РИСУНКИ ИЗ МОЕГО АЛЬБОМА
Это рисунки из моего альбома графики.
А все дело в том, что я всю свою сознательную жизнь при любом случае старался при себе носить в карманчике блокнотик, и если случалась такая возможность, всегда что-то рисовал.
Тех людей, с которыми по работе ли, при еще там каких случаях приходилось общаться и встречаться. А то и незнакомых, где либо на вокзале в зале ожидания: оглянись по сторонам! — какая выразительная галерея людей вокруг тебя. Вот и рисуй их, и не убивай времени впустую.
В том числе для этого занятия мне особо подходили разног рода совещания и собрания, где лучшего места для рисования и не сыщешь. Сиди в первом ряду, рисуй всех выступающих на трибуне. На совещании рисуй дремлющего либо, приснувшего и чуть ли не позирующего во время долгого выступления его участника. Вот она перед тобою готовая натура.
Теперь, собранные из доброго полмешка альбомчиков, они вдруг создали более чем интересную и живую, без изыска, сделанных по живым следам событий картину из лих тех, кто находился эти годы рядом с тобой и среди которых ты был сам.
Для общего обозрения эти люди, наверное, представляют не так уж и много интереса: это ни депутаты, ни звезды, ни яркие политические выжиги и фурии — в массе своей это люди провинциальные. Хотя, впрочем, порой далеко и не рядовые.
Но я открою военной тайны, ставя здесь, на до боли в ушах все-таки политизированном площадке многие свои материалы, где эти люди многим и чужие и мало интересные — площадка сайта более чем какая любая другая располагает делать на ней, не оглядываясь ни на кого, ну разве что на строгий взгляд добродетели (а нам-то, газетчикам, привыкать ли к ней?) свои публикации с наметкой на то, чтобы в других ресурсах затем поделится ими полновесными и добротными ссылками.
А это, ей Богу, более чем удобно.
Да и сайт, таким образом, получается, в меру своих скромных возможностей, я как бы популяризую.
В ту пору, когда по образному выражению одного очень хорошего и крупного журналиста, многие в социальных сетях, сражаются подобно гладиаторами из Колизея, собирая комментарии и лайки в партере.
…
Вот несколько портретов из этого более чем теперь, теперь это очевидно, внушительного альбома.
Я не стал подбирать специально по этому случаю какие-то знаковые из них, а взял первые попавшие мне под руку.
К ним, как бы разбавляя их изобразительный ряд, добавляю еще несколько заметок-набросков, о людях их этой среды, тоже сделанных в такой же вот работе с полуслова и набегу, хранящих тоже зримые приметы и живой блеск в глазах людей, которых я знал.
двойной клик - редактировать изображение
известный алтайский художник Владимир Кириллович Шкиль
двойной клик - редактировать изображение
известный алтайский график и иллюстратор книг Рустем Александрович Прохневский
двойной клик - редактировать изображение
известный алтайский художник-карикатурист Михаил Русаков
двойной клик - редактировать изображение
девушка из АНИТИМа
двойной клик - редактировать изображение
известный алтайский журналист Константин Ганов
двойной клик - редактировать изображение
известный алтайский политический деятель Виталий Софронов
двойной клик - редактировать изображение
известный общественный деятель на Алтае Михаил Заполев
ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ
ОБ ИЗВЕСТНОМ АЛТАЙСКОМ ПИСАТЕЛЕ ЕВГЕНИИ ГУЩИНЕ
Я впервые увидел его в «Молодежке», где он заведовал отделом учащейся молодежи. Само собой в единственном числе. Напротив сидел Владимир Казаков, обветренный и загоревший, плотно скроенный, само собой в тельняшке, вернувшийся только что со строительства Красноярской ГЭС — литсотрудник и литконсультант в одном стакане, уже тогда гудевший трубным голосом человека и созидателя, все познавшего в жизни (ему в этом конкурент был разве только Гена Панов — любимец редакции, и ужасно обаятельный) в свои Иерихонские трубы поэзии.
