Лёгкое дыхание

«Но главное, знаешь ли что? Лёгкое дыхание!»

Иван Бунин

Если посещать культурные мероприятия раз в полгода, проект «Лики Модерна» в Третьяковке покажется новаторским и даже волшебным, но если быть завсегдатаем галерей, то впечатление иное. Не сказать, чтобы ужасное, а так, недоумение, потому что "Лики Модерна" примерно на треть состоят из экспонатов предыдущей выставки "Русский Модерн. На пути к синтезу искусств". Устроители и не пытаются это скрыть, сообщая, что лики Модерна – «логическое продолжение».

Что-то добавили, где-то убрали – получилось очаровательно.

Вышел наряд чеховской героини Оленьки Дымовой: «Чтобы часто появляться в новых платьях и поражать своими нарядами, ей и её портнихе приходилось пускаться на хитрости. Очень часто из старого перекрашенного платья, из кусочков тюля, кружев, плюша и шёлка выходили просто чудеса, нечто обворожительное, не платье, а мечта».

Я не призываю игнорировать "Лики Модерна", ибо они (лики и Модерн) всё равно – обворожительны, как то платье. Оленька тут неслучайный персонаж. Она тоже – лицо Модерна, а наш Серебряный век был и возвышенным, и пошлым (в чеховском понимании).

Особенность нынешних выставок – это умелое сочетание высокого и низкого, а с этой задачей Третьяковка справилась, размещая в едином поле "Умбрийскую долину" Александра Головина, эту феерию печально-торжествующих роз и - рекламные розочки с какой-нибудь афиши, зазывающей на маскарад. "Belle époque" – это раздрай и томление, а утончённая вязь рисунков, шрифтов и виньеток лишь подчёркивала нервность, доходящую до исступления. Это – бунинское «лёгкое дыхание», приведшее к трагедии – и в рассказе, и в жизни общества.

Раз уж мы заговорили о Головине, то центральным экспонатом является портрет Валентины Кузы - одной из ведущих солисток Мариинского театра, которую с художником связывали дружеские отношения. Куза прославилась исполнением партии Юдифи в одноимённой опере Александра Серова. Современники отмечали экспрессию и мистический жар, буквально исходивший от певицы. Партию Олоферна пел Фёдор Шаляпин, чей образ так же представлен. Здесь вообще много «парных» изображений, и потому Куза дана вместе со своим сценическим партнёром, но если головинского Олоферна-Шаляпина знают все, то Куза-Юдифь, подобно большинству див Серебряного века, осталась в прошлом, как засушенный цветок ириса меж страниц фолианта.

Черноволосая женщина в платье, напоминающем японское кимоно, смотрит на нас из глубины столетья. Восточная экзотика была на пике популярности, а наряды a la japonaise сделались актуальны после романа Пьера Лоти "Госпожа Хризантема", где повествовалось о любви француза и японки. Типаж Модерна – это темноволосая красавица, как Валентина Куза, "Неизвестная" Фёдора Боткина и целый ряд открыточно-модельных брюнеток, щедро явленных на экспозиции. «Тихо я в тёмные кудри вплетаю / Тайных стихов драгоценный алмаз», - писал Александр Блок.

Женщина-загадка – это непременно глаза-омуты и смоляные волосы. Чёрный цвет - символ драмы, тайны, самоотречения. Злопыхатели уверяли, что, если бы поэтесса Анна Горенко не взяла «восточный» псевдоним Ахматова и была бы курносенькой шатенкой, её сочли бы скучной. Профиль Ахматовой с картины Ольги Делла-Вос Кардовской – это древние поверья и шик египетской царицы. Её супруг – Николай Гумилёв (а Кордовская написала диптих) смотрится рядом, как буржуа с бутоньеркой и воротником arrow collar, делавшим шею изысканно-длинной, аккурат, как у жирафа из гумилёвских строк.

Поэзия соседствовала с кафешантаном, варьете, романсами о пряной розе. Мелькают малознакомые и – вовсе не знакомые фамилии, но вот - звезда Анастасия Вяльцева, памятная по сию пору. Её любили и презирали. Её слушали гении. От неё отворачивались снобы. Она вызывала неподдельный восторг и – явное раздражение. Крестьянская дочь, она выходила на сцену, увешанная драгоценностями.

О её дурном вкусе шептались графини, имевшие на то право. По этикету всё золото-бриллианты одновременно - моветон. Ей посвящали стихи. «В том краю тишина бездыханна, / Только в гуще сплетенных ветвей / Дивный голос твой, низкий и странный / Славит бурю цыганских страстей», — это Блок. Прекрасную и ужасную Вяльцеву пародировали и высмеивали, но сознавали – она уникальна в таланте и безвкусице. На экспозиционном стенде – афиша, где большими буквами сказано: "Примадонна".

Узнаваемое платье, в котором она позировала для почтовых открыток; силуэт «русалка» - юбка плотно схватывает бёдра и ноги до самых коленей, после чего резко расширяется, создавая оборками вид «русалочьего хвоста». Вяльцева обладала пикантными формами с изумительно тонкой талией, слыла прелестной, а гимназисты писали ей длинные письма. Умерла она в расцвете карьеры от редкого в ту пору онкологического заболевания. Столь же глубокий шок общество испытает лишь спустя несколько лет на похоронах Веры Холодной.

