«Любите современную архитектуру за её стремление к сути, к сочетанию мастерства и фантазии. Оцените эволюцию её культурного и художественного развития и социальную эволюцию, частью которой она является. Поймите её страстность».
Джо Понти, ведущий итальянский архитектор XX века
Высшая задача фотографа, если он, конечно, творец, а не подёнщик, сделать обыденное – волшебным, тривиальное – ярким, а скучное – привлекательным. Для фотохудожника Михаила Розанова, деятельность которого я уже не раз освещала, это – норма. Он «оживляет» и делает манящим то, мимо чего все ходят, не замечая. Его муза и грёза – архитектура, безлюдный город, хотя, нельзя сказать, что Розанов чурается «живой натуры» - его работы для журнала Vogue столь же эффектны. Вместе с тем, у каждого мастера – свои обожаемые темы и подобно тому, как Александр Родченко предпочитал городскую суету, наполненную людьми, трамваями да гомоном пионеров, Михаил Розанов ловит минуты безмолвия.
Розанов – продолжатель и антипод Родченко. Продолжатель – потому что замечает ракурсы, какие никто более не видит. Антипод – ибо любит статику, ища её там, где мгновение назад была динамика. Искушённый триединой классикой – античной, версальской и сталинской – Розанов не замыкается на любовании фронтонами златых веков, но тщательно приглядывается к неочевидной красоте. Храмы Эллады, бальные залы короля-Солнце и триумфальный шик ВДНХ – это вдохновляет само по себе, а вот попробуйте-ка удивить Центральной библиотекой Роттердама или офисными зданиями Лондона! Розанову это удаётся – он влюбляет в своих «героев». Они – это театры, академии, жилые дома, возведённые во второй половине XX столетия. Перед нами – разные точки на карте Европы.
Идём на выставку «Сталь. Стекло. Бетон», проходящую в Музее Архитектуры имени Алексея Щусева! Михаил Розанов выступает как певец брутализма – послевоенного направления, каковое довольно редко становится объектом восторженного созерцания. Экспозиция расширяет наше понимание прекрасного – мы вслед за Розановым чувствуем феерию стеклянной поверхности и фантастическую притягательность прямого угла. По-другому воспринимаем знакомые громады, быть может, казавшиеся «никакими».
Есть такое понятие, как «насмотренность», аналог начитанности, поэтому неслучайна давняя, ещё начала 1980-х годов, цитата архитектурного критика Олега Швидковского: «Современная архитектура способна создавать тонкую и изысканную красоту стерильных геометрических форм, которые могут усложняться, дробиться, становиться криволинейными и красочными. Формы зданий могут быть столь же утонченными, элитарными и салонными, как архитектура рококо и живопись Ватто».
Розанов добивается катарсиса – точно по теории Льва Выготского. Мы смотрим на утилитарно-типическое здание, и оно кажется нам дворцом фей или марсианской лабораторией. Кроме того, мы убеждаемся, насколько общей была картина мира у советских и зарубежных авторов, посему, когда глупцы издеваются над «совковым, брежневским» стилем, они ржут над общемировой практикой, шедшей прямиком из Лондона.
Брутализм не имел никакого отношения к грубости. Основой послужил материал – необработанный бетон или «бетон брут», чаще всего использовавшийся при строительстве. Термин получил широкое хождение после того, как британский историк архитектуры Рейнер Бэнем применил его в названии своей книги «Новый брутализм. Этика или эстетика?» и речь шла уже не о бетоне, а о некоем течении, сменившем лёгкий, продуваемый модернизм. Хотя, многие из представленных объектов находятся где-то на стыке модернизма и брутализма. К примеру, Берлинская телебашня или штаб-квартира коммунистической партии Франции.
Краеугольное отличие модернизма от брутализма – открытость VS закрытость, подобно тому, как социум второй половины 1950-х – 1960-х был экстравертен, а потом настала пора интровертности, ухода в свой мир. Что роднит оба направления? Их «Сстрах» перед обшарпанностью. Все эти здания хороши только в идеальном состоянии, когда окна – блестят, а стены – отремонтированы. Если классицизм, барокко и Ар нуво допускают «благородство руин», то модернизм и брутализм живо превращаются в помойку, да простят меня читатели за столь резкую дефиницию. Однако не будем о грустном – благо на фотографиях Михаила Розанова всё изумительно, чётко, ясно.