Секретарил там Юра Козлов, вчерашний художник-оформитель из Ангарска, через стенку сидел в маленьком кабинетике Дима Горбунцов — эсперантист (на стене висел плакат на эсперанто с броским рисунком Пабло Пикассо, друг Ганзелки и Зикмунда и одновременно сам Ганзелка и Зикмунд нашего региона. По соседству: только что пришедший на место Зимеля Горфинкеля, бойкого и напористого, отчаянно веселого, даугавпилсца и тут же рижанина, несколько флегматичный и отрешенный, только-только что пришедший из ТВ Геннадий Вильмс.
Гущин в яркости и напористости Казакову уступал. Да и всем прочим. Тихий, скромный. Но уже тогда — с усами. В отличие от поэта и как бы забияки Казакова, в котором кипели все моря планеты («И кипела вода в ватервейсе, и качался полярный круг!» — вот он был какой) во всей его первозданной стихии.
Книги все его, Гущина, были на слуху.
О книгах тогда всегда много писали и говорили.
Это была более чем яркая и знаковая практика тех лет. И уж на что, на что, а на невнимание писатели жаловаться вряд ли могли.
Начиная с книги «Чепин — убивший орла». Книги действительно многими своими рассказами более чем броской.
Помню передачу на телевидении местном, где об этой книге кто-то из тогдашних наших литературных светил (могу ошибиться, если скажу, что это был Квин) об этой книге говорил добрые и сочувственные слова, и где в завершении кто-то из артистов нашего театра (им мог быть Обухов, но точно не Дуксин — тогдашний Штилиц и чуть ли не местный Вячеслав Тихонов) читал отрывок из нее, голосом полным патетики и пафоса.
О МОЛОДОМ И РАНО ПОГИБШЕМ АЛТАЙСКОМ ПИСАТЕЛЕ ЖЕНЕ ГАВРИЛОВЕ
В ленте, среди вороха глупостей, чуши, перепевов скуки и безделия мысли, перепачканного грустью тщеславия, вдруг ярким всполохом памяти вспыхнуло до боли знакомое лицо .
Женя Гаврилов!
Рассказывать банальности о том, что ты его знал — наверное и не к месту, хотя и они по прошествии всего уже каждой черточкою своей — знаковы, ибо был это человек и яркий, и занимательный, и с веселым блеском глаз в стекляшках очков и неизменной улыбкой на лице, по житейски не скучный.
Последний разговор с ним был за полгода до его гибели. В бюро пропаганды. Он весь был как обычно канительно-взъерошенный, непоседливый, весь сотканный из осколков ярких солнечных впечатлений и ярких порывов непосредственности. Было лето.
Точно помню, что говорили, уже в деталях не знаю о чем — о Славке Морозове. О другом литераторе, ярком и броском, из того в общем-то не хилого Гущинского гнезда. Который работал на этом месте до него.
Еще он рассказывал о том, что он собирается писать исторический роман о монахах.
Чему я несказанно удивился.
— Это-то Женька, — говорил я ему, — у тебя откуда? Ты, вчерашний студент университета что о них знаешь?
Ибо сутью искрометной своей это, прежде всего, был детский писатель (да и сам он был еще более чем молодой человек) и не случайно был обласкан в Ленинграде «Костром», очень даже тогда даже замечательном детском журнале.
У него там, по его словам, были хорошие планы на сотрудничество.
Это тогда-то, для автора из глубинки, публиковаться в центральном издании!
Планы были большие. И что-то даже планировалось там у него для публикации еще.
Никаких памятных фотографий или еще чего-то у меня о нем не осталось.
Разве что один набросок, сделанный мной с натуры на одном каком-то краевом литературном семинаре, проходившем зимой в каком-то помещении в самом начале Комсомольского проспекта, который где-то лежит в недрах моих бесчисленных бумаг.
…
Тогда многое думалось. Да не сталось.
У жизни были и другие и планы, и наметки на свершения.
Успел немног.
Несколько публикаций.
Книга, собранная стараниями Анатолия Кирилина и Ивана Кудинова.
Еще у него была дочурка, которую он страшно любил…