Имя художника Николая Ульянова сейчас малоизвестно, тогда как в начале прошлого века то был востребованный портретист, водивший дружбу с негоциантами и получавший дорогие заказы. Портрет Анны Бурышкиной славен уже тем, что в нём присутствует лихорадочно-тревожная палитра 1910-х годов, когда повсюду мерещился красный цвет, как зарево бунта. Алый наряд молодой купчихи – пожарище.

Ещё пара-тройка лет и чета Бурышкиных окажется в Париже навсегда, а их отпрыск станет активным участником французского Сопротивления. Но кто знает свою будущность? Пока же Анна Николаевна позирует Ульянову, однофамильцу того, который вывернет её мир наизнанку. Змеиная стройность, платье прямого покроя, скромная нитка жемчуга – точёная краса, опередившая время. Впрочем, госпожа Бурышкина обожала воздухоплавание, эпатажную моду и свежие веяния.

«Стрекот аэропланов! Бéги автомобилей! Вертопросвист экспрессов! Крылолёт буэров!» - эксцентрично восклицал Игорь Северянин, а мы наблюдаем, как силуэт автомобиля появляется в рекламе – железный конь стал приходить на смену крестьянской лошадке задолго до того, как об этом поведал Остап Бендер. Конечно, Россия не входила пятёрку авто-держав, но и не тащилась в последних рядах. Тому доказательство – плакат международной автомобильной выставки, проходившей в Москве. Как обычно, в центре внимания дамочка в шляпке и, как советовал всё тот же Северянин: «Ножки пледом закутайте дорогим, ягуаровым, / И, садясь комфортабельно в ландолете бензиновом, / Жизнь доверьте вы мальчику в макинтоше резиновом, / И закройте глаза ему Вашим платьем жасминовым».

Устремлённость в «бензиновое» грядущее радовало не всех – само понятие Модерн таит в себе множество странностей, одна из которых – эстетизация прошлого. Модерн – оксюморон, потому что ни до, ни после не наблюдалось такого истового поклонения архаике.

Возвращаясь к работам Николая Ульянова, невозможно пройти мимо портретика сказочной принцессы, напоминающей сомовских «маркиз» и «коломбин» с их томной бледностью и порочными глазами. Эра Марии-Антуанетты занимала воспалённые умы – виделись фейерверки и менуэт среди боскетов. В наряде Принцессы –тот же алый цвет на белом фоне, словно капли крови – той, что была пролита в 1793-м и той, что ещё прольётся.

Несмотря на то, что принято считать дореволюционную Россию – неграмотной да лапотной, на выставке можно увидеть ярчайшее опровержение этого тезиса – подписку на различные издания, в том числе "Ниву". Этот журнал, кроме серьёзных материалов, включая остросовременную литературу, выдавал эффектные иллюстрации, благодаря чему его аудитория была широка. Остряки подсмеивались, что глупец выписывает "Ниву", дабы вырезать из неё картинки. Плакаты, оповещающие об подписке – шедевры нашего дизайна, который ничуть не уступал французскому или даже американскому.

В рекламе трудились большие мастера, например, Сергей Судейкин, никогда не брезговавший обложками прессы, буклетами и постерами и, если в той же Америке живописцы и дизайнеры изначально разделялись на два «подкласса», то в России любая знаменитость могла набросать эскиз для афиши. Итак, на экспозиции представлены сочные, бешеные рисунки Судейкина, сотрудничавшего с театром-кабаре "Летучая мышь" и оформлявшим поэтические вечера. Наши художники умели быть разными – и серьёзными, и отвязными.

Отдельным пунктом – красочные приглашения на маскарады, которые устраивались повсеместно и были внесословны, в отличие от дворцовых мероприятий, вроде знакового Бала 1903 года, когда весь бомонд оделся по древнерусской моде. Потом этот бал «по-русски» был повторён в дворянских и купеческих собраниях, а также в «народных домах» для сознательных пролетариев. Карнавальность вообще свойственна Модерну с его причудами и страстью к переодеваниям и в модных журналах рассказывалось, как пошить костюм Пьеро или Феи, соорудить рыцарский доспех, а то и вовсе неожиданный костюм.

В этой связи вспоминается "Кондуит и Швамбрания" Льва Кассиля, где ушлые гимназисты нарядили горничную в наряд, усеянный почтовыми марками, и отправили её покорять «высшее общество». Местная газета отметила событие: «В среду в клубе Коммерческого собрания состоялся грандиозный бал-маскарад. Было много интересных костюмов. Наибольший успех имела маска "Анонимное письмо". Вполне справедливо присутствующие присудили костюму первый приз, который и был выдан земским начальником в виде золотых часов. Несмотря на настойчивые просьбы гостей, маска отказалась открыться и была увезена с маскарада неизвестным лицом. Предполагают, что это была приезжая актриса».

Во всём – эфирность бытия, казавшаяся уже тупиковой, и Серебряный век в муках породил Революцию. Буквицы утратили плавность. Виньетки стёрлись. Барышни с лёгким дыханием переоделись в кожанки, а Игорь Северянин простонал: «Как хороши, как свежи будут розы, / Моей страной мне брошенные в гроб!» Эта выставка – ещё и о том, что было утрачено в жестоком вихре. Колоссальные тектонические сдвиги произошли во всём мире и не всем они понравились. В конце-то концов, ностальгический термин "Belle époque" приписывают Марселю Прусту, а не тому же Северянину.