«Оружия любимейшего род…»
Владимир Маяковский
Для кого-то будет культурологической неожиданностью (шоком, если уж быть точнее!), что советские фильмы 1920-1930-х годов закупались во все страны, где существовал развитый кинопрокат. Знали не только «Броненосца ‘Потёмкина’», который входит в топ-100 выдающихся кинофильмов XX века, но и проходные картины, да ещё и с идеологическим содержанием. «Оружия любимейшего род…», - сказано о поэзии, но это распространяется на все формы и виды искусства.
Подобно тому, как в СССР свободно крутили комедии Чаплина и мелодрамы Пикфорд-Фербэнкса, венгерский «Петер» с Франческой Гааль и «Большой вальс» с Милицей Корьюс, так в Париже, Лондоне, Варшаве смотрели «Весёлых ребят» и «Детей капитана Гранта», сюжеты о революции, гражданской войне, становлении большевизма. Наиболее острые моменты вырезались по требованию цензуры – допустим, убийство полицейских или призывы к переделу собственности.
В этом смысле экспозиция с тривиальной вывеской «Кино — зеркало эпохи», проходящая в Музее русского зарубежья, для многих посетителей станет открытием. Специфика выставки такова, что всё внимание сосредоточивается на отзывах эмигрантской прессы о кинокартинах, сделанных в СССР. Бывшие соотечественники болезненно переживали разрыв с Россией, поэтому следили за всеми деталями советского бытия: от моды и нравов - до партийной борьбы, коллективизации и промышленных успехов.
Александр Вертинский рассказывал: «Когда в Париже появилась картина «Путёвка в жизнь», русские ходили в кино по нескольку раз и, возвращаясь, пели: «Там вдали за рекою / Сладко пел соловей. / А вот я на чужбине / И далёк от людей». Пели тихо, усевшись в кружок, и на глазах у них часто можно было видеть слезы. Почти у каждого на родине оставались близкие, которые жили там, работали и выдвигались иногда на очень большие посты, и бедняги с гордостью рассказывали о своих братьях и сородичах». Также артист вскользь упоминал об успешной эмигрантке, подвизавшейся аж в Голливуде: «Она считала, что настоящая интересная и культурная фильмовая работа делается только в СССР и нигде больше».
Советское кино было чем-то, вроде мостика в Россию, пусть и другую, непонятную, враждебную. Всё тот же Вертинский вспоминал свои диалоги с Феликсом Юсуповым, также завсегдатаем синематографа. Князь оказался куда как более сентиментальным, нежели могло бы казаться: «— Мы потеряли родину, а она живёт без нас, как жила и до нас, шумят реки, зеленеют леса, цветут поля, и страшно, что для нас она уже непостижима, что мы для неё уже мертвецы — тени прошлого! Какие-то забытые имена, полустёртые буквы на могильных памятниках. А ведь мы ещё живы!» Мы любим её, мы тоскуем по ней — и не смеем даже взглянуть ей в лицо!» Отныне Родина смотрела на них глазами Любови Орловой и Михаила Жарова. Ловили всё – уголки и проспекты изменившейся Москвы, дворцы иного Петербурга-Петрограда, носящего отныне чуждое имя «узурпатора» Ленина-Ульянова. Народившиеся типажи и незнакомый лексикон. Замечали, что сам русский язык трансформировался!
Иные после просмотра советских кинолент хотели вернуться. Ариадна Эфрон, дочь Марины Цветаевой, так описывала свою прогулку по Москве 1937 года: «Первое впечатленье о Москве - мне вспомнился чудесный фильм «Цирк» и наши о нём разговоры. Только в этом городе было возможно сделать такое высокохудожественное и показательное произведение искусства. Мы любили с вами сравнивать синема с жизнью. Здесь жизнь — и «Цирк», и «Семеро храбрых» [имелся в виду «Семеро смелых], и «Сын Монголии». Да, мне было чрезвычайно забавно: в день моего приезда знакомые принесли моей тётке торт — буквально такой, как мы видели в фильме «Цирк»! И никто не мог понять, отчего я так безумно захохотала при виде этого торта!»
