Возвращение "Легенды о любви" Юрия Григоровича на историческую сцену Большого театра — провиденциально. Россия выбирает вектор развития на Восток, "Легенда о любви" сверкает звездой Вифлеемской. И если балеты Григоровича — благородство патины на бронзе, то в случае "Легенды о любви" бронза дороже золота.
Есть скала Бисутун, что стоит у дороги из Хамадана в Керманшах, в северо-западном Иране. В V веке до н.э. высекли на скале рельефные изображения и клинописную надпись в память о любви принцессы Ширин и искусного строителя Ферхада. Из века в век надпись вдохновляла поэтов Востока; от Индии до Средиземноморья пересказывали историю любви. Менялись языки повествований, сюжеты, одно оставалось неизменным — любовь. Любовь как страдание — на земле и радость — в небе.
1948 год. Турецкий поэт Назым Хикмет — пламенный революционер, идеалист — обратился к старинной легенде. Будучи в застенках тюрьмы, он, "враг "поэтичности" и друг обыденности", воскурил свой мир любви Ширин и Ферхада, где любовь — жертвенность.
Поэма Назыма Хикмета оказалась в руках Юрия Григоровича, тридцатитрехлетнего балетмейстера Кировского театра, уже заставившего о себе говорить с балетом "Каменный цветок". Теперь не сказ Бажова, но поэма Хикмета — бездонный колодец вдохновения. Юрий Григорович в творческом союзе с Симоном Вирсаладзе — художником, Арифом Меликовым — композитором решается на создание нового балета. Балета "Легенда о любви". И хотя Назым Хикмет к тому времени уже был наслышан о чуде русского балета… Однажды, на пароходе из Финляндии в Ленинград, он познакомился с англичанкой преклонных лет, и та рассказала ему: на протяжении многих лет приезжает в Ленинград для того только, чтобы увидеть балет Кировского театра… И все же волнение: что за сказка про Али-Бабу и сорок разбойников вместо его "Легенды" предстанет на советской сцене? Волнение не отпускало.
"Легенда о любви" — балет для Григоровича личностный. Как блики импрессионистов рассыпаны в нём впечатления от путешествий по землям Сирии, Ливана, размышления о призвании художника… в какой-то момент Ферхадом оказывался сам Григорович… И Григорович кистью Ага Мирка продолжал вырисовывать в своем воображении, как на горячем воске, абстракции балетных pas…
Вечер мировой премьеры "Легенды о любви", 23 марта 1961 год. Что творилось в Кировском театре, что за безудержный шквал оваций не отпускал со сцены артистов, ну и, конечно, вершителя сенсации — балетмейстера — о том уже слагают легенды. Вера Красовская, авторитетный критик, в прошлом балерина Императорского Мариинского театра, вынесла вердикт: подобно тому, как "Спящая красавица" является синтезом балетных открытий XIX века, так "Легенда о любви" — синтез балетных открытий ХХ века. Классический танец "Легенды" держит содержание балета в огранке из специфически-условных форм, тогда как лексика и композиция балета переворачивают новейшую страницу в истории хореографического искусства.
Роскошь — умение придать красоте простоту. "Легенда о любви" — взгляд на "сахарный" Восток сквозь призму монаха-затворника. Балет предстает персидской миниатюрой, где нити реальности сплетены в символику.
Книга премудрости Востока в глубине сцены. Мерцают в дымке цвета тревоги огни трех фонарей, вытянутых, как стража на дозоре. Лампы в виде сосудов причудливой формы отбрасывают переливающийся жемчугом свет…Неспешно, как в замедленном кино, раскрываются страницы книги…. Тогда пространство сцены оказывается то покоями дворца царицы Мехмене-Бану, то царским садом в кипарисах и экзотических цветах, терпкость которых пьянит и манит. А со страниц книги на сцену снисходят персонажи.
Искусство миниатюры условно и декоративно.
Пролог балета. Скорбь во дворце царицы Мехмене-Бану. Умирает сестра, принцесса Ширин. Царица бросает к ногам Незнакомца золото, готова корону отдать — лишь бы спасти Ширин. Незнакомец неумолим. Мехмене-Бану должна отдать сестре свою красоту.
Финал. Народ обступает Ферхада у подножия Железной горы. Народ обессилен, изможден засухой, одна надежда: вот-вот Ферхад прорубит гору, и спасительный поток хлынет бурной рекой по рукотворному руслу. Появляются Ширин и Мехмене-Бану со свитой…. Мехмене-Бану, великая незаурядная личность; она преодолела личную страсть и соглашается отдать Ширин Ферхаду в жены. С порывом ветра влюбленные устремляются навстречу… Долг — преграда любви. Ферхад нерешительно, словно в мареве видений, отступает… Любовь к Ширин сливается в его сердце с любовью к народу.
Серебротелую всечасно поминая,
про самого себя не помнит он, стеная.
Народ, царица Мехмене-Бану, принцесса Ширин преклоняются перед застывшим с киркой в руках Ферхадом. Скорбное раздумье, словно пелена, проплывает над сценой.
Между прологом и финалом — поступок. И смятение ума.
Царица Мехмене-Бану жертвует красотой Ширин ради. И так вот судьбе угодно, что вынуждена теперь с Ширин делить свою любовь к Ферхаду. Трагична безнадежность мечты на взаимность в вариации Мехмене-Бану. Отчаянье сомнений, одиночество испытывают душу. Страдание столь велико, что в прах рассыпается всё низменное, мелкое: тщеславие, мстительность.
