу со Славкой и дедом Геной я не терял.
- Я же говорил, что Ромка - коммунист! - хрипло говорил обо мне дед Гена Славке, когда узнал, что шкуру медведицы я отдал Чирухе.
- Так мы же охотились вместе,- удивился я упреку деда Гены.
Славка ржет
- Такая медвежья шкура пятьсот рублей стоит! Мы хрен столько за месяц на шурфах зарабатываем.
- Ну, и что? Чируха - мой друг. И я ему продавать что-то должен?
С некоторых пор с Генкой Чирковым мы стали друзьями не разлей вода. Чируха привозил на Аган взрывчатку, продукты, и обязательно для меня зеленые огурцы и спелые красные помидоры из своей теплицы. Теплицы на Колыме шикарные, с подогревом земли железными трубами с горячей водой от печи, где бойлер. Теплицы высокие, под стеклом, изнутри обтягиваются пленкой. Арбузы Чируха выращивал в закрытом грунте своей теплицы до десяти килограммов кавуны. Я натаскал из лесу много маслят в грибное время, сниски сушеных грибов гирляндами висели в складе; маслята варил, промывал, процеживал, стеклотары разной много, раскладывал в нее грибы, и заливал банки маринадом. Мне нравилась таежная жизнь. Отсрочка в армию до весны.
Поднять сруб барака под крышу до снега управились. Даже потолок засыпали, золы с котельной в Хасыне, Чируха полный кузов привез на "крабе".
Дизельная электростанция по-прежнему на мне. В бараке поставили остекленные рамы, настелили полы, при входе укрепили большую печь, сваренную из бочки. Провода электрические притянули к бараку от дизельной электростанции. На «крабе» подвезли к бане сухих дров. Свет электрический от станции проведен и к бане.
Для своего зимовья наготовил дров впрок до Нового года. Ближе к весне я собрался уехать из Хасына в Якутию. Колымская автомобильная трасса заканчивалась на Индигирке. В поселке Усть-Нера, районный центр Оймяконского района. Знал все это от Чирухи. Рыбалка и охота в Якутии известная. Работа там найдется в Верхне-Индигирской экспедиции. Я написал летом письмо в Томск. Предупредил о своем решении не возвращаться. Письмо отослал Лидии Ивановне Миленко. Просил перевести меня «на заочное отделение». Получил в конце августа ответ: переведен на заочное отделение. Не век же мне «пробы дробить», вздыхал с тоской, когда дробилка надоела до тошноты. Остатки летних штуфных проб Чируха увез на своем «крабе» В Хасын в экспедицию.
Ночами подмораживало до ледка в лужах. Дизель на станции заводился заводной ручкой. Масло в поддоне дизеля от холода густело. Поставили в июне дизель без подкладок. Поэтому, кроме банки из-под селедки «Иваси» с горящей ветошью от солярки, под поддон дизеля ничего не втиснуть было для разогрева застывшего масла в поддоне. Заводной ручкой маховик не провернешь, когда масло густое.
В субботу сунул банку с горящей ветошью под дизель. Подался к бане. Баню топить надо. Из реки воды натаскал в бочки, которые рядом с раскаленной печью нагреваются. Печка укрыта речными голышами до низкой притолоки вокруг буровой трубы. Полок парилки поднят высоко: в декабре на полу бани лед, а паришься - уши от жара скручиваются. Народ парится кедровым стлаником, купаются мужики после парилки в ледяной воде в яме под прижимом.
Солнце уже невысокое на чистом осеннем небе. Желтая хвоя на лиственницах осыпается в воду и вызывает тоску. Присел на порожек бани передохнуть. И подскочил от сильного взрыва в районе склада. Терраса там гористая, под дерном гравий и вечная мерзлота. Берчинский на разводе поручил взрывнику Чикалке берег слегка взрыхлить взрывом. Лопатой сделать ступени, а то стало не подняться к бараку. Я совсем забыл о банке с огнем под дизелем. Дизельная электростанция к зиме закрыта от холодов каркасом вагончика. Взрыв мерзлоты тряханул дизель на эстакаде. Из банки под поддоном дизеля выплеснуло солярку, край горящей ветоши перенес огонь на пол. Внутри мгновенно пол и стены охватило огнем. Дым черный над макушками деревьев виден далеко. Я пустился бегом к эстакаде, по лесенке вскочил до двери в станцию, распахнул и слетел камнем вниз. Буйное пламя вырвалось из дверей. Тушить никто и не пытался. Бригада плотников прибежала из барака, стояли с отсветом пламени на лицах. Все понимали, что «электричество кончилось и кина не будет». Я объяснил Берчинскому причину пожара.
Берчинский вздохнул.
- Проводим ревизию. Придется списать.
Этот пожар еще больше укрепил меня в мысли уехать весной в Якутию.
Желчь высохла в мешочке пот потолком навеса, на ветерке. Медвежью желчь отцу я привез.
Валерий Шелегов (Канск)
2 мая - 29 апреля 2020 г.