Это свидетельство дорогого стоит: оказывается, жизнь и кино-грёзы полностью совпадали, и никто не лакировал действительность. Это ощущение Ариадна пронесла через испытания. С ней поступили несправедливо, жестоко, но и это не внесло коррективы в то настроение-1937.
Заметим, что в Париже демонстрировали не только роскошный, мюзик-холльный «Цирк» и актуальный сюжет-преодоление «Семеро смелых» (в 1920-1930-х годах были в ходу «полярные» и «горные» фильмы, в частности, Bergfilme Лени Рифеншталь, ещё не связавшейся с нацистами), но крутился и не самый хитовый «Сын Монголии» о борьбе пастуха с феодалами.
Эти киноленты с удовольствием или же с брезгливым любопытством, раздражением посещали местные жители – французы, немцы, чехи. При всём том, что русская эмиграция была значительной диаспорой, никто не стал бы лишь ради них приобретать фильмы, да ещё в таком невообразимом количестве. Советский опыт лихо всех будоражил. Неслучайно «красные» павильоны всевозможных Expositions никогда не пустовали, а товары и достижения получали гран-при.
Эмигрантская пресса довольно редко выказывала чистейший экстаз по отношению к большевистскому cinéma, но была вынуждена констатировать факты. Вот - русская газета «Синема», где на первых страницах – обзор двухсерийной ленты «Пётр Первый» и сообщение о кончине актёра Николая Баталова, звезды «Путёвки в жизнь». Второй номер повествует о фильмах «Родина зовёт» и «Депутат Балтики». Обе картины – сугубо идеологические, но реклама даёт понять, что демонстрируются они в крупном кинотеатре на rue Pigalle.
Сопроводительные тексты гласят, что всё началось ещё в 1923 году, когда экранизация повести Льва Толстого «Поликушка» попала в Берлин, где произвела фурор, как в русском обществе, так и среди немцев. Триумф позволил кинофабрике «Межрабпом - Русь» сделаться одной из ведущих кинокомпаний в Европе. «Броненосец ‘Потёмкин’», снятый уже на Первой фабрике «Госкино», стал и вовсе откровением – на него ломились, о нём горячо спорили, его брали за эталон.
Тем не менее, «Русское слово» высказалось хлёстко: «’Потёмкин’ въехал в Харбин, ничего не принеся, кроме обаяния скандала. Что же остаётся? Немного русских видов, русские лица…». Издание похожим именем - «Новое русское слово» изрекало уже из Нью-Йорка: «Испания оказалась наводнённой советскими фильмами, в большинстве агитационного характера. Демонстрирование «Броненосца Потёмкина» происходило при шумном поощрении сцен революционных… После этого фильм был запрещён». Эйзенштейновский шедевр и теперь вызывает эмоции, а тогда он буквально «рвал на части» любую аудиторию – от сторонников, до противников.
Однако не все произведения имели успех, пусть и скандальный. «Последние новости» сообщали из Парижа, что фильм с броским названием «Аэроград» сильно разочаровал. От Александра Довженко и его группы ждали современной феерии с футуристическими декорациями, а вышла скучная агитка о борьбе с диверсантами да самураями. «Снимки [имелись в виду кадры] искусны и эффектны, но кроме них в фильме нет ничего», - вздыхал автор. По-хорошему он точен – эта киноистория получилась затянуто-скучной и при этом какой-то шумно-суетливой, но фирменный стиль Довженко в постановке кадра впечатляет.
Первая экранизация «Тихого Дона», как раз, вызвала положительные эмоции. «Последние новости» писали, что в кинокартине «…много режиссёрской выдумки, много чувства природы. Реализм постановки выдержан с большой чистотой». Фильм настолько понравился европейской публике, что вошёл в конкурсную программу 1-го Международного венецианского кинофестиваля, а роман Михаила Шолохова был переведён на английский язык уже в 1934 году.