Как настоящий мастер, он выхватывает все достоинства и вуалирует изъяны своих «моделей», арх-объектов, делая их безупречными. В экспозиции - ряд известных фасадов. Например, Музей В.И. Ленина в Горках, предстающий как древнеегипетский заупокойный комплекс. Брутализма совпал с постмодерном, и в искусстве началась эра намёков и аллюзий. В этой связи увлекательны истории проектирования тех или иных построек, задуманных на излёте 1950-х, но воплощённых в 1970-е годы. Всё начиналось полупрозрачными «стекляшками» в духе Мис ван дер Роэ, а потом перечёркивалось в угоду новым веяниям – побеждал бетон-брут, а стекло делалось лишь подспорьем.
А вот – одна из московских доминант, прозванная в шутку «золотыми мозгами» - Президиум Российской Академии Наук. Роскошный и – многострадальный чертог. Архитектурный замысел и сверхсовременные конструкции нуждались в средствах, но их постоянно не хватало. Возведение, с помпой начатое в 1970-х, было кое-как завершено в 1990-х, то есть к моменту полноценного использования, «золотые мозги» уже устарели – в прямом и переносном смысле. Розанов фиксирует знаковый декор, гигантскую «микросхему», венчающую сооружение. Ещё старых знакомых? Тут же и цирк-шатёр на Проспекте Вернадского, и дворец ТАСС с его каменными экранами, глядящими в пространство, и блестяще-пафосный СЭВ.
Розанов как бы говорит нам: «Эти привычные и даже поднадоевшие штуки – нереальны и чудесны!» Далее 0 зарубежные «точки», без коих не обходится ни одно путешествие, допустим, стеклянная пирамида Лувра - в её адрес не плевался только ленивый. О, нет. Она великолепна, как символ вторжения современности в затверженную классику! Берлинские музеи, начатые при Хонеккере, а достроенные уже при единой Дойчланд, мадридские жилмассивы, типа «Белых башен» или «кубические доме» в Роттердаме, королевский национальный театр в Лондоне – всё это банально, если фланировать без цели увидеть гармонию.
Большинство зданий мы «открываем» заново. Мало, кому приходит в голову исследовать офисно-деловую зону посещаемых стран. Так, явлено чудо «Хрустальной башни» в Париже, а там - Министерство экономики, финансов и бюджета Франции, мадридские деловой центр «Торре Пикассо» и «Башни Колумба». Невыразима белградская Военно-медицинская Академия – волнообразные извивы фасадов и созвучие эркеров, перетекающих друг в друга.
Обращают на себя внимание культовые постройки 1960-1980-х годов, например, миланские церкви Сан-Франческо д`Ассизи-аль-Фоппонино - препарированная, стильно обеднённая неоготика; храм Сан-Николао делла флуе – какая-то база инопланетян; небольшая церковка Сан-Джованни Боно, скорее напоминающая межпланетный корабль, готовый к полёту – это космическая веха, когда религия стала подспорьем для человека, познавшего небо. Неординарно выглядят финские церкви и часовни, поражающие своей лапидарностью. Вообще, лютеранство не склонно к украшательствам, но здесь это доведено до логического предела.
Итальянский зодчий Джо Понти, чьи цитаты можно прочитать на сопроводительных стендах, призывал любить современную архитектуру и даже написал страстную книгу-лозунг ‘Amate L’Architettura’. Так, он писал: «Любите современную архитектуру за ее молодых и полных энтузиазма архитекторов, которые есть в каждой стране. Будущее и тайна неустанного творчества и человеческой надежды в их руках. Любите современную архитектуру и изумительные материалы, которые она использует – бетон, металл, керамику, стекло, пластик». Для такой любви нужны соответствующие образы и посетив экспозицию Михаила Розанова многие почувствуют и – прочувствуют, как дивны стеклобетонные джунгли наших городов.