Тогда как Ширин — сама хрустальность. Нежность, певучесть — лирическое адажио Ширин и Ферхада. Кантилена движений, как узорочье арабеской вязи, не ведает ни начала, ни конца. Ферхад не выпускает из рук возлюбленную. Как минареты в небо, в прозрачность света устремлены поддержки. Небесность чувств Ширин и Ферхада прорисована сурьмой.
Русский художник — явление особенное в мировой культуре. Подобно тому, как Михаил Глинка написал "Арагонскую хоту", и испанцы заговорили: "да нет, это не русский написал, это наш!", так Юрий Григорович созданием "Легенды о любви" явил граду и миру гениальность проникновения в непостижимость иных культур и воссоздания их на каком-то поистине сверхъестественном уровне.
Казалось бы, достаточно ноты лирического адажио из "Легенды о любви" или статуарности поддержки, и имя Григоровича золотом вписано в фолиант мирового искусства. Однако изыск в хореографии "Легенды" — деталь, что бесценным украшением сверкает в геральдике Императорского русского балета с его шиком Петипа, монументальностью Лавровского. Мощь и величие Империи — в шествии янычар в "Легенде". Деспотизм жеста — царица Мехмене-Бану острием клинка вонзает ногу в грудь Визиря. Хотел того или нет, но в годы начала "оттепели", сползания СССР с высот Олимпа Григорович с "Легендой о любви" заявляет о себе как о певце Империи и его со-творце. Империи, где властвует Дух героического романтизма.
Свет везде и нигде — балет "Легенда о любви". Изысканна и неповторима графика балета. Загадочен её геометрический ритм. Вкрапления адажио, вариаций то вспыхивают, то скрывают себя, как красавица Востока в никабе — в ансамблевых и массовых сценах. "Магия!" — говорят о воздействии балета на публику. И продолжаю поиски ответа на вопрос: почему "Легенда" столь волнует? Почему имя Григоровича тревожит и в годы триумфа балетмейстера, и в годы, когда СССР, "колеблемый треножник", качнулся?
Возвращение "Легенды о любви" на сцену Большого театра — своего рода открытие завесы тайн. В то время, когда Сальвадор Дали предлагал Гранд-Опера продвинутую постановку "Икара": пустить Икара на сцену в чем мать родила, вместо крыльев прицепить костыли, на голову нахлобучить сдобную булку, к булке проволокой прикрепить навозную муху — сегодня, это — тренд, не правда ли? Григорович Императорский русский балет зарифмовал в "Легенду". Да так, что даже "Драгоценности" Баланчина — всего лишь стилизация, изящная зарисовка к журналу Vogue, рядом со стилем. Стилем Большого балета, "Золотого века" Григоровича. В контражуре софитов маэстро Григорович, народный артист СССР, Герой Социалистического труда, выходит на авансцену Большого театра, и публика, словно с ума сходит. Срывается с мест, летит к барьеру оркестровой ямы, скандирует: "Григорович! Григоровичу слава!"…
Позволю себе частность. "Легенда о любви" вошла в мою жизнь в далеком детстве. Перелистывала страницы книги не премудрости Востока, но "Ленинградского балета сегодня", замирала на фотографиях Аллы Осипенко-Мехмене-Бану. Конечно, знать не знала: что за царица Мехмене-Бану и что за чувственность неги, с которой Мехмене-Бану упала корпусом на плечо Визиря, но тайна, великая тайна искусства, не давала покоя, брала в плен… И вот, год назад, я приехала в Ленинград, уже Петербург, встретилась с Аллой Осипенко в Кировском, уже Мариинском, театре, на репетиции… "Легенды о любви". Замечу в скобках, в 1961-м Григорович ставил балет именно на Аллу Осипенко и Рудольфа Нуреева… Потом весь долгий вечер мы разговаривали с Аллой Осипенко в гостиной ее дома. Бой часов подгонял время, я предлагала вернуться вспять, вспомнить работу над "Легендой", и ощущение было: V век до н.э. — не так уж и далёк… Алла Осипенко вспоминала войну, деревню Полазну, что под Пермью, Молотовым тогда… Туда было эвакуировано Ленинградское хореографическое училище. И оттуда Григорович, ученик старших классов училища, на лодке переплыл Каму, чтобы добровольцем сбежать на фронт… "Вот без героизма, — смеется Алла Осипенко, — Юра никогда жить не мог"… Потом капризы памяти перенесли в Париж, в особняк на набережной Вольтера, убранный персидскими коврами, как дворец Мехмене-Бану. И Алла Осипенко спрашивает Рудольфа Нуреева: "Не жалеешь, что не состоялась с тобой "Легенда"? "Это было давно… Уже кажется, что это было неправдой"…. Повисла пауза… Нуреев вдруг принялся фантазировать, рисовать в красках — как могла бы пройти премьера, выйди он на сцену Кировского театра в партии Ферхада, а Осипенко — Мехмене-Бану…
И разве можно сказать, что не "Легенда о любви" правит миром?
На фото: Алла Осипенко — Мехмене-Бану, Анатолий Гридин — Визирь. Ленин- град, Кировский театр