«Живой труп» вызвал не то, чтобы насмешки, но вопросы. Неутомимые «Последние новости» вещали: в экранизации нет ни динамики, ни природы, всё показано урывками, и человеку, незнакомому с текстом, вообще мало, что понятно. «Остаются таким образом одни типы. Они восхитительны», - имелись в виду лица из массовки – трактирщики, городовые, приказчики, словно бы взятые из той, дореволюционной жизни.
Забытую ныне «Гармонь» - этакое альтернативное развитие советского мюзикла, где системообразующим фоном является не джаз, а народная музыка, в целом забраковали. Эта вещь не особенно блистала и в советском прокате, а в Париже, по мнению «Последних новостей», всех заинтересовали новые лица деревни да ландшафт, но не попытка воспевать коллективизацию: «Весь фильм – неуклюжая, наивная, смешноватая пропаганда».
Уже упоминавшийся «Цирк» прошёл с помпой, хотя, критики фыркали, что в Голливуде подобные ленты создаются быстрее и качественнее. Тренированные girls двигаются слаженнее – просто потому, что в Америке на этом «набили руку», а советские мастера - лишь подражатели. Но то, что идёт от себя, от русской души Григория Александрова, конечно, было замечено: «В последних эпизодах фильма есть подъём. Есть широта и раздолье. Эта песня найдёт быстрый отклик в сердцах, чувствительных к таким звукам. Волнует и вид Москвы вечером из окна со вспыхивающими вдали огнями».
Один из лучших приключенческих фильмов советской эпохи - «Дети капитана Гранта» не сделался событием в Париже, и те же «Последние новости» ругали тусклые спецэффекты, из-за которых «…фильм производит жалковатое впечатление». Но даже явный недоброжелатель хвалил игру Николая Черкасова и волшебную музыку Исаака Дунаевского. «Москвичи сильны в своей области», - подытоживал автор.
«Пётр Первый» вызвал противоречивые мнения. С одной стороны - «…фильм вполне приличный, воскрешающий особенности петровского времени, историческую атмосферу», но с другой – видится попытка «…изобразить петровское дело, как первый пятилетний план, а самого Петра, как коронованного пролетария». Так изящно высказалась парижская газета «Возрождение», а «Последние новости» разразились шквалом не то осуждения, смешанного с ужасом, не то восторга: «На экране апофеоз безграничного, свирепого, пусть и гениального самовластия. И это идёт из Москвы…» И далее – фразы-тавро: обожествление героя-тирана, пафос, патриотические тирады.
Но всё же «…Симонов действительно похож на Петра. Превосходен Жаров. Местами превосходен Черкасов. Ансамбль создан отличный». Журналист отмечал, что зрители выходили из зала смущёнными и взволнованными. По сути, всё верно, и Пётр I в 1930-х годах мыслился, как Сталин галантного века – СССР ощутил себя империей, а не «отдельной цивилизацией» без роду-племени, и потому срочно потребовались идеалы.
Экранизация «Поручика Киже» не понравилась решительно – тыняновский гротеск вышел на экране глумливым и грубым, а не тонко-сатирическим, как подразумевалось в первоисточнике. «Смеха здесь нет, есть угрюмая зловещая усмешка, мрачный юмор висельников», - заключал корреспондент «Возрождения», а если честно, то он прав.
Расхожая ленинская цитата насчёт «важнейшего из искусств» тогда действительно работала – кинематограф становился орудием пропаганды. Красивым, ярким, энергичным орудием! Удачны или же посредственны были те фильмы, уже не так важно – они являли советскую действительность лучше, чем передовицы газет или хроника. Что касается проекта «Кино — зеркало эпохи» — это расширение наших знаний о русском мире и сложных процессах, течениях, бытовавших в среде эмиграции, а заодно о том, что «советское» активно продвигало себя вовне, будучи востребованным.
двойной клик - редактировать галерею
